Ханна Маккоуч - Под соусом

— Ладно.

— Что ладно?

— Ладно, согласна прокатиться. Но это все! — Я уже улыбаюсь.

— А если прогулка и… хот-дог?

— Посмотрим.

— А может быть, еще — кока-кола?

— Не испытывай судьбу.

Мы с Густавом все подготовили заранее, до прихода гостей. Остается только разогреть закуски и проверить блюда перед тем, как их унесут к столу. Дори наняла целый батальон прислуги — все в черных пиджаках и при галстуках, даже женщины. Тарелки и блюда по мере их поступления будут мыть две посудомойки.

На нас с Густавом клетчатые штаны и новенькие белые халаты, шеи повязаны белыми шарфиками, на головах колпаки. Мы отлично работаем в паре. Густав не только не командует мной — он даже пару раз принимает заказы, не передразнивая мой тоненький, срывающийся от волнения голос.

В начале вечера на кухне появляется Билли — в смокинге, с широким цветастым поясом и при бабочке. Сбоку к нему приклеился Мигель, тоже в смокинге (хотя и более скромном) и в нежно-персиковой рубашке с галстуком. Прелестная парочка.

— Нет, вы только поглядите на нее, — умиляется Билли. — Похоже, ты вполне освоилась на кухне Виндзоров.

У меня ни минуты на треп — я раскладываю на покрытых салфетками блюдах горячие треугольные конверты из слоеного теста с начинкой из голубого сыра и грецких орехов.

— Судя по всему, вы с Дори поладили?

— Билли, — умоляю я, не отрывая глаз от работы, — не сейчас.

Стянув с лотка один треугольник, он говорит:

— Я попробую? Мигель! Иди сюда, дай я тебя покормлю.

Мигель заметно выше Билли, ему приходится наклоняться за своим кусочком, словно причащающемуся мальчику.

— Делисиёооз, — тянет он по-французски с сильным португальским акцентом.

Проглотив остаток, Билли замечает:

— Ты превзошла саму себя.

— Спасибо-э, — вмешивается Густав. — А теперь ей пора накладывать икру на блины.

— Выйди, когда закончишь, ладно?

Обед удался на славу. Измотанные, мы с Густавом снимаем колпаки и выходим в столовую. Звенит хрусталь.

— Друзья! Прошу тишины! — кричит Дори. Теперь понятно, откуда у Билли эта привычка. Гости переходят на шепот, а потом и вовсе замолкают.

Поднявшись и выдержав паузу, чтобы придать особую торжественность своим словам, Дори восклицает:

— Позвольте представить вам поваров — Лейлу Митчнер и Густава Маркама!

Бурные аплодисменты. Крики «Браво! Браво!», вновь мелодичный звон хрусталя. Я всматриваюсь в море лиц, не в силах выделить ни одного — все сливается, кровь вперемешку с адреналином радостно несется по жилам. Густав хватает меня за руку, поднимает ее, и мы кланяемся, как актеры после спектакля.

Я делаю шаг вперед, и одно из лиц в толпе привлекает мое внимание. Наши взгляды встречаются; он встает и идет ко мне. Несколько пожилых гостей окружили Густава, остальные вернулись к своим разговорам.

— В последнее время ты вездесуща, — заявляет Дик Давенпорт.

— Нет, это ты ходишь за мной по пятам!

— На самом деле Дори — моя крестная. Я бываю на весеннем празднике с тех пор, как научился ходить… Так ты подрабатываешь?

— Соседка по квартире съезжает, а от жилья отказываться не хочется.

— Предприимчивая. Это мне нравится, — с чувством говорит Дик.

Я бы не назвала себя предприимчивой, но не хочу рассеивать эту иллюзию. Глядя на его элегантную фигуру в смокинге, я презираю собственный наряд. Дик будто читает мои мысли:

— Отлично смотришься в этой форме.

— Спасибо. Ты тоже… неплохо.

Неловко поправив бабочку, он признается:

— Терпеть не могу все эти церемонии. Да, я ведь хотел с тобой кое о чем поговорить.

— Выкладывай.

Дик берет меня за локоть:

— Пойдем на кухню.

Он вытаскивает из кармана пачку сигарет и щелчком выбивает одну. Я беру. Дик зажигает ее для меня и предлагает:

— Давай на двоих? Я, собственно, не курю.

— Я тоже.

Затягиваюсь разок и передаю сигарету Дику.

Через минуту он возвращает сигарету мне и спрашивает:

— Яблочный пирог — твое произведение?

— Ага.

Дик задумчиво кивает, как будто что-то прикидывает в уме.

— Не понравился?! — ахаю я с упавшим сердцем.

— Нет, что ты. — Он качает головой, мрачно уставившись в пол.

