Ольга Лукас - Бульон терзаний
– Итак, начинаем! – объявил режиссер, выходя на середину помещения. – Спасибо, что в свой выходной вы все приехали сюда. Очень важно…
Раздался первый телефонный звонок. Владимир укоризненно посмотрел на Елену.
– Привет, я не могу говорить, – ужасно смутившись, сказала в трубку Ульяна. – Извините меня, пожалуйста.
– Нет, я не понимаю, – как бы в пространство сказала Елена, – вот прямо сижу и не понимаю. Неужели так трудно – взять и выключить телефоны? Я ведь выключаю. Мне звонят по работе, а я выключаю. Потому что это – театр. А не базар-вокзал.
Послышался шорох: артисты потянулись к сумкам. Потом – мелодичные переливы: телефоны отключались, послушные воле хозяев. Даже Петр Светозарович последовал общему примеру.
Когда все вернулись на исходные позиции и замерли, Владимир продолжал:
– Раз мы все здесь собрались и даже установили тишину, то прогоним спектакль целиком как есть. Не обращая внимания на ошибки. Я их всем потом укажу лично, но мы не станем останавливаться. Каждый должен увидеть место своего героя в общем замысле. И для начала я предлагаю вам – на время репетиций – думать о своем персонаже не «он» или «она», а «я». Найдите с ним что-то общее. Подумайте, кто он, чем живет. Что хочет получить. Что ему мешает. Как ему добиться цели. Помните, что действие разворачивается не здесь и не сегодня. А в начале 19 века в богатом московском доме… Итак, раннее утро. Гости, которые к вечеру съедутся на бал, еще спят. Чацкий мчится на перекладных, чтобы поскорее засвидетельствовать свое почтение.
Скалозуб в манеже гарцует на коне. Фамусов просыпается и идет проведать дочь. А что же она? Всю ночь сидела в своей комнате с Молчалиным. Горничная Лиза караулила их, но под утро уснула. Лиза, Фамусов – на сцену. Софья, Молчалин – приготовиться. Всем следить за сценарием, выходить вовремя, не зевать.
Репетиция началась. Уже с первых, некогда прекрасно отрепетированных, сцен Владимир схватился за голову: они что, совсем умственно недоразвитые? Как эти люди так быстро забыли все, что он им говорил? Он без устали записывал в блокнот замечания каждому артисту. На лбу им это вытатуировать!
Хорошо постоял на руках, отжался, прыгнул и упал Молчалин – так, что за него и вправду переволновались. Но текст он не помнил и запинался на каждой строчке, читая по бумажке. Замечательно слаженно вышло княжеское семейство под предводительством великолепной Ядвиги. Танец целиком еще не был готов, его показали схематически, но и это впечатляло. Забавно разыграли свою мизансцену супруги Сапелкины (Горичи). Вот только под конец жена, игравшая Наталью Дмитриевну, слегка перестаралась. И в ответ на комплименты Чацкого не просто ответила с гордостью: «Я замужем», – но и продемонстрировала украшенный обручальным кольцом безымянный палец. Со стороны это было похоже на неприличный жест из брутального американского кино, но Наталья Дмитриевна вцепилась в свою идею клещами. «Попросить Чацкого загораживать ее в этот момент от зрителей», – нацарапал в своем блокноте Владимир.
Неплохо справился с ролью бабушки Федя – разве что совсем не по-родственному приобнимал за талию свою внучку Нину. Таир припас для Загорецкого нелепый поклон и пару гримас, явно позаимствованных из арсенала мистера Бина. Княжны прыскали в кулачок, его это еще больше вдохновляло, так что в конце засмеялась даже Евлампия Феликсовна. Значительных успехов достигла Ульяна-Софья – не зря не пропустила ни одной репетиции. Но остальных главных действующих лиц хотелось избить палкой и заменить немедленно. Даже Эдуард-Чацкий был невнимателен, словно занят какими-то своими мыслями, и разыгрался только к третьему действию. Компетентный Борис выдерживал тон и интонацию, но путал слова.
У Владимира опустились руки. Ему показалось, что перед ним стоит огромная – не охватить глазом – бадья с сырым тестом. Которое надо месить, месить и месить без устали, день и ночь. Перед глазами плывут красные круги, он месит, выбивается из сил и падает в эту бадью, и сырое тесто, как болото, поглощает его. Все. Нет режиссера.
«Буду репетировать с главными отдельно, до посинения. В крайнем случае сокращу текст и сделаю ставку на Софью», – подумал он.
В девять часов вечера начали расходиться. Те, кто был на своих авто, предлагали подвезти безлошадных. Собирались группы, разъезжались, как гости с бала.
Владимир остановил Дмитрия, чтобы указать ему на необходимость учить текст, и тут где-то в недрах склада послышался грохот и нечленораздельный вой.
– Что еще там? – вздрогнул режиссер и поискал глазами близняшек-Сапелкиных. Девочки чинно прощались со своим новым другом и его строгой бабушкой.
– А, это Петрушка. Старый конь. Уже выпил и бегает за девчонками, – махнул рукой Дмитрий.
– Старый конь борозды не испортит, – машинально сказал Владимир.
– Это он в театральном смысле конь, – пояснил Дмитрий. – У вас же все не то, чем кажется. Козлов конями называют.
Владимир не нашелся с ответом, и даже забыл, что хотел сказать Молчалину. Сапелкин-муж и печальный Горюнин отправились на помощь княжнам и кое-как успокоили буяна.
Компетентный Борис поманил пальцем генерального директора, и они удалились наверх.
Помахивая честно заработанным пучком петрушки, проследовал к выходу освобожденный Таир.
Пухленькая княжна подошла к Нине и хитро улыбнулась:
– А я видела, как тебе Виленин записочку передал.
– И что? – устало спросила Нина.
– А мне тоже кое-кто сегодня записочку подбросил. Давай меняться?
– Зачем?
– Интересно же. Ты покажи мне, что у тебя, а я покажу, что у меня. А?
– Ну если тебе так надо, – чтобы поскорее отделаться от назойливой подруги, сказала Нина. Она хотела домой, а Владимир обещал подбросить их с Ульяной до метро.
Пухленькая княжна, победно улыбаясь, вытащила из кармана смятый листок и протянула его собеседнице.
– «Дорогая Лариса. Приглашаю тебя после репетиции на концерт в клуб „Геликон“. Надеюсь, что дудук тебе нравится так же, как и мне. Буду ждать за углом, около „Меги“. Эдуард», – прочитала Нина. – С ума он сошел – после репетиции еще куда-то тащиться в клуб!
– «С ума сошел!.. Ей кажется!.. вот на!» – тут же процитировала из своей новой роли Лариса. – А мне чего делать теперь? Он же всех бросает. И меня бросит.
– Пока что он просто пригласил тебя на концерт. Тебе нравится дудук?
– Вообще-то я никогда такое не ела. Не знаю.
– Это дудка такая, на ней играют. Сходишь на концерт, послушаешь дудук, потом Эдуард подвезет тебя домой. Чем плохо-то?
– Ну… Нет, неплохо. Еще бы поужинать там.
– Уж, наверное, и ужином угостит.
– Во, это здорово. А то мне так лень что-то готовить. Теперь покажи скорее, что тебе написал наш режиссер.
Нина показала.
«Балет-2000» – было написано на листочке.
– Какой романтик! – воскликнула княжна Лариса. – Зовет на балет! Какой мужчина сейчас пригласит девушку на балет? Только тут написано двадцать ноль-ноль, вы уже опоздали.
– Он меня никуда не зовет. Это название тонального крема, который он мне посоветовал.
– Он