Пол Боулз - Под покровом небес
— Здесь девятьсот франков. И тысяча двести пятьдесят вам, после того как вы устроите нам билеты. — Он понял, что тот принял решение. — Я приведу даму в восемь.
— В семь тридцать, — сказал араб, — чтобы погрузить багаж.
Вернувшись в пансион, он был так возбужден, что влетел в комнату Кит без стука. Она одевалась и с негодованием крикнула:
— Ты что, рехнулся?
— Ничуть, — сказал он. — Вот только не пришлось бы тебе переодеваться.
— О чем ты?
— Я взял билеты на восьмичасовой автобус сегодня вечером.
— О, нет! О, Господи! Куда? В Эль-Гайю? — Он утвердительно кивнул головой; воцарилось молчание, — Ну, что ж, — наконец сказала она. — Мне все равно. Ты знаешь, чего хочешь. Но сейчас шесть. Все эти чемоданы…
— Я помогу тебе.
В его рвении проступал сейчас лихорадочный пыл, который она не могла не заметить. Она наблюдала, как он достает из гардероба одежду и стремительными движениями снимает ее с вешалок; его поведение поразило ее своей необычностью, но она ничего не сказала. Когда он сделал в ее комнате все, что мог, он пошел в свою, где за десять минут упаковал саквояжи и собственноручно вытащил их в коридор. После чего сбежал вниз по лестнице, и она услышала, как он взволнованно разговаривает с прислугой. В четверть седьмого они сели ужинать. С супом он покончил в один присест.
— Не ешь так быстро. У тебя будет несварение, — предостерегла его Кит.
— Нам надо быть на станции в семь тридцать, — сказал он, хлопая в ладоши, чтобы принесли второе.
— Успеем, а если нет, нас подождут.
— Нет, нет. У нас будут проблемы с местами.
Они еще доедали свои cornes de gazelle, когда он потребовал гостиничный чек и оплатил его.
— Ты видел лейтенанта д'Арманьяка? — спросила она, пока он ждал сдачи.
— О, да.
— Но не паспорт?
— Пока нет, — сказал он и добавил: — Не думаю, что они его вообще найдут. Да и можно ли от них этого ждать? Вероятно, сейчас он уже где-нибудь в Алжире или Тунисе.
— Я все же думаю, что тебе надо послать телеграмму консулу.
— Я могу послать письмо из Эль-Гайи с тем же автобусом, на котором мы приедем, когда он поедет обратно. Два-три дня не играют роли.
— Я не понимаю тебя, — сказала Кит.
— Почему? — спросил он невинным тоном.
— Я ничего не понимаю. Твое внезапное безразличие. Еще сегодня утром ты сходил с ума из-за своего паспорта. Любой подумал бы, что ты и дня без него не можешь прожить. А теперь выясняется, что еще несколько дней не играют для тебя роли. Согласись, что все это не очень последовательно с твоей стороны.
— Согласись, что два-три дня не играют никакой роли.
— Нет, не соглашусь. Играют, и еще какую. Но дело не в этом. Далеко не в этом, — сказала она, — и ты это знаешь.
— Сейчас наше главное дело — это успеть на автобус. Он вскочил и бросился туда, где Абделькадер все еще пытался отсчитать ему сдачу. Кит последовала за ним через минуту. В неровном свете крошечных карбидных ламп, свисавших с потолка на длинных проволоках, прислуга выносила багаж. Это была настоящая процессия, состоящая из шести слуг, каждый из которых был доверху нагружен вещами. У дверей снаружи выстроилась небольшая армия деревенских сорванцов в безмолвной надежде, что им тоже позволят понести что-нибудь к автобусному вокзалу.
Абделькадер говорил:
— Надеюсь, Эль-Гайя вам понравится.
— Да, да, — сказал Порт, раскладывая сдачу по разным карманам. — Надеюсь, я не очень расстроил вас своими хлопотами.
Абделькадер отвел взгляд.
— Ах, это, — сказал он. — Не стоит об этом. — Извинение было слишком небрежным; он не мог его принять.
Поднялся ночной ветер. Наверху громыхали окна и ставни. Лампы, мигая, раскачивались взад-вперед.
— Возможно, мы еще увидимся на обратном пути, — упорствовал Порт.
Абделькадеру следовало ответить: «Incha'allah»[55]. Но он лишь посмотрел на Порта: печально, но с пониманием. На какое-то мгновение показалось, что он собирается что-то сказать; потом он отвернулся.
— Возможно, — наконец сказал он, и когда повернулся, его губы были сжаты в улыбке — улыбке, которая, как почувствовал Порт, предназначалась не ему, в ней не было даже намека на то, что Абделькадер еще помнит о его присутствии. Они пожали друг другу руки, и он поспешил к Кит, которая стояла в дверях и тщательно приводила себя в порядок в мерцающем свете лампы, меж тем как любопытные юные мордочки были задраны вверх и неотрывно следили за каждым движением ее пальцев, наносящих губную помаду.