Я спешно принимаюсь перечислять недостатки пирога:

— Корочка была слишком жесткой; ванильный крем мог быть послаще, знаю, и я старалась, чтобы он выглядел по-домашнему, но…

— Лейла, — Дик берет меня за руку, — будь добра, заткнись, пожалуйста.

— Понимаешь, у меня сегодня было столько забот, прошу прощения, если десерт не соответствовал давенпортовским стандартам…

— Десерт был великолепен, — просто говорит он.

— О, — смущенно бормочу я. — Спасибо.

— Это относится и ко всему сегодняшнему меню.

— Но соус «беарнез» в конце все-таки начал расслаиваться…

— Пора бы тебе научиться принимать комплименты, — обрывает меня Дик.

— Мне помогали, — защищаюсь я.

— Ты больше не думала о собственном шоу?

— Я уже говорила — только в мечтах.

— Я хотел бы, чтобы ты подала заявку на пробную передачу.

— Правда?

— Да, правда. В тот день, когда ты снималась, рейтинги «Королевы кухни» взлетели до небес. Вот что я называю настоящим кулинарным ТВ. Уверен, перед нами новый жанр. У тебя свежий взгляд на вещи, нестереотипное мышление. Придумай что-нибудь до конца недели, и мы обсудим.

От восторга я чуть не выпалила: «Ни хрена себе!» Но, слава богу, удержалась и хладнокровно ответила:

— Есть, сэр.

— Кто тут курит у меня на кухне? — Дори входит через служебную дверь с бокалом портвейна.

Дик подает ей сигарету и щелкает зажигалкой. После долгой затяжки Дори произносит:

— Одна из главных радостей жизни.

— Но ты ведь по-прежнему куришь только по одной в день, да? — спрашивает Дик.

— Верно, сынок. Все хорошо в меру. Я вот что думаю, Лейла. — Дори, не торопясь, выпускает струйку дыма и искоса поглядывает на меня. — Если вы хотите куда-нибудь сходить, у меня в гардеробе для тебя что-нибудь наверняка найдется.

— Она и так хороша, — заверяет Дик.

— Странный вкус у этого парня, — бормочет Густав.

— Какого размера у тебя нога? — спрашивает Дори.

— Девятого.

— Отлично. Пошли.

— Веришь ли, но в свое время я была очень недурна собой, — поясняет Дори, когда мы оказываемся в ее огромной гардеробной, среди вешалок с платьями и брючными костюмами, в окружении коллекции туфель, достойной Имельды Маркос[57]. — В жизни ни одного платья не выбросила.

Одной рукой Дори перебирает шелк, шерсть и кашемир, в другой у нее бокал с портвейном. Вытянув гудящие от усталости ноги, я сижу на ковре в трусиках и перепачканной белой поварской куртке. От платьев исходит легкий запах не выветрившихся духов.

Вдруг Дори поворачивается и заявляет:

— Дик — замечательный парень. Я хочу, чтобы он был счастлив.

— По-моему, он и так счастлив, — возражаю я.

— Ему пришлось нелегко, — тихо, почти про себя, говорит она.

Я только собралась полюбопытствовать, какие же проблемы у Дика Давенпорта, как она радостно восклицает:

— Вуаля! Думаю, вот это как раз то, что нужно.

— Кто это? — В зеркале передо мной девушка в светло-голубом, под цвет глаз, платье из трепещущего шелкового шифона, сильно приталенном, с пышной юбкой и без рукавов. На спине глубокий вырез, а спереди платье подчеркивает грудь, так что кажется, будто природа одарила меня больше, чем в действительности. Каблуки песочного цвета туфель высоковаты, но сами «лодочки» удобные, из мягкой кожи.

Вернувшись с Дори на кухню, мы застаем Дика и Густава за беседой и сигаретами. Подняв глаза, оба замолкают.

Я выгляжу нелепо…

— Малышка… — выдыхает Густав.

— Именно, — произносит Дик.

— Эй-э, может, вам не стоит никуда идти? Подыщите-ка номер в приличном отеле, — советует Густав.

Я бросаю на него убийственный взгляд.

— А что? По-моему, я говорю дело-э.

— И куда вы пойдете, ребятки? В «Карлейль»? — интересуется Дори, затягиваясь сигаретой Дика.

— Я не знаю. Лейла! Как тебе «Карлейль»?

Не очень стильно, не особенно круто, но почему-то мне хочется именно в «Карлейль» — так, как в жизни никуда не хотелось.

— Отличная идея, — одобряю я, вся уже в мечтах. Перед глазами мелькают идиллические картинки — мы с Диком потягиваем мартини с большими зелеными маслинами и шепчем друг другу милые глупости. Впрочем, если подумать, не такие уж и глупости.

Звонит мобильник, Дик достает его из внутреннего кармана куртки и выходит из кухни. Возвращается бледный:

— Приглашение в силе, но придется перенести.

— Перенести! — возмущается захмелевшая Дори. — Это еще почему?