Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2003

Наши сыновья росли и учились здесь, вместе с вашими детьми. Для них Вермонт — родное место. И вся семья наша за эти годы сроднилась с вами. Изгнание — всегда тяжко, но я не мог бы вообразить места лучшего, чем Вермонт, где бы ожидать нескорого, нескорого возврата на родину.

И вот теперь, этой весной, в конце мая, мы с женой возвращаемся в Россию, переживающую сегодня один из самых тяжёлых периодов своей истории, период нищеты большинства населения и падения нравов, период экономического и правового хаоса, — так изнурительно достался нам выход из 70-летнего коммунизма, где только от террора коммунистического режима против собственного народа мы потеряли до 60 миллионов человек. Своим участием я надеюсь теперь принести хоть малую пользу моему измученному народу. Однако предсказать успех моих усилий нельзя, да и возраст мой уже велик.

Здесь, на примере Кавендиша и ближних мест, я наблюдал, как уверенно и разумно действует демократия малых пространств, когда местное население само решает большую часть своих жизненных проблем, не дожидаясь решения высоких властей. В России этого, к сожалению, нет, и это — самое большое упущение до сегодняшнего дня.

Сыновья мои ещё будут оканчивать своё образование в Америке, и кавендишский дом остаётся пока их пристанищем.

Когда я теперь хожу по соседним дорогам, прощальным взглядом вбирая милые окрестности, то всякая встреча с кем-либо из соседей — всегда доброжелательна и тепла.

Сегодня же — и всем, с кем я встречался за эти годы и с кем не встречался, — я говорю моё прощальное спасибо. Пусть Кавендиш и его окрестности будут всё так же благополучны. Храни вас всех Бог.

Кавендиш, Вермонт

26 апреля 1994

Уважаемый Борис Николаевич!

Как Вы, может быть, знаете, я возвращаюсь в Россию со своей семьёй в конце мая, примерно через месяц. Я всегда верил, что возврат этот станет возможен при моей жизни, и ещё 20 лет назад задумал маршрут своего возвращения. А сейчас я считаю своим долгом заранее сообщить его — совершенно доверительно и только лично Вам.

Я буду возвращаться через Дальний Восток, неспешным путешествием по стране. Теперь, когда страна меняется так кардинально и стремительно, — знакомство с жизнью людей необходимо мне прежде каких-либо общественных шагов. И я особенно хочу начать с Сибири, которую я знал совсем мало и больше — из окна тюремного вагона.

Пишу я это Вам прежде всего для Вашего личного сведения, но также и с просьбой: не присылайте во Владивосток кого-то из Москвы для встречи: пока я буду ехать по провинции — я имею цель встречаться именно с местными людьми (в том числе и с Вашими представителями на местах). Таким образом, к приезду в Москву и к нашей возможной встрече с Вами, я надеюсь получить немало личных и свежих впечатлений от состояния страны и людей.

Всего Вам доброго!

Александр Солженицын.

© А. Солженицын.

Анна Гедымин

Легкомысленное окно

Гедымин Анна Юрьевна — поэт, лауреат нескольких литературных премий. Живет в Москве.

Я засыпаю,когда отцветают звезды,Светлеет небо,а в доме еще темно,И окна ближние,по-утреннему серьезны,Смотрят прямов мое легкомысленное окно.Проснешься за полдень,вся жизнь никуда не годится…Но в пыльной Москва-рекекупола сияют вверх дном…И думаешь: Господи!Спасибо, что надоумил родитьсяВ городе,где такой пейзаж за окном!Такой синий,такой золотой и белый!..Теперь, судьба моя,ты, без промаха и стыда,Карай, обманывай —что хочешь со мною делай,В душе залатаннойэта музыка — навсегда.И даже еслисмерть все-таки существует, —Все относительно! —она щемяще мала,Как памятник временный,пристроченный к Москве на живую,Как зыбь на воде,отражающей купола…

Или тепло перешло все границы,Или мороз проявил мягкотелость,Только — взгляни: возвращаются птицы.Родины захотелось.Вроде бы любят, каются вроде,Но в холода забывают приличьяИ — улетают.Глаза отводитГрешная стая птичья.Их бы прогнать!Но в лесах наших темныхЛюбят заблудших и непутевых.Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий.Мешкаю на пороге.