— Хватит, — крикнул он. — У нас нет на это времени.
— Уже готова, — сказала она, быстро обернувшись, чтобы он не толкнул ее под руку. Она бросила помаду в сумочку и щелкнула замком.
Они вышли на улицу. Дорога к автобусной остановке утопала во мраке; молодой месяц не светил. За ними по-прежнему семенили несколько не оставлявших надежды деревенских сорванцов, тогда как большинство из них сдались при виде целого штата гостиничной прислуги, сопровождавшего путешественников.
— Плохо, что поднялся ветер, — сказал Порт. — Будет пыльно.
Кит была равнодушна к пыли. Она не ответила. Но она обратила внимание на его необычную интонацию: он был до крайности возбужден.
«Лишь бы не пришлось тащиться через горы», — сказала она себе, вновь испытывая желание, на этот раз еще более жгучее, поехать в Италию или в любую другую страну с нормальными границами, где в деревнях есть церкви, где можно пойти на остановку и взять такси или экипаж, где можно путешествовать днем. И где не чувствуешь себя выставленным на всеобщее обозрение, стоит только высунуть нос из гостиницы.
— Господи! Совсем забыл! — вскричал Порт. — Ты очень больная женщина. — И он объяснил, как он добыл места. — Мы уже почти пришли. Дай обниму тебя за талию. Иди так, будто тебе больно. Подволакивай ногу.
— Это же смешно, — сказала она сердито. — Что подумают слуги?
— Им не до того. Ты подвернула щиколотку. Ну же, похромай капельку. Что может быть проще. — Он притянул ее к себе, и они зашагали вместе.
— А как же люди, у которых мы отобрали места?
— Что для них какая-то неделя? Время для них не существует.
Автобус стоял в окружении орущих мужчин и мальчишек. Они вошли в контору, причем Кит передвигалась с настоящим трудом из-за усердия, с каким Порт прижимал ее к себе.
— Ты делаешь мне больно. Не дави так, — шепнула она.
Но он продолжал крепко сжимать ее талию; они подошли к стойке. Араб, продавший им билеты, сказал:
— У вас двадцать второе и двадцать третье места. Поднимайтесь и быстро садитесь. Другие не хотят уступать.
Места располагались почти в самом конце автобуса. Они переглянулись в смятении; впервые за время их путешествия они не сидели впереди с водителем.
— Как думаешь, сможешь потерпеть? — спросил он ее.
— Если ты сможешь, — сказала она.
И, увидев старика с седой бородой в высоком желтом тюрбане, который заглядывал в окно с осуждающим, как ему показалось, выражением, он сказал:
— Пожалуйста, ляг на спину, будто ты устала, хорошо? Тебе придется доиграть свою роль до конца.
— Ненавижу обман, — сказала она с чувством. А потом вдруг неожиданно закрыла глаза и у нее сделался совсем больной вид. Она думала о Таннере. Вопреки принятому ею в Айн-Крорфе незыблемому решению остаться и встретить его в соответствии с их договоренностью, она давала Порту тайком увезти себя в Эль-Гайю, не оставив даже объяснительной записки. Теперь, когда уже было поздно менять линию своего поведения, ей вдруг показалось невероятным, что она позволила себе так поступить. Но секунду спустя она сказала себе, что если ее внезапный отъезд — непростительный обман по отношению к Таннеру, то насколько же более подло она продолжала поступать с Портом, не говоря ему о своей измене. И тут же почувствовала себя полностью оправданной в своем бегстве; ни в чем из того, что просил ее сделать Порт, сейчас не могло быть отказано. Она покаянно уронила голову.
— Вот так, — одобрительно сказал Порт, сжав ее руку. Он пробрался через только что сваленные в проходе груды тюков и вышел из автобуса посмотреть, весь ли их багаж уложен на крышу. Когда он забрался обратно, Кит по-прежнему пребывала все в той же позе.
Осложнений не возникло. Когда заработал мотор, Порт мельком взглянул в окно и увидел старика, стоящего рядом с другим, помоложе. Оба стояли близко к окнам и тоскливо заглядывали внутрь. «Как два ребенка, — подумал он, — которым не разрешили поехать со всей семьей на пикник».
Когда автобус тронулся, Кит села прямо и стала насвистывать. Порт тревожно толкнул ее локтем в бок.
— Все позади, — сказала она. — Надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь всю дорогу изображать больную? Не сходи с ума. До нас здесь никому дела нет. — Это было правдой. В автобусе стоял гул оживленной беседы; на них никто не обращал внимания.
