Михал Вивег - Роман для женщин

Как ты спишь. Как ты дышишь.

Как ты живешь.

Не перестаю мечтать (к неудовольствию доктора Z., считающего мои дневные мечты ребячливо безответственным бегством от реальности).

Когда бы я ни был в кино (разумеется, один), воображаю, что ты, как прежде, сидишь слева от меня. Ты протягиваешь мне свои очки, я протираю их бумажным платком, возвращаю тебе, и ты снова надеваешь их. Гасят свет, но я в наступившей полутьме продолжаю смотреть на твой профиль, тем самым раздражая тебя. Чувствуя мой взгляд, ты поворачиваешься ко мне и застенчиво улыбаешься; потом легко кладешь голову мне на плечо и просовываешь руку между моими коленями.

Мы принадлежим друг другу.

Я люблю тебя. Вернись.

Оливер

Глава XXXII

ОН не звонит ни завтра, ни послезавтра.

Ни в последующие дни.

По нескольку раз на дню смотрю на ЕГО фотографию.

Когда закрываю глаза, вижу дисплей мобильника.

Ночами реву в подушку. Мама ни о чем не спрашивает, но ей все ясно. Подчас замечаю, как украдкой она смотрит на меня. Когда мы сталкиваемся в дверях кухни, извиняется она.

Читаю книгу немецкого психотерапевта Дорис Вольф «Когда партнер уходит», которую дала мне Ингрид (она купила ее для Губерта, но он отверг ее, и теперь на очереди я…). На суперобложке обещано, что после прочтения книги я узнаю:

— как избавиться от боли и отчаяния;

— как освободиться от горечи и ненависти;

— как преодолеть недоверие и сомнения в самой себе;

— как преодолеть чувство вины;

— как воскресить в себе радость жизни;

— как подготовить себя к новым и успешным, партнерским отношениям.

Ну а чтобы…

В редакции дела неважнецкие. Романа больна, и две недели я должна заниматься ее рубрикой. Я пишу заметки типа Мне опротивела джинса и Что делать, если в квартире не хватает положенного метража? Я практически не разговариваю. Власта со Зденой пытаются развлечь меня и что ни день наперебой пересказывают мне вчерашнюю часть телевизионного сериала «Цвета любви». Аврора рассердилась на Диего, ибо он скрыл от нее, что у него есть брат. Готовится свадьба Чео и Кандалерии, но Кандалерия весь вечер протанцевала с Элеазаром. Чео понапрасну ждал ее. Романс, исполняемый Ирен и Мартином, внезапно был прерван телефонным звонком. Тадео ослеп. Пепина выкинула и во всем обвинила Диего… Я слушаю их без всякого интереса, но потом вся эта галиматья вызывает у меня взрыв ярости.

— Пепина права, — злобно шиплю я. — Все мужики — свиньи, их бы надо кастрировать!

В конце недели даю Ингрид денег на такси и прошу привезти от Оливера мои вещи.

— Надеюсь, что он по крайней мере страдает? — спрашиваю я ее, когда мы с ней, вытащив все сумки и коробки из такси, поднимаемся по лестнице (Оливер, естественно, для меня совершенно не существует, но вы же понимаете, милые дамы, что трудно противиться даже самому ничтожному любопытству). Ингрид, пожимая плечами, задумывается.

— Ты хочешь сказать, что этот выродок совсем не страдает? — спрашиваю я. — Какой у него вообще вид?

— В целом нормальный.

Я так хорошо ее знаю, что сразу чувствую: за ее ответом что-то кроется.

— Он что, был под парами? — спрашиваю.

— Возможно. Не очень. Так, малость.

— Один был?

— Нет, — говорит Ингрид, помедлив.

Скупо описываю ей Блудичку.

— Ага, — кивает Ингрид. — Это была она.

Я не верю своим ушам. Не то чтобы Оливер даже в самой малой степени занимал меня, но все-таки…

Мир — настоящий отстойник.

Мама достает из буфета бутылку красного («Три грации», марка ее молодости), ловко откупоривает ее и наполняет наши рюмки. Мы сидим в кухне. Какое-то время непринужденно болтаем, а потом Ингрид выкладывает нам свои проблемы со студентом, который в данный момент живет у нее. Для вашего сведения: Ингрид с некоторых пор не может жить в одиночестве. Не может, дескать, представить себе, чтобы на подушке рядом было пусто… И потому каждого парня, с которым знакомится, сразу переселяет к себе.

No comment.

