Ханна Маккоуч - Под соусом
Передернув плечами, я решаю закрыть тему. Что-то я сама себя пугаю.
Предлагаю Густаву помочь мне с весенним обедом у Дори и заработать пятьсот долларов.
Он не раздумывает:
— Само собой!
— Даже условия не выяснишь? — удивляюсь я.
— Не дури-э. За пятьсот баксов я родную мать продам.
— Мило.
Мы с Густавом принимаемся составлять меню. Оскар согласился закупить для нас продукты вместе со своими, по оптовой цене. Все две недели до вечеринки я больше ни о чем не могу думать. Меня преследуют кошмары: огромные залы, полные голодных людей, которые ждут еды, хоть какой-нибудь еды, а я мечусь из стороны в сторону и ничего не могу поделать.
Густав же невозмутим и абсолютно уверен, что этот обед станет отправной точкой в нашей карьере.
— Так и рождается бизнес, — втолковывает он мне на кухне у Дори, где мы перебираем кастрюли, блюда и тарелки. — Представляешь, сколько там будет важных шишек?
Я вижу эту вечеринку несколько в ином свете, но в принципе он прав.
— Думаешь, кто-нибудь из гостей предложит нам работу?
— Естественно! Если мы все сделаем безупречно, почему бы и нет?
— Не знаю. Нечестно как-то…
— Ничего нечестного, малышка, это твоя карьера. Так все и делается, разве нет?
— Наверно.
Зайдя за покупками в «Д’Агостино», прихватываю бесплатный экземпляр «ТВ-гида» и обнаруживаю, что «Интриги» прикрыли. Потому, должно быть, Джулия и не звонит. Точно знаю, что она жива, поскольку она обналичила чек на 750 долларов, который я ей послала неделю назад. Прикидываю, а не позвонить ли мамочке — безработная Джулия гораздо скромнее и приятнее в общении, но решаю воздержаться, чтобы не погубить те чахлые ростки уверенности в себе, которые я взлелеяла за последнюю пару недель.
Перед вечеринкой я захожу к Дори обсудить приготовления, но в результате за бутылкой хорошего вина и китайским обедом мы болтаем обо всем, кроме вечеринки. Неудача с Фрэнком ее не удивляет и не шокирует. Когда я дохожу до момента с наручниками, Дори машет рукой:
— Это еще что! Вот я в Седоне влюбилась в гуру-астронома. Тот привязывал меня к столбу, раскладывал вокруг полынь и поджигал ее, чтобы привлечь внеземных существ.
Я потрясена.
— Ага, целый обряд был. Никто и не догадывался, что гуру-то сидел на мескалине[56]. Он был совершенно чокнутый, но я по нему с ума сходила. Ради него готова была на все. Ну… — усмехается Дори, потягивая вино, — может, и не на все. — Поразмышляв, возражает сама себе: — Нет… пожалуй, абсолютно на все. Говорят, с приходом старости прошлое кажется глупым и наивным, но я всегда смотрела на свое нелепое прошлое как на положительный опыт. Думаю, главное — принимать себя такой, какая ты есть, и не заниматься самоедством.
— Согласна, — я чокаюсь с ней и, сделав глоток, добавляю: — Но однажды приходит время, когда хочется, чтобы рядом был мужчина.
— Ах, это ты сейчас так говоришь. Подожди, еще передумаешь. Пока я была одна, больше всего на свете мне хотелось иметь рядом мужчину, но после двадцати лет брака я уже спала и видела, как избавиться от него. С тех пор как муж ушел, я прекрасно обхожусь без мужчин.
— И у вас не было ухажеров? Друзей?
— Ну… Мы иногда спим с Чином.
— Чин — это кто?
— Мой домоправитель, — небрежно поясняет Дори. — А вообще-то, скорее друг.
Теперь по субботам я с утра качу на велосипеде до Центрального парка, чтобы пробежать там кружок. В районе пруда мне всегда встречается загорелый пожилой человек с буйными белоснежными вихрами, как у Эйнштейна, и неизменной улыбкой. Истрепанные выцветшие вырезки из газет на щитах у фонтанов называют его мэром Центрального парка. Когда-то он бегал марафоны, а теперь каждый день ходит к пруду от своего дома в Бронксе. Я всякий раз жду встречи с ним. Мы машем друг другу рукой, и мне нравится думать, что он выделяет меня среди остальных бегунов, которым тоже машет рукой.
Волосы у меня немного отросли; я снова становлюсь похожей на девушку и начинаю ощущать себя девушкой.
Я бегу по грунтовой дорожке вокруг пруда. Прекрасный майский денек — солнечный и теплый. Все в парке выглядят так, будто с их плеч свалилась глыба зимы. Мои голые руки и ноги блестят от пота, мышцы играют, и я отчаянно счастлива!
Черт, шнурок развязался. Наклоняюсь его завязать и замечаю чуть в стороне, метрах в шести от меня, очаровательную пару. Шагают бок о бок, оживленно болтая, не знающие одиночества влюбленные, они вместе наслаждаются чудесным днем в парке. Не мой удел, как видно…
Забыв приличия, я смотрю не отрываясь. И чем дольше смотрю, тем более знакомой кажется мне эта парочка. Дик и Люсинда? Ха, кто же еще. Дик стильно-небрежен: на нем штаны, куртка цвета хаки и кроссовки. Люсинда разодета в пух и прах: яркое платье, на голове кокетливый шелковый шарфик. Богема, чтоб ей. Туфли на низких каблуках, но без задников. Она идет, как будто боится с непривычки ноги поломать.
Я так и окаменела, сложившись пополам, с отвисшей челюстью. Если бы не пересохло во рту, пустила бы слюну, ей-богу. Мимо, намеренно разбрызгивая грязь, проносятся бегуны, кидая на меня неодобрительные взгляды. Я мешаю налаженному движению на дорожке.
В груди замирает — трудно сказать отчего. Не может быть, чтобы я влюбилась в Дика. Невозможно! Что-то хорошее в нем определенно есть, но он не очень-то разбирается в женщинах. Господи, заметил!
И узнал. Дик улыбается, прикладывает руку к голове. Чесотка у парня, что ли?
Я резко выпрямляюсь и бегу дальше.
Отстегнув велик от железных прутьев решетки на южном конце парка, я замечаю, что заднее колесо спустило. Думаете, я до того поумнела за последнее время, что таскаю с собой насос и набор скорой шиномонтажной помощи? Не-a. Я все такая же растяпа. Действую наудачу. А когда действуешь наудачу, такие вот проколы, увы, неизбежны. Я еду к центру по первой ветке метро. От усталости не чувствую ни рук ни ног. В голове одна мысль: пить, пить, пить — из метро помчусь в гастроном за водой. Я изучаю пол в вагоне, кроссовки, сандалии и туфли, книги в руках у пассажиров, перебираю в уме продукты для обеда у Дори. Позвонить флористу, в прокат столиков и посуды… Дори позаботится об именных карточках…
Жизнь у меня все-таки есть, даже если нет друга.
Когда я захожу в квартиру, горит огонек автоответчика. «Привет, Лейла, это Дик. Я видел тебя в парке, не знаю, заметила ли ты меня? В любом случае, я хотел узнать, не передумала ли ты насчет той прогулки на велосипедах…»
— Может, и Люсинду прихватим? — сердито вставляю я.
«…Дай мне знать».
Через неделю, в понедельник утром, я рублю лук на кухне кулинарного канала. Из носа течет, по щекам катятся слезы. Краем глаза замечаю, что Пэтси Маклур в коридоре беседует с высоким, коротко стриженным шатеном. Вскоре они поворачиваются к двери, и Пэтси звонко восклицает:
— Дамы! Позвольте представить вам Дика Давенпорта, владельца кулинарного канала.
Кругом улыбки, возгласы «Привет, как поживаете?». Кокетничают и заигрывают все, даже счастливые мужние жены. Стало быть, он недурен? Ха.
Дик топает прямиком ко мне, протягивает носовой платок с монограммой.
— Что за слезы? Раскаиваешься, что не перезвонила?
Я игнорирую его и, хлюпая носом, продолжаю рубить лук.
— Нет? Ладно. Но что-то же тебя расстроило, — не унимается почему-то развеселившийся Дик.
— Это «что-то» называется лук. — И добавляю: «придурок», но про себя.
— Эй-эй-эй! — он вскидывает руки. — Может, выйдем?
— Я занята, не видишь?
— А ну-ка, на выход! — Дик мотает головой в сторону двери.
Швырнув нож на разделочную доску, я выхожу за ним в коридор. До чего же мне осточертело быть другой девушкой знакомых парней.
— Ну? — Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Ты же видела меня в парке, разве нет? Я шел с Люсиндой.
Если он не сотрет с физиономии эту самодовольную ухмылку…
— Видела, и что? Раз у тебя есть подружка, зачем звонишь мне?
— Во-первых, она мне больше не подружка, — мигом серьезнеет Дик. — А во-вторых, я звоню потому, что ты мне нравишься и я хотел бы проводить с тобой больше времени. Подходит такой ответ?
— Ты расстался с Люсиндой? — переспрашиваю я с плохо скрытой надеждой.
— Давно уже.
— Сколько месяцев?
— Сколько часов, хочешь сказать?
— Свинья! — Возмущенная, я разворачиваюсь к нему спиной.
— Но-но-но, минуточку! — Дик хватает меня за плечо. — Шутка. Дурацкая, сам вижу — тебе не смешно. Уже три месяца, — для убедительности он показывает три пальца.
— А прогулка в парке?
— Хочешь верь, хочешь нет, но мы остались друзьями.
— Жуть как мудро с твоей стороны.
— Пожалуй, — соглашается он, и я чувствую себя ребенком.
