Людмила Петрушевская - Счастливые кошки (сборник)
Но жить на эти деньги могли только слабые, нищие, нетребовательные старухи, у которых ничего уже не растет: ни вес, ни рост, ни нога, а растут только редкие усики и ногти. И для стрижки их нужны только одни ножницы на всех. Старухам достаточно было подкопить за свою жизнь тряпья и носить его без стеснения.
Рита напряженно думала, что делать. Летом можно было еще прожить. Она знала несколько магазинов, около которых выставлялись ящики со сгнившими овощами и фруктами. И многие старушки выбирали себе на компот и на суп слишком дорогие для них в неиспорченном виде продукты. Также можно было иногда посетить рынок. И богатые ленивые продавцы, преимущественно бабы, порой тешили себя тем, что дарили остатки нищим старушкам, которые, шатаясь от слабости, ходили по рядам и якобы пробовали, хороши ли сливы, кислая капуста или творог. Правда, почти всегда их гоняли от товара, как мух, крича: «Нечего тут, нечего!» Но детям этого не простили бы. Дети не могли, не имели права попрошайничать, пробовать капусту и даже продавать вязаные варежки. Таких детей немедленно бы выгнали или сдали в милицию.
Но Рита была уже девочка с большим жизненным опытом. Она сама росла, росли ее дети, внуки. И она предвидела множество расходов. А Лиза как будто и не была матерью и бабкой. Она все забыла и видела только себя в зеркале, красивую, по ее собственному мнению, девочку, которую надо баловать и все ей дарить. Лиза всю жизнь была такая. И всю жизнь ее баловали. И баловал ее муж, который относился к ней как к ребенку. Но уже дети сами выросли балованные. И затем баловали своих детей, но только не старую, одинокую Лизу.
Когда наступило утро, Лиза не соизволила встать. Эту девчонку пришлось долго будить. Надо было быстро завтракать и живо уходить из дому. Рита не открыла перед ней своих горьких дум. Рита предпочла действовать, как покойная мама. Ни на что не жаловаться, ни у кого не просить помощи, но и требовать от ребенка неукоснительно хорошего поведения. И Рита собиралась купить две щетки и зубной порошок, которого у старушек не бывает по причине отсутствия настоящих зубов. И она собиралась заставить Лизу дважды в день чистить зубы.
В дверь позвонили.
Лиза побежала открывать. И Рита ничего не успела сказать, как в квартире появился рыжеватый крепкий мужчина.
— Это я, — сказал он. — А где хозяюшки?
Рита ответила, сильно испугавшись:
— Бабушек нет дома.
— Гм, в такую рань я думал, что застану. А можно их подождать?
— Их не будет сегодня.
— А где они?
— Они на даче.
— А вы что тут делаете?
— А мы, — ответила Рита, — тоже собираемся уезжать.
— А что вы не в школе?
— А у нас скарлатина, — быстро соврала Рита. — Карантин в школе.
— Гм, — сказал мужчина. — Так.
Он пошел по квартире, осматривая потолки, трубы, краны, трогая оконные рамы с облупившейся краской.
— Гм, квартиру придется ремонтировать. Гм!
Он пошел теперь смотреть балкон. Вид с балкона ему понравился.
— А зачем столько ящиков? Гм! Ну хорошо. И от метро близко. А телефона, я помню, нет?
— Нет.
Девочки раздраженно следили за ним. Наконец Рита сказала:
— Дяденька, мы уходим.
— Уходите, уходите.
— А вы как же?
— А я пока побуду. Скарлатиной я болел. Я не боюсь. Мне надо дождаться ваших бабушек. Мне они срочно нужны.
— А они же уехали на лето! — воскликнула Рита.
— Они же не приедут сюда, — пискнула глупенькая Лиза.
— Ну и ничего. Я поживу. У меня есть время.
— А что вам надо-то?
— А что? Я хочу к ним прописаться опекуном.
— Зачем? — спросила глупая Лиза.
— Как зачем? Я пропишусь, и квартира не пропадет.
— Что значит не пропадет? — сказала Рита.
— То и значит. Одна уже при смерти. Мне сказала на почте почтальонша. Вторая тоже на ладан дышит.
— Глупости. Как это на ладан?! — воскликнула Лиза. — Что вы бормочете, молодой человек! При чем вы здесь?
— Я первый пришел.
— Откуда у вас такие сведения? — спросила Рита. Щеки ее горели.
— Откуда, откуда… Я же знаю. Я пришел по адресу. Дали добрые люди.
— Ну что, — сказала Рита. — Придется вызывать Светиного мужа и ее брата.
— А вы-то сами здесь никто, — сказал человек. — И не прописаны. Это не ваша квартира. А последнее слово за той, которая еще жива.
— Да не пропишет она вас. Она прописывает как раз нас, своих внучек, правнучек.
Мужчина сказал:
— Вы несовершеннолетние. И это незаконно.
— А сейчас уходите, — сказала Рита, — уходите.
— Нет, — ответил мужчина. И лег, лег прямо на Лизин диванчик. Потом подумал и снял туфли. Потом повернулся лицом к стене и заснул, как засыпают давно не спавшие люди. Сестры сели в другой комнате.
— Сумасшедший и аферист, — сказала Лиза.
— Лиза, сколько раз тебе говорили, не открывай дверь. И мама тебя просила, и я. Все из-за твоего глупого поступка.
— Я же маленькая, — возразила Лиза и заплакала горько-горько.
В соседней комнате храпели.
— Слушай, — сказала Лиза, — а давай найдем ту мазь и помажем ему рот.
— Ага, — ответила на это Рита. — И потом возись с малолетним хулиганом.
— А мы ему побольше помажем.
— Да эти в любом возрасте такие. Помнишь нашего соседика на Божедомке, в детстве? Ему было пять лет, и он нас бил ногами.
— А мы его сдадим в детский сад, отведем на улицу, а сами раз и в троллейбус.
— Жалко, — сказала Рита.
— Жалко тебе? Он ведь нас выгонит.
— Нет, это не дело, — подумав, сказала Рита.
— А убить его?
— Нет, убить мы не сможем.
— А нож к горлу?
— Дура ты, Лизка.
— Я его убью! — воскликнула Лиза.
— Да кто тебе разрешит? Убивать нельзя.
— Он агрессор.
— Он агрессор, да. Но ты видишь, ему негде жить, негде спать. Видишь?!
— Ты всегда всех жалеешь, кроме меня. Ты можешь себе представить, если мы уйдем, он сюда нас больше не пустит? — сказала Лиза. — Вставит новый замок. А если мы его сейчас как-то выгоним, он взломает дверь в наше отсутствие.
— Слушай, давай я оденусь бабушкой, а ты меня как будто приведешь, — сказала Рита.
— А как?
— Сейчас.
Рита лихорадочно стала одеваться во все старушечье. На руки надела перчатку и варежку. На нос очки. Лицо она натерла разведенной мукой, так что мука на лице засохла полосками и складками. А сверху нарисовала карандашом морщины. Пока они возились, в соседней комнате храп захлебнулся и голос афериста сказал: «А? Что? Не понял». Рита взяла в руки свою клюку. И они с Лизой пошли в прихожую. Стукнули там дверью, и Лиза сказала тихо, но внятно:
— Бабушка, мы тебя вызвали, потому что какой-то человек хочет у тебя здесь поселиться.
— Какие глупости! — хрипло, басом закричала Рита и замахала клюкой. — Где он?
Лиза подвела ее к диванчику, на котором лежал еще не проснувшийся хорошенько мужчина в расстегнутом пиджаке.
— Бабусь, — хрипло сказал он и откашлялся.
Рита палкой быстро стукнула его по голове и закричала:
— Милиция, милиция! Подозрительный элемент из тюрьмы.
Схватившись за голову, мужчина сел на диване, а Рита слегка стукнула его еще раз палкой по голове.
— Беги, Лиза, открывай дверь на лестницу. Пусть соседи вызывают милицию.
Лиза, как ветер, помчалась и стала стучать в собственную дверь. Мужчина задумчиво встал, зевнул, взял в руки туфли и в одних носках выбежал на лестницу, мимо Лизы. Сказал: «Простите» — и как был, без лифта, в носках, быстро ссыпался вниз по лестнице.
Лиза с торжеством захлопнула дверь. Сестры кинулись обниматься. Потом Рита сказала:
— Нужна мама.
— Или бабушка, — откликнулась Лиза.
— Генриховна! — воскликнули обе.
Сестры быстро собрались — был уже белый день — и тронулись в путь. Они решили предложить. Генриховне пожить у них. Тем более что у нее была швейная машина.
Они постучались в дверь Генриховны и не получили никакого ответа. Они долго стояли под дверью, барабаня кулаками и пятками, пока снизу не поднялась женщина с очень злым лицом.
— Вы что тут колотите, отравы?
— Извините ради Бога, — ясным голоском сказала Рита. — Мы пришли навещать больную, а что-то случилось.
— Что стучать, как психи? — успокаиваясь, сказала соседка. Она поднялась и позвонила в дверь рядом. Тут же открылась на цепочку дверь. В щели было чье-то большое сморщенное ухо.
— Дядя Сеня, — сказала женщина, — а чего с той, из десятой?
— А че?
— Не открывает она. Милицию вызвать?
— Не знаю, — отвечал дядя Сеня, гремя цепочкой и открывая дверь пошире. Он предстал во всей своей красе: в голубой майке, в шапке-ушанке ушами вверх, тесемками вниз, в голубых кальсонах и бритый, но недели две назад.
— Ты чего? — спросила соседка.
— Болею, — отвечал дядя Сеня.
— Во, лучше с соседями жить, чем так, одной… Раз — и все.