Последнего зовут Ондра, и он заядлый спортсмен. Времени для Ингрид у него практически не остается: во-первых, он еще учится (в Институте физического воспитания и спорта), а во-вторых, тренируется на какое-то чемпионское звание… Ежедневно по два часа ездит на велосипеде, затем отправляется бегать. В день он должен пробежать не менее десяти километров. По средам и воскресеньям вместо бега обязательно плавает. Ингрид иногда ходит с ним в бассейн, но он совсем не обращает на нее внимания, ибо должен проплыть бассейн из конца в конец шестьдесят раз.

Разговор о плавании напоминает мне дайвинг с НИМ. Я глубоко дышу, чтобы не разреветься.

— Хотя иной раз я вполне его понимаю, — кивает головой Ингрид. — Сколько ему еще остается? Пять лет? Десять? Спортсмены кончаются в тридцать, максимально в тридцать пять. А потом абзац всему…

Она выпивает свою рюмку и доливает всем нам.

— У спортсмена, в общем, такая же трагичная доля в жизни, как и у нас, баб… — рассуждает она вслух.

Мама мужественно улыбается…

— Возможно, я живу с ним просто из солидарности… — не замечая ничего вокруг, продолжает Ингрид.

Вино сперва расслабляет меня, но, как только выпиваю третью рюмку, впадаю в невыносимую тоску по НЕМУ. Чувствую, как на глаза навертываются слезы. Мама встает и приносит пакет с фисташками. Ингрид, усевшись ко мне на колени, гладит меня по спине.

— Примерно месяц назад я тоже познакомилась с одним спортсменом, — говорит вдруг мама, многозначительно поднимая брови. — С женатым спортсменом…

— С женатым?! — притворно возмущается Ингрид. — Ну ты даешь, Яна…

Ухмыляясь, мама робко начинает рассказывать (в основном она не очень-то откровенничает): зовут его Кирилл. Врач-диетолог. Иногда в городе они вместе обедают или выпивают по чашечке кофе. Она близка с ним, но только раз в неделю, а конкретно по средам вечером, когда диетолог ходит играть в сквош[84].

Ее непривычную откровенность я объясняю выпитым вином и желанием развеселить меня.

— Он приходит сюда? — спрашиваю я пораженно.

Мама кивает.

— Постой, — восклицает Ингрид, он что, переспит с тобой, а потом идет играть в сквош?!

— Да нет, сквош — только предлог, — объясняет мама.

Ингрид принимает это к сведению с явным облегчением.

— Но спортивный костюм, конечно, берет с собой, — сухо уточняет мама. — И кроссовки, и ракетку…

— Естественно… — говорит Ингрид с презрением.

— Он даже, — усмехается мама, — мочит этот костюм…

— Мочит?! — восклицает Ингрид.

Мы обе недоуменно смотрим на маму. Мама подбородком указывает на цветочные горшки на подоконнике.

— Вон тем пульверизатором для цветов, — объясняет мама. — Ради супруги… Чтобы у нее не было подозрений.

Ингрид встает, берет пульверизатор и зачарованно его осматривает.

— Это еще не все, — улыбается мама.

Мы в ожидании.

— Когда он наполняет пульверизатор водой, — откашливаясь, говорит мама, — то добавляет в нее соль… Ради достоверности.

Ироничное выражение вдруг исчезает с ее лица.

И неожиданно она грустнеет.

— Мама у нас есть еще вино? — спрашиваю я.

Мама приносит вторую бутылку; как только она открывает ее, я сразу пью.

— Боже правый, ну мужики… — качает головой Ингрид.

Видно, она еще не пришла в себя после рассказанной мамой истории.

— Однажды я встречалась с одним ужасным скупердяем, — говорит она. — Когда мы ходили в кино, каждый платил за себя. Представляете? Или же по пути ко мне он покупал новый «Cosmopolitan» для меня, а потом брал за него деньги… Вы поверите?..

— Скупердяи, пожалуй, наихудший вариант, — заключает мама.

— Он жил у меня примерно месяц, — вспоминает Ингрид. — Пользовался только своим мылом и своей пастой. А теперь представьте: целый месяц он пользовался одним и тем же обрывком зубной нити…

— Да ты что?! — не верит своим ушам мама.

— Клянусь! Я специально следила за ним. Все свои туалетные принадлежности он каждый вечер укладывал в такой черный пластиковый футляр. Тот кусочек нити тоже клал туда. В боковой кармашек. Всякий раз споласкивал ее и клал туда.

— Тьфу! — передергивается мама.

Я двигаюсь по самой границе трезвости, а порой слегка заступаю за нее. В какую-то минуту моя мысль абсолютно ясная, но тут же чувствую, что голова тяжелеет.

— В чем причина, что меня так мало любят? — вслух жалею я саму себя. — Почему?

— Ерунда, — говорит Ингрид. — Оливер, например, любит тебя по-прежнему, уверена на все сто.