Амос Оз - Черный ящик
Я поинтересовалась – все ли в порядке, нет ли в чем нужды. И вдруг словно что-то прорвалось во мне: не дожидаясь его ответа, я услышала свой собственный голос, спрашивающий его – ты все еще сердишься, все еще таишь злобу?
На его опаленном солнцем лице появилась загадочная королевская улыбка. На мгновение выражение этого лица напомнило мне его деда: была в нем какая-то мудрость, та мудрость, что дается страданием и всепрощением.
– Я вообще не таю злобы. Я против того, чтобы сердиться на людей, обиженных жизнью.
Я спросила – ненавидит ли он тебя? И тут же пожалела об этом.
Он молчал. Почесался, словно со сна. И продолжал готовить кофе.
– Ответь мне.
Он молчал. Широким жестом отвел руку в сторону, ладонью вверх. Дважды коротко хмыкнул:
– Ненавижу? С чего это вдруг? Нет. Я против ненависти. Я бы сказал так: я не имею с ним никаких дел. Жаль, что он оставил Израиль. Я вообще против того, чтобы оставлять страну, особенно тогда, когда государство не выбирается из несчастий. Хотя мне и самому хотелось бы поездить, и я, конечно же, поезжу, когда страна справится с трудностями.
– Почему же ты согласился принять от него этот дом?
– А почему меня должно волновать, что я беру у него деньги? Или у Мишеля? Или у обоих? В любом случае, никто из них не заработал эти деньги собственным трудом. Эти деньги выросли для них на деревьях. Кто хочет, пусть даст их мне. С этим у меня нет проблем. Я точно знаю, что надо сделать с деньгами. Ну вот, вода закипела. Трахнем по стаканчику кофе. Выпей, почувствуешь себя лучше. Я положил тебе сахар и размешал. Почему ты на меня так смотришь?
Что толкнуло меня ответить ему: «Я лишняя. И смерть не страшит меня. Без меня всем сразу станет лучше»?
– Ялла! – воскликнул он. – Переверни-ка страницу. Хватит всей этой чернухи. Ифат только-только исполнилось три года и один месяц. С чего вдруг тебе умирать? Ты что, чокнулась? Вместо этого займись какой-нибудь добровольческой деятельностью, например, в женской организации «Вицо». Помогай новым репатриантам. Вяжи шапки для солдат. Мало ли всяких дел! Какие у тебя проблемы?
– Я… Все, к чему я прикасаюсь, превращается в нечто чудовищное. Ты это понимаешь, Боаз?
– По правде? Нет, я этого не понимаю. Но если я не понимаю, то это еще ничего не значит, потому что я слегка стукнутый. Но зато я понимаю, что тебе нечего делать. Ведь ты ничем не занята, Илана.
– А ты?
– Значит, так. Верно, что сегодня я здесь с двумя этими цыпочками, предоставляю им работу и гуд тайм, ем, немного работаю, трахаюсь, стерегу ему за месячную зарплату его дом и еще выполняю кой-какие ремонтные работы. Через месяц-другой одной развалиной в стране станет меньше. Может, и ты переедешь сюда? Это лучше, чем умереть. В этой стране и без того слишком многие умирают. Все время – убивают и умирают вместо того, чтобы радоваться жизни. Куда ни глянь – всюду полно умников-разумников из еврейских притч, только у тех умников не было танков, а тут есть чем убивать. Сегодня мы закладываем овощные грядки. Ты можешь здесь остаться. Мне это совсем не мешает. И я тебе мешать не буду. Делай здесь все, что тебе захочется, привези Ифат, привези всех, кого хочешь. Я обеспечу вас едой и работой. Ты снова начинаешь плакать? Жизнь к тебе не слишком добра? Оставайся здесь столько, сколько хочешь. Работы здесь хватает, и каждый вечер Синди играет нам на гитаре. Ты можешь готовить. Или присматривать за козами. Еще немного – и у нас будет целое стадо коз. Я тебя научу.
– Можно спросить тебя кое о чем?
– Спрашивай, это не стоит денег.
– Скажи: ты уже любил когда-нибудь? Я не имею в виду… постель. Ты не обязан мне отвечать.
Молчание. Помотал головой справа налево, словно отмахиваясь в отчаянии от моей глупости. А затем печально и нежно:
– Ну конечно же, любил. Ты хочешь сказать, что совсем ничего не замечала?
– Кого?
– Так ведь тебя, Илана. И его. Когда еще был вот таким маленьким и считал вас своими родителями. Я с ума сходил от ваших криков и драк. Я думал, что все это из-за меня. Откуда мне было знать. Всякий раз, когда ты кончала самоубийством и тебя увозили в больницу, я хотел убить его. Когда ты трахалась с его приятелями, я хотел подсыпать им яду. Но вместо этого я лупил каждого, кто только попадался мне под руку. Я был в каком-то отупении. Теперь я против драк, разве что нападают на меня. Тогда я даю сдачи. Теперь я за то, чтобы работать и жить спокойно. Теперь все мои заботы – о себе и о стране.
