Андрей Левкин - Вена, операционная система
Schottentor
Осталась последняя станция, «Stadion». Сюда U2 довели к чемпионату Европы по футболу 2008 года. Можно представить, что там за окрестности. С «Ройманплац» можно доехать до «Пратерштерна», там пересесть на лиловую; но на нее же можно попасть и через «Карлсплац», что я и выбрал. Потому что когда едешь со стороны «Карлсплац», то по пути логично выйти на «Schottentor’е» и выпить кофе, спешить некуда.
Сегодня все еще продолжалось 9 апреля, пятница. Улетать только в понедельник утром, так что у меня будут еще два дня спокойных – уже без всякой цели – хождений по городу. Завтра Нашмаркт работает, да еще с блошиным рынком. В любом варианте: получится сейчас что-нибудь, нет – два свободных дня в городе.
И что же, собственно, может произойти в этой, уже последней, точке? Откуда ж я знаю. Или даже другой вопрос, на который надо ответить раньше: а как понять, произошло ли что-либо, когда не имеешь представления, что именно может произойти? Или наоборот: может ли что-то произойти, когда не знаешь, что это именно? И следующий: а что будет, если ничего не произойдет? Пожалуй, я тогда растворюсь в нынешнем состоянии ожидания чего-то. Ну, не сказать, что результата не было, – был, даже приятный, хотя и не прагматичный: я стал быть аккуратно подвешенным в воздухе, выпав из общественных процессов, имея в виду производство социальных смыслов, за что мне и платят деньги. В общем, если я останусь в этом варианте, то это тоже результат, но кривой.
Значит, нужен еще и выход из сценария. Если не произойдет то, чего я желаю, то должно произойти что-то другое, что позволит мне соскочить с этой истории и вернуть себе социальный ум. Оставив себе точку, через которую позже – когда захочется – снова войти в эту историю и все там доделать. Но разве тут еще осталась возможность какой-то истории?
Из последствий в любом случае выбираться будет надо, но на это есть пара дней. Гулять по городу, возвращаться в общество. Но это завтра, а ну как возле «Стадиона» найдется решающий переключатель; где-нибудь возле станции метро. Несколько предметов, какая-то случайная лиловая тряпка, лежащая сбоку, вывеска. Звук проехавшего автомобиля, в котором играет то, что сейчас требуется. Нет, звук тут не сработает, здесь тихая история. Предполагать конкретный предмет бессмысленно, так не бывает, а что-то на мгновение должно присосаться, а потом отлипнуть. Прилипло, продержалось, сделало необратимое, отвалилось. Все произошло, история закрыта. История будет закрыта и без подобного акта, по завершении всей программы, как если закончил некие курсы. Но только должно же хоть что-нибудь щелкнуть, чтобы об этом сообщить?
Вообще, может, я уже там, куда хотел, – как бы я это понял, тем более что ни с кем тут не общался и не слишком понимаю свою нынешнюю версию. Может, все устроилось, я уже перескочил, куда хотел, мне только об этом не сообщили? Пустое, все это можно думать и после «Стадиона», а пока надо ехать туда. Странно только, что нет никаких чувств оттого, что история может закончиться ничем, а ведь она длинная, три года с апреля 2007-го, в нее пришло много времени и внимания. Кофе хватит еще на одну сигарету – хорошо, что здесь еще не запретили курить за столиком. Ну и в метро.
Schottentor
Да, можно сказать и так, что вот он и ушел в сторону U6. Шел вполне бодро, четыре-пять килограммов лишнего веса, но лет двадцать вменяемого функционирования у него еще есть. Если, конечно, будет делать зарядку и вообще следить за собой. Со спины он не отличался от остальных, идущих в том же направлении, шел в здешнем ритме – тут довольно быстро ходят, но без того, чтобы создавать толчею. И покачивался при ходьбе вполне по-местному. Толпа теперь рассеялась – они все шли в метро с трамвая номер 38, подъехавшего к конечной и уже отправившегося в Grinzing. Теперь пусто, почти точно в дырку над трамвайным кольцом светит солнце, полдень. Стекла бывшего «Cafe H.WANCURA» уже заклеили рекламой: вполне соответствуя месту, она продвигает фильм «SCHOTTENTOR», der neue Film von Kaspar Pfaundler. На плакате – красно-белый трамвайный вагон, сквозь окно которого видна женщина, тянущая руку к стеклу и уже прикоснувшаяся к нему пальцами.
Но вот он ошибся, его заела догматика: ну и что, что составил план? Зачем было ехать на «Стадион», там глупое место. Да хоть бы по той же линии, но до «Таборштрассе», а там рядом Аугартен. Ну и что, что не конечная. Аугартен не потому, что там регулярный парк с громадными, видными отовсюду Флактурмами (слева – если от метро – круглая, справа – параллелепипед на торце). Собственно, и потому тоже: ландшафт бы усилил его ощущение червяка, прилипшего к воздушному шару: ощущение точки-дырки, возникшее утром возле St. Anton von Padua на Reumannplatz, пришло бы к нему навсегда. В Аугартене эта штука ощущается четче. Да, к слову, Антоний Падуанский однажды рыбам проповедовал.
Еще он мог бы еще раз сходить к опере, получил бы очередное просветление: оно состояло бы в том, что во всей истории с цепенеющей субстанцией главное слово – «мягко». Она мягко сюда поступает, схватывается и отвердевает тоже спокойно. Тут, конечно, у него снова бы возник вопрос о том, как уловить момент схватывания, а – просто. Все очень спокойно; если это сообразить, то станет видно: она же не приходит извне, не поступает изнутри, все будет хорошо. И это ничего, что она тут схватывается и застывает, как бы иначе кофе пить. Вообще, ему не повезло со временем: приехал бы позже, U2 заканчивалась бы уже не «Стадионом», а «Aspernstrasse», симпатичной. Возможно, вид недоделанных новостроек и двух кругов светло– и темно-кирпичного цвета на выходе из станции сделал бы с ним именно то, что он хотел. Один круг – выпуклый, как холмик; другой, наоборот, впадина. Из какого-то спортивного материала, мягкие: детские площадки. А рядом – реклама еще даже не начатого дома под названием «Passivhaus». Кто знает, как бы все обернулось тогда.
Но, eigentlich, в апреле 2011-го рассуждать об этом не имеет смысла, потому что его, ушедшего, больше нет. И сигарету тут курит другой человек. Конечно, некоторые точки в самом деле бывают дырками куда-то.
А тот, который зашел в U6, он теперь где-то внутри города: растворился не растворился, кто знает, в каком он там виде. Где-то там, сделался операционной системой Wien OS, based на этой его линейке: стал той штукой, которую придумал. Да и куда бы он делся из нее, за которую теперь и отвечает, ею являясь.
В Wien OS он занимается тем, что и положено делать тем, кто ушел за эту черту: окаменевая своей машинкой всяческие нежные субстанции. Надо же с ними что-то делать, а иначе для чего они сюда поступают? И кто еще может это делать, кроме тех, кто изобрел себе машинку, чтобы выпрыгнуть из этой схемы. А так-то что: ну, Вена.
