Дэниел Мейсон - Настройщик
— Нет, не так... то есть, простите, конечно, да, но я никогда не слышал такого звучания, такого плача. — И хотя сейчас звучали все инструменты, капитан точно знал, что имеет в виду настройщик:
— Он называется хне, это что-то вроде бирманского варианта гобоя.
— Эта мелодия похожа на погребальную песнь.
Девушка на сцене начала танцевать, вначале совершая медленные движения. Встав на колени, она изгибала корпус, наклоняясь из стороны в сторону и с каждым наклоном поднимая руки все выше, а затем постепенно начинала плавно покачивать ими. Или, лучше сказать, они сами стали плавно покачиваться, потому что в свете светильников казалось, что ее руки плывут отдельно от плеч, словно опровергая законы анатомии, согласно которым руки должны присоединяться к плечам в сложном сплетении костей и связок, мышц и сосудов. Просто ни один анатом никогда не видал а-йеин пве.
Музыка все еще звучала медленно, как бы текла, выплывая из темноты пве-ваинг на открытое пространство, накатываясь на танцующую девушку. Она танцевала почти полчаса, и только когда перестала, Эдгар вышел из состояния транса. Он повернулся к капитану, но не смог найти подходящих слов.
— Прелестно, мистер Дрейк, правда же?
— Я... У меня нет слов, ей-богу. Меня словно загипнотизировали .
— Так и есть. Вообще, танцоры не всегда бывают настолько хороши. По движениям локтевых суставов видно, что ее учили танцевать с самого юного возраста.
— Как?
— У нее очень подвижные суставы. Когда родители девочки решают, что она должна стать меймма йеин, танцовщицей, они вытягивают ей локтевые суставы специальными растяжками.
— Это ужасно.
— Вовсе нет, — проговорила сидевшая слева от него Кхин Мио. Она протянула вперед руку, в локте она изящно сгибалась назад, создавая линию, похожую на очертания саунга.
— Вы танцуете? — спросил Эдгар.
— Танцевала когда-то, в молодости, — рассмеялась Кхин Мио. — А теперь стираю одежду англичан, чтобы не потерять гибкость.
Место девушки на сцене занял арлекиноподобный персонаж.
— Это любьет, шут, — прошептал Нэш-Бернэм.
Толпа смотрела на разрисованного человека в одеждах, унизанных колокольчиками и цветами. Он что-то говорил возбужденным голосом, жестикулируя, издавал трубящие звуки, имитируя оркестр, танцевал, совершал прыжки через голову.
Кхин Мио посмеивалась, прикрывая рот рукой.
— О чем он говорит? — спросил у нее Эдгар.
— Он шутит по поводу заказчика пве. Не знаю, будет ли вам это понятно. Вы можете пояснить, капитан?
— Нет, я сам с трудом понимаю: он использует слишком много жаргонных словечек, так ведь, Кхин Мио? К тому же бирманский юмор... я провел здесь двенадцать лет, и все равно его суть от меня ускользает. Кхин Мио не хочет вам объяснять, вероятно, потому, что это довольно грубо, — при этих словах она отвела взгляд, и Эдгар увидел, как Кхин Мио коснулась рукой губ, пряча улыбку.
Они некоторое время смотрели на любьета, и Эдгар начал испытывать нетерпение. Многие также перестали следить за происходящим на сцене. Некоторые достали из корзин продукты и приступили к трапезе. Другие свернулись на циновках и даже заснули. Любьет время от времени заходил в толпу, выхватывая у людей сигары изо рта, утаскивая съестное. Один раз он подошел даже к Эдгару, потрепал его по волосам и что-то крикнул зрителям. Кхин Мио рассмеялась.
— А теперь что он сказал? — спросил Эдгар. В ответ на его вопрос Кхин Мио снова рассмеялась.
— О, мне слишком стыдно это повторять, мистер Дрейк, — ее глаза поблескивали в пляшущем свете глиняных светильников.
Любьет вернулся в центр сцены и продолжал болтать. Наконец Нэш-Бернэм повернулся к Кхин Мио:
— Ма Кхин Мио, может быть, стоит пойти поискать йоктхе пве?
Она кивнула и сказала что-то уже напившемуся хозяину, который, подпрыгивая и шатаясь, подошел, чтобы пожать руки англичанам.
— Он говорит, приходите завтра вечером, — сказала Кхин Мио.
Они покинули пве и отправились дальше бродить по улицам. Освещения никакого не было, и, если бы не луна, их окружала бы полная тьма.
— Он не сказал вам, где мы можем увидеть йоктхе пве? — спросил капитан.
— Он сказал, что одно сейчас происходит рядом с рынком, сегодня уже идет третья ночь. Там играют Уетхандайя Зат.
— Хммм, — одобрительно промычал капитан.
Они шли в полной тишине по темным улицам. По сравнению с местами, где происходило шумное пве, на улицах было тихо и пустынно. За исключением бродячих собак, которых капитан отгонял своей тростью, никого не было видно. Только у дверей невидимых в потемках домов двигались огоньки от сигар, похожие на светлячков. В какой-то момент Эдгару показалось, что Кхин Мио что-то напевает. Он посмотрел на нее, ее белая блузка слегка трепетала на ветру. Почувствовав его взгляд, она обернулась.
— Что вы поете? — спросил он.
— Простите? — по ее губам скользнула легкая улыбка.
— Ничего-ничего, — проговорил он. — Наверное, это просто ветер.
Когда они добрались до того места, где проходило йоктхе пве, луна была уже высоко в небе и их тени почти спрятались у них под ногами. Пьеса началась уже довольно давно, над приподнятой бамбуковой платформой длиной почти в тридцать футов плясала пара марионеток. Откуда-то слышалась песня, хотя певца видно не было. Не все зрители выражали свою заинтересованность в происходящем, многие дети, свернувшись на циновках, спали, некоторые взрослые о чем-то беседовали друг с другом. Эдгара и его спутников приветствовал какой-то тучный мужчина, который указал им, как это и было прошлый раз, на два стула. И, так же как и в прошлый раз, капитан потребовал третий.
Мужчина долго разговаривал о чем-то с Кхин Мио. Эдгар устремил свой взор на сцену. На одном краю подмостков декорация изображала город, здесь были изящный дворец, пагода. Здесь танцевали две искусно одетые куклы. На другом конце, почти темном, он смог разглядеть какие-то прутики и веточки, видимо, это был лес. Капитан рядом с ним одобрительно кивал. Наконец Кхин Мио закончила разговор с хозяином, и они сели.
— Вам сегодня очень повезло, мистер Дрейк, — сказала она. — Принцессу играет Маунг Тха Зан. Он, наверное, самый знаменитый исполнитель этой роли во всем Мандалае. Раньше он выступал вместе со знаменитым Маунг Тха Бьяу, самым великим кукольником, — иногда люди из Мергуи говорят, когда происходит что-нибудь чудесное: «Тха Бьяу Хе»... О, Маунг Тха Зан не столь искусен, как был Маунг Тха Бьяу, но он так замечательно поет. Послушайте, скоро они начнут исполнять нго-гьин.
Эдгар не успел спросить, что это значит, потому что в этот момент из-за сцены раздалось жалобное, печальное пение, похожее на плач. Он затаил дыхание. Это был тот самый звук, который он слышал той ночью, когда пароход остановился на реке, и уже успел об этом забыть.
— Нго-гьин — песнь-оплакивание, — сказал стоявший рядом с ним Нэш-Бернэм. — Ее принц скоро покинет ее, и она поет о своей несчастной судьбе. Мне до сих пор не верится, что мужчина может так петь.
Но и женским голос не был. «Сопрано, но не женское, — даже подумал Эдгар, — какое-то нечеловеческое». Он не понимал бирманских слов, но смысл этой песни был ему понятен. «Язык потери универсален», — подумал он. Вместе со звуками человеческого голоса в ночной воздух лилось нечто иное, завиваясь, танцуя вместе с дымом от светильников и тая в небе. Блестки на костюме куклы-принцессы сверкали, как звездочки, и он подумал, что поет, кажется, сама кукла, а не кукловод. Под самой сценой мальчик, держащий свечи, освещающие кукол, медленно направился к другой стороне подмостков, принцесса и ее город постепенно скрылись во мраке, а лес, наоборот, стал ясно виден.
Песня уже давно закончилась, они долго не смогли заговорить. Началась следующая сцена, но Эдгар больше туда не смотрел, он поднял голову и глядел на небо.
— Это последнее перевоплощение Будды перед Сиддхартхой, — пояснил капитан Нэш-Бернэм, — он оставляет все, чем владел, даже свою супругу и детей, и уходит жить в лес.
— В этой истории вы тоже видите себя, капитан? — поинтересовался Эдгар, повернувшись к нему.
Капитан покачал головой.
— Нет, мне не пришлось оставить все, — ответил он и, помолчав, добавил: — Но есть и такие, кому пришлось.
— Энтони Кэррол, — тихо проговорил настройщик.
— А может быть, и другие, — добавила Кхин Мио.
11
До Маэ Луин в сухой сезон проще всего добираться на слонах, по дороге, пробитой шанскими отрядами во время Второй англо-бирманской войны. Теперь эта дорога частенько используется контрабандистами, «специализирующимися» на опиуме. Но в последнее время на путешественников здесь часто совершались нападения, и по предложению капитана Нэш-Бернэма было решено ехать на слонах до маленького притока, впадавшего в Салуин восточнее Лойлема, а оттуда тайными военными тропами пробираться к лагерю Кэррола. Нэш-Бернэм сам не мог сопровождать Эдгара, его обязанности удерживали его в Мандалае.