– О стране?
– А как же. Ты что, слепая? Не видишь, что делается? Все эти войны и все это дерьмо? Спорят и убивают каждый день вместо того, чтобы жить и радоваться? Надрывают сердце, да еще при этом стреляют и подкладывают бомбы. Я против всего этого. Я – истинный сионист, если тебе важно это знать.
– Ты – что?
– Сионист. Я хочу, чтобы все было хорошо. И чтобы каждый делал что-нибудь для пользы государства. Даже что-нибудь совсем маленькое, пусть всего полчаса в день – чтобы у него было чуть лучше на душе и чтобы он знал, что в нем нуждаются. У того, кто ничего не делает, тут же начинаются неприятности. Вот, к примеру, ты и твои мужья. Вы все трое вообще не знаете, что это значит – жить. То и дело поднимаете ветер вместо того, чтобы сделать что-либо путное. Включая и этого праведника со всей его гоп-компанией с «территорий». Жизнь посвящена Святому Учению, жизнь посвящена политике, разговорам и спорам, но только – не самой жизни. И у арабов – то же самое. Научились у евреев, как есть самих себя, как есть друг друга, как есть людей, вместо того, чтобы есть нормальную пищу. Я не говорю, что арабы – не дешевки. Дешевки в квадрате. Ну и что из этого? Они – тоже люди. Не мусор. И когда они умирают – их жалко. В конце концов, или евреи покончат с ними, или они покончат с евреями, или евреи и арабы прикончат друг друга, и снова ничего не останется на этой земле, кроме Святого Учения, Корана, лисиц и обугленных развалин.
– Что же будет, когда придется тебе идти в армию?
– А, они обойдутся без такого парня, как я. Низкий уровень и все такое прочее. Ну и что? Меня это не колышет. И без армии я намерен в чем-нибудь проявить себя: может, это будет море, а может, оптика. Или здесь, в Зихроне, организую коммуну для ненормальных. Пусть создадут здесь какое ни на есть сельское хозяйство, вместо того, чтобы создавать проблемы. Чтобы у страны было продовольствие. Коммуну для всяких чокнутых. Первым делом я сжег всю дрянь, что девочки привезли с собой: я против того, чтобы дуреть от травки. Лучше работать целый день, а ночью получать удовольствие. Ты снова начала плакать? Я сказал что-то не то? Извини. У меня и в мыслях не было расстраивать тебя. Сожалею. Имей в виду, что ты не первая, родившая чокнутого. По крайней мере, у тебя есть Ифат. Лишь бы Сомо не заморочил ей голову своим Святым Учением и прочей чепухой.
– Боаз…
– Что?
– Есть у тебя немного времени? Часа два?
– Для чего?
– Поедем со мной в Хайфу. Навестить твоего деда. Ты помнишь, что есть у тебя больной дедушка в Хайфе? Который построил для тебя этот дом?
Молчание. И вдруг, словно молния сверкнула: его огромная рука взметнулась вверх, мощным ударом гориллы он огрел себя по голой груди – и стряхнул на землю раздавленного овода.
– Боаз?
– Да. Я помню. Едва-едва. Но с чего это вдруг я к нему поеду? Что я у него позабыл? И вообще, стоит мне только выйти отсюда, даже здесь, в Зихроне, в магазин строительных материалов, как либо я действую людям на нервы, либо они выводят меня из себя, либо начинается драка. Ну, что ж? Скажи ему от моего имени, что, если у него припрятаны деньги, – пусть он тоже пришлет мне денег. Скажи, что чокнутый принимает ото всех, кто дает ему. Хотелось бы мне и в самом деле начать строить настоящий телескоп. Прямо как в кино. Чтобы можно было с этого места видеть по ночам спутники, летающие над страной. Безводные моря, что есть там, на луне, быть может, ты слыхала об этом. Когда уделяют немного внимания звездам, меньше обращают внимания на все вокруг, на все, что то и дело выводит нас из себя. А там посмотрим: может быть, яхта. Досок здесь хватает. Чтобы выходить в море – это прочищает голову от всякой туфты. А вот и еда готова. Видишь, там, за окном, есть кран, что я приделал вчера. Умой лицо, и покончим с задушевными разговорами. Весь твой грим размазался. Синди тоже выплакалась передо мной ночью. Это нормально, слегка прополаскивает душу. Итинг, Сандра. Пут фуд фор май литл мазер олсо. Нет? Ты уходишь? Я тебе осторчертел? Потому что я говорил «трахаться» и все такое прочее? Но так оно и есть, Илана. В двухстах метрах за задними воротами – там остановка автобуса. Так что выходи через задние ворота. Может быть, тебе было бы лучше вообще не приезжать: ты пришла сюда в полном порядке, а уходишь зареванная. Погоди, внизу, в подвале, я нашел эти монеты. Под бойлером старика. Передай их Ифат и скажи, что это от меня, «Бозаза», и что я откушу ей нос. Помни, ты можешь вернуться сюда, когда захочешь, и оставаться, сколько захочешь. Полная свобода.