Мелкий, щуплый, мучимый половым вопросом,Никогда не любимый теми, о ком мечталось,Он стоит на плацу под дождем, забирающим косо,И уныло прикидывает, сколько ему осталось.Как ни верти, до дембеля — без недели два года.Целых два года добродетели защитного цвета.За которые если что и улучшится — так только погода,Или вдруг старшина подорвется… Но не будем про это.Поговорим о противнике. На него надо много дуста,А дуст теперь в дефиците, чтоб ему было пусто.На старшину же требуется лишь немного тротила,А при достаточной меткости — одной бы пули хватило…В общем, защитник Отечества пребывает в подсчетах.(«Я вернусь, мама!») И подсчетов — до черта.Что будет дальше? —К арифметике ограниченно годный,Он все равно выживет, средь тревог и побудок,При врожденном умении держать удар на голодныйИли — реже — впрок набитый желудок.

Остался от дуба такой пустяк! —Обугленный кратер,весь в ложных опятах.Но видно сразу:силен был костяк,Вон сколько мощи в корнях-лопастях!И торс неохватенв бугристых пятнах.Нет-нет — по ошибке — в траву падетТень ствола.Отплакавшие похоронно,Ветра по привычке смиряют лётТам, где задерживала ихего крона.И так жеструи дождя чисты,Его омывающие среди лета,И так же чахнутуродливые кусты,Которым из-за негоне хватало света.

Ты для меняБольше, чем беда,Больше, чем водаВ пересохшей округе.Ты для меня —И шальная толпа,И лесная тропа,И друзья, и подруги.ДавайСядем, как в детстве, в трамвай,Чтобы лужи и брюки клеш!ДавайТы никогда не умрешь!Лучше уж я…И стану для тебяСолнцем над головойИ лохматой травойУ ограды.Чтоб все подруги твоиИ все супруги твои(И даже мама твоя)Мне были рады.

А у сына — твоевыраженье лица, движенья,Лишь от осени —желтоватая прядь.Каково мне, выбравшейсяиз вражьего окруженья,Обернуться — и вновьперед прошлым своим стоять!Даже страшно смотреть,до того вы видитесь обаВ одном лице.Вот ведь каверзное волшебство!Каково мечтавшейлюбить этот облик до гробаВ самом деле до гробаобреченной любить его!Подрастает подсолнух.В нем растенье и солнце — двое.Горизонт так отчетлив,словно впрямь он — последний край…«Отпусти! Отпусти!» —умоляет сердце седое.Воспаленная памятьзаклинает: «Не отпускай!..»

И пасмурный ветерпотрогать влажной щекой,И с нежностью вспомнить ночлег —подобие крова,И вновь устремиться туда,где в траве за рекойГуляет рыжаялоснящаяся корова.И даже еслинерадостная пора —Такая, что, Господи,не приведи нашим детям,Все равно каждый вечермечтать дожить до утра,А значит — верить в бессмертие,как кто-то верно заметил.И вдруг однажды,стоя вот так, в пальто,С десятком лисичек,найденных здесь же, на кромке поля,Оказаться внутри звездопада,хотя никтоНе просил щедрот у небес,а только глазел, не боле.А звезды стекают под ноги,как вода.И не надо особых навыковв предсказанье,Чтоб увидеть дальнейшее:вздрогнешь и, как всегда,Вспомнишь детство, паром…И — не загадаешь желанье.

«Пожалуй, не люблю, — сказал, —но не грусти:Других я не люблюзначительно сильнее.Возьми, что нажил я,коль сможешь унести:Закаты над рекой,неполных лун камеи,Заначенный экспромт —тот, что на черный день,Уверенность в себе(в ней все — одна бравада),Бессонниц благодать,а ежели не лень —Возьми и жизнь саму,мне ничего не надо».И вспомнила рассказо мастере мостов:Без отдыха и сна,иной не зная страсти,Он строил дивный мост.Когда был мост готов,Созвал всех горожансчастливый дряхлый мастер.Он им сказал: «Не зрябыл я судьбой храним!Я завершил свой труд!Труд жизни! Неужели!..»И он прошел свой мост.И рухнул мост за ним……И я, как мастер тот,своей достигла цели…

Что ни мгновенье —то неверно понятый знак:Сны на пятницу,в марте — мороз под двадцать…О чем ни задумаешься,из всего выходило так,Что нам с тобой не расстаться.Но ошибка выявилась.Понуро стою,Одинокая двоечница,в ожидании приговора.Господи,приемлю волю Твою!Но не так же скоро!

Журавли над сопками:«Се ля ви! Се ля ви!»Нашу лодку скрипучуюумыкнули в полночь с причала.Приметы меняют вектор,ибо конец любвиЕсть зеркальное отраженьеее начала.

Елена Исаева