Павел Верещагин - Год крысы
Ксюша начала наконец понимать, к чему Матросов все это говорит. Ведь начинали разговор они с пяти тысяч, которые он бросил ей в окно, а вышли вон куда!
— Вся беда в том, — продолжал Матросов, — что вирус зла намного более заразный, чем вирус добра. Он распространяется быстрее и живет в человеке дольше. А дальше — как в медицине. Если уровень озлобленности в обществе превышает определенный порог, то начинает эпидемия, общество заболевает, люди перестают доверять друг другу и перестают верить в добро… — Матросов умолк. Потом смущенно посмотрел на Ксюшу: — Это мой знакомый так говорит. — Он помолчал и доверчиво улыбнулся: — И я бы очень хотел, чтобы ты когда-нибудь с ним познакомилась.
Ксюша кивнула: она понимает. Но кивнула как-то рассеянно.
Она вдруг почувствовала, как у нее внутри с каждой минутой все больше воцаряется какой-то удивительный покой. Так, будто долгие годы, может быть, с самого детства, в ней жило какое-то непонятное беспокойство, все время, каждый день и каждый час. Она с годами привыкла к нему, научилась с ним жить и даже уже не замечала. А тут вдруг разом это беспокойство куда-то исчезло — и Ксюша с удивлением почувствовала, как это чудесно, испытывать блаженный покой и гармонию, чувствовать, что все в твоей жизни встало на свои места и наполнилось смыслом.
Ее вдруг посетило острое желание этому по сути незнакомому человеку, Матросову, все-все о себе рассказать. Рассказать о детстве, о маме, о папе, об их загадочной ссоре, о Тосе, о Коленьке, о Лелятине… Не притворяться наконец насмешливой и сильной, а стать снова маленькой и беззащитной, вложить свою руку в его ладонь и доверчиво заглянуть в глаза.
Приближался конец рабочего дня. Транспортный поток становилось все напряженнее и напряженнее, у светофоров уже начали выстраиваться первые очереди. Из проходной какого-то предприятия на другой стороне дороги торопливо выходили первые, самые нетерпеливые работники.
За разговорами Ксюша и Матросов не заметили, как подошли к метро. Дойдя до киосков возле входа, они остановились. Матросов заметил складочку озабоченности у Ксюши между бровей.
— О чем ты? — спросил он.
— Ты не думай, пять тысяч я тебе обязательно верну, — сказала Ксюша. — Вот заберу бабушку из больницы и сразу займусь деньгами. Заложу жилье… Буду искать хорошую работу.
Матросов махнул рукой. Конечно!
— Ты не думай о деньгах, — сказал он. — Через три дня мы обработаем порошок, продадим его немцу, и денег будет много. Очень много. Так что отдашь, когда разбогатеешь.
Ксюша кивнула. А потом озабоченно покачала головой:
— Там возле склада было столько народа! И все покупали, покупали…
— Да, — согласился Матросов.
— И Бэха… Он, конечно, не злой, но я бы ему не доверяла.
Матросов и с этим согласился. Впрочем, по его лицу было видно, что теперь этот вопрос мало его занимает.
— Все будет хорошо! — заверил он. — Я это точно знаю. У меня на этот счет хорошее предчувствие!
Ксюше почему-то показалось, что предчувствие Матросова появилось после вот этого их разговора.
— И вообще! — добавил он. — Всем нам обязательно нужно верить в счастливые концы… В счастливые концы историй, который с нами происходят.
Ксюша удивилась. А Матросов тряхнул головой:
— Конечно! В то, что ко всем девушкам в конце концов приедет прекрасный принц на белом коне. Что все бравые солдаты найдут на дне волшебного колодца свои горшки с золотом. А все Иванушки выловят своих щук со щучьими велениями… А иначе — как жить?
Ксюша рассмеялась:
— Вот уж про щук — это точно сказки! Щучьи веления бывают только там…
Возле метро становилось людно. Торговля у киосков стала намного оживленнее. На вход в павильон выстроилась живая очередь.
— А ты оказывается, совсем не такой, как я думала… — проговорила Ксюша.
Матросов пожал плечами. Такой или не такой — уж какой есть.
— И ты прости меня… — попросила она.
— За что?
— За те слова у кочегарки… Про еду, которую ты воруешь, и прочее… — Ксюша смутилась.
Матросов махнул рукой:
— Я уж и не помню.
Ксюша посмотрела на Матросова и увидела, что его лицо просветлело. Он как будто тоже успокоился и повеселел, поняв, что успел сказать Ксюше все, что было нужно. А уж дальше, как получится…
— Что ты теперь будешь делать? — спросил Матросов. — Я имею в виду бабушку?
— Я еще не знаю… Сначала нужно забрать ее из больницы.
Матросов кивнул. А Ксюша вздохнула:
— Ладно, иди! И я пойду. А то там Тося… И Дрыкин… А мы тут с тобой… Мы ведь не в последний раз разговариваем. Еще успеем наговориться.
— Да, — согласился Матросов.
Он поднялся по ступенькам и скрылся в павильоне метро.
Ксюша некоторое время смотрела Матросову вслед. Потом вздохнула, повернулась, чтобы идти на автобус и чуть не вскрикнула от неожиданности. Прямо перед ней стоял старик в длинном плаще и широкополой шляпе, который шел за ними от самого магазина стройматериалов, и пристально разглядывал ее лицо тяжелым взглядом.
Ксюша крайне удивилась и хотела пройти мимо. Но, тут же поняла: раз у старика есть что-то на уме, то выяснить, в чем дело, лучше сейчас, в людном месте у метро, чем делать это потом, где-нибудь в темном переулке по дороге в больницу.
Она тряхнула головой и решительно посмотрела ему в лицо.
— Ну? Что вы на меня так смотрите?
Старик, казалось, не слышал Ксюшиных слов. Горящим, пристальным взглядом он сосредоточенно рассматривал ее лицо, как будто читал его строчка за строчкой, подмечая невидимые большинству глаз детали и складывая их в единую картину.
Вблизи он оказался совсем даже не стариком. Ему вряд ли было больше сорока лет. Несмотря на седину и запущенные волосы лицо его было моложавым, а фигура прямой и сильной. Но его очень старила одежда — этот странный плащ неопределенного фасона, нелепая старомодная шляпа…И выражение лица: строгое, задумчивое, не от мира сего.
«Колдун какой-то! — неприязненно подумала Ксюша. — Калиостро. Узник замка Во».
Наконец она потеряла терпение.
— Ну, что вы на меня уставились? Нравлюсь? Что надо?
Мужчина очнулся от задумчивости и нахмурился. Ему очень не понравился Ксюшин тон, но он сдержался и пропустил мимо ушей ее дерзость.
— Мне от тебя — ничего, — проговорил Калиостро. — А вот тебе очень скоро потребуется моя помощь.
Ксюша вытаращила на него глаза.
«Еще один сумасшедший! — подумала она, по-новому понимая странный наряд старика и его огненный взгляд. — Этого еще только не хватало!»
— Алчность — это вечная беда человечества… — сказал между тем мужчина. — Она всегда приводит людей к несчастьям… Людям кажется, что деньги им необходимы для счастья, что деньгами они могут кого-то спасти и для кого-то сделать добрые дела… А потом всегда получается — обратно дороги уже нет!..
Калиостро еще раз ощупал пристальными глазами вытянувшееся Ксюшино лицо и сказал:
— Если тебе понадобится помощь, то каждый вечер, с восьми до девяти, ты сможешь найти меня в парке возле пруда. — Калиостро кивнул головой куда-то за павильон метро. — Я кормлю уток. Каждый вечер. С восьми до девяти.
И не дожидаясь, пока Ксюша придет в себя, мужчина развернулся и зашагал прочь. Оставив Ксюшу стоять в полном недоумении посреди вечернего людского потока.
* * *В тот день, когда под руководством Торбы в городе были закончены все приготовления к запуску газа в канализацию, в приемную губернатора поступило письмо из Института всеобщей физиологии.
На письме поперек конверта было подписано красным фломастером «Исключительно срочно! Крысы!!» Поэтому письмо, зарегистрированное обычным порядком, было в тот же день прочитано одним из клерков, отвечающих за почту. После чего попало в руки начальника отдела по работе с письмами. А оттуда к помощнику губернатора, к тому самому, толковому, который любил траурные пиджаки и галстуки.
В письме выражалась крайняя обеспокоенность научной общественности по поводу готовящейся акции. Говорилось, что до конца не изучено действие веществ, которые предлагает использовать Торба, на человеческий организм и организмы домашних животных. Сообщалось, что количества экспериментов проведенных в так называемой «Экспериментальной лаборатории передовых биохимических технологий» крайне недостаточно для сбора статистики. К тому же опыты непосредственно над крысами не проводилось вообще, а реакция крысиного организма, как известно, сильно отличаются от реакций других видов. Результаты опытов не были полностью опубликованы. В письме Торбу открыто называли шарлатаном, а его лабораторию — шарашкиной конторой, работающей за счет сомнительных частных пожертвований, и, более того, выражали сомнение в подлинности его кандидатской степени.
