Валерий Панюшкин - Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет
Только через съезд.
Я спрашиваю Немцова: — И что?
— И вот мы в дерьме сидим, Панюшкин, а Ходор сидит в тюрьме, а ты книжку пишешь. Ты понимаешь хоть, что не про Ходорковского книжку пишешь, а про Путина?
— Угу! Про внутреннего Путина…
Год 2003-й должен был стать для Ходорковского переломным. Вся эта его «внутренняя переоценка ценностей», произошедшая, как он пишет, в 1998 году, должна была, наконец, получить материальное воплощение. «Скорлупа», про которую Ходорковский пишет, будто в 1998 году «дала трещину», должна была развалиться окончательно. Обстоятельства складывались одно к одному.
В январе 2003-го Ходорковский пытался объединить «Яблоко» и СПС. Не объединил, но была создана комиссия, в которой Сергей Иваненко от «Яблока» и Ирина Хакамада от СПС пытались договориться об объединении.
В феврале 2003-го Ходорковский выступил в Кремле с презентацией о коррупции. Презентация не понравилась президенту, но тему коррупции никто ведь не закрыл, и казалось, будто эта неудачная презентация только начало разговора.
В марте 2003-го владелец компании «Сибнефть» Роман Абрамович предложил Михаилу Ходорковскому объединить «Сибнефть» и ЮКОС. Ходорковский согласился: в результате сложного обмена акциями, 26 % (блокирующий пакет) в объединенной компании «ЮКОС-Сибнефть» должны были принадлежать «Сибнефти», а остальное — ЮКОСу. Казалось, еще немного и удастся создать такую большую компанию, что государство не сможет ее контролировать, не сможет нанести ущерб ее акционерам, как нанесло в 1998 году акционерам Банка МЕНАТЕП.
В апреле, 26 апреля 2003 года, Михаил Ходорковский встречался с президентом Путиным еще раз, теперь уже один на один. Про эту свою встречу с президентом Ходорковский рассказывал Борису Немцову и Ирине Ясиной. А Немцов и Ясина рассказывали мне, и рассказы их практически совпадают.
Дело в том, что, даже если нефтяной бизнес в стране находится в частных руках, совершать крупные нефтяные сделки без ведома и одобрения государства не принято. Двадцать шестого апреля Ходорковский так или иначе проинформировал президента о том, что собирается объединить свою нефтяную компанию с компанией Романа Абрамовича. И так или иначе получил одобрение. Еще, поскольку начиналась предвыборная кампания в Думу, президент попросил Ходорковского, чтоб ЮКОС был вне политики, не финансировал оппозицию. Ходорковский отвечал, что ЮКОС оппозицию не финансирует, а финансирует ее лично он, Ходорковский, из личных своих денег, с которых исправно уплачены налоги. Президент, кажется, согласился, что всякий гражданин России имеет право финансировать какую хочет партию из личных средств, и просил только, чтоб ЮКОС не финансировал коммунистов. Ходорковский ответил, что ЮКОС коммунистов не финансирует, а финансируют их некоторые акционеры ЮКОСа, и тоже из личных средств, и он, Ходорковский, совсем уж ничего не может поделать с коммунистическими взглядами своих акционеров, тем более что всякий гражданин России волен финансировать из личных средств какую хочет партию. Президент согласился.
Казалось, еще немного, и страна изменится. Казалось, усилия Ходорковского в бизнесе, политике и образовании вот-вот сложатся воедино. Он, Ходорковский, станет первым, кто создал большую и прозрачную компанию, неподконтрольную государству, а подконтрольную только международному праву. Он, Ходорковский, станет первым человеком в России, которому удалось консолидировать демократические силы. Он, Ходорковский, станет человеком, который вырастит в России первое свободное и европейски образованное поколение.
И главное, президент вроде бы поддерживает его, Ходорковского, во всех этих начинаниях.
Ирина Ясина говорит, что Ходорковский вернулся с этой своей встречи с президентом и долго президента нахваливал. Сотрудники ЮКОСа, наоборот, говорят, что Ходорковского насторожила эта встреча с президентом — президент был подозрительно доброжелателен.
Ходорковский говорил, что президент вроде все понимает: и про борьбу с коррупцией понимает, и про объединение ЮКОСа с «Сибнефтью», и про образование, и про свободу финансировать оппозицию и про то, как важно, чтоб оппозиция была. Ходорковский говорил, что президент, дескать, понимает: впервые в России богатый и могущественный гражданин (Ходорковский) хочет не захватить власть, а освободить себя и других от излишнего давления власти. Говорил, и сам как будто не верил собственным впечатлениям.
— Дело в том, — вздыхает Ирина Ясина, — что Путина в школе КГБ учили вербовке. Людмила Алексеева (известная правозащитница, глава Хельсинкской группы. — В.П.) тоже после встречи с Путиным говорила, будто он все прекрасно понимает про права человека. А Путин просто вербовщик. Он говорит людям то, что люди хотят от него слышать.
В апреле на встрече с президентом Ходорковский хотел услышать, что ему можно стать свободным, и услышал. Но поскольку лишь узнику может быть позволено стать свободным, то, выходит, тогда, в апреле 2003-го, на вершине своего могущества Ходорковский был узником, и до этого всю жизнь был узником. В статье «Собственность и свобода» Ходорковский пишет: «… я осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить.
Я многое запрещал себе говорить, потому что открытый текст мог нанести ущерб именно этой собственности.
Приходилось на многое закрывать глаза, со многим мириться — ради собственности, ее сохранения и приумножения. Не только я управлял собственностью — она управляла мною».
Он, выходит, в 1998 году заметил, что он узник, что государство вольно распоряжаться его судьбой, как хочет: дать богатство или отнять богатство, дать голос или лишить голоса. Но он не думал, будто всякое государство в принципе подавляет всякую свободу. Он думал, что дело в конкретных людях, называвших себя в России 2003 года государством. Дальше в статье «Собственность и свобода» читаем: «… дело ЮКОСа — это никакой не конфликт государства с бизнесом, а политически и коммерчески мотивированное нападение одного бизнеса (представителями которого выступают чиновники) на другой. Государство же здесь — заложник интересов конкретных физических лиц, пусть и наделенных полномочиями государственных служащих».
К 2003 году у Ходорковского, кажется, созрел практический план освобождения: независимый бизнес, оппозиция в парламенте, новое свободное поколение. Этот его план действительно можно понять как попытку смены общественного строя, как мятеж, в котором многочисленные узники пытаются получить свободу. Похоже, президент так это и понял, и арест Ходорковского в октябре не был изменением его статуса, а был констатацией: знай свое место, ты узник и всегда был узником. В октябре, когда Ходорковского арестовали, то, что он узник, то, что сам он заметил в 1998 году, заметила вся страна, все люди, мы с вами, до сих пор думающие, будто Ходорковский — в тюрьме, а мы — на свободе.
Помните анекдот про палача, который так виртуозно перерубил приговоренному шею, что голова осталась на месте? И приговоренный спрашивает: «Ну и что?» «А ты головой-то качни», — отвечает палач. Вы головой-то качните. Попробуйте объединить всех, кто за свободу. Попробуйте выйти из-под контроля государства. Попробуйте отнять у чиновников их коррупционный хлеб. Попробуйте хотя бы воспитать детей свободными, хотя бы своих детей. Попробуйте иметь для всего этого достаточно денег и смелости. Вот сразу и узнаете, кто тут у нас узник.
Леонид Невзлин несколько раз и в разных своих интервью говорил, будто объединение ЮКОСа и «Сибнефти» с самого начала было для Ходорковского ловушкой. В пользу этой версии говорит тот факт, что Абрамович предложил Ходорковскому объединять «Сибнефть» и ЮКОС через две недели после злосчастной презентации о коррупции в Кремле. Можно предположить, что президент лично обиделся на Ходорковского за презентацию о коррупции. Две недели понадобились Абрамовичу, чтобы объяснить президенту или кому-то в администрации президента, как можно элегантно отнять у Ходорковского всю его нефтяную империю. Приблизительно так же, как пытался делать это Кеннет Дарт. Объединить «Сибнефть» и ЮКОС, получить в объединенной компании блокирующий пакет, потом арестовать акции ЮКОСа, провести собрание акционеров, на котором акции ЮКОСа голосовать не смогут, избрать свой совет директоров и иметь, таким образом, контроль над компанией.
В отличие от Кеннета Дарта, имевшего в союзниках региональную власть, Абрамович получал бы в союзники власть федеральную, и ЮКОС не смог бы спешно к совету директоров вывести из-под ареста свои акции.
Дальше можно было бы шантажировать Ходорковского, требовать, чтоб он продал свои акции по заниженной цене или чтоб эмигрировал и получал от Абрамовича дивиденды, не пытаясь проверить, справедливо ли они рассчитываются.
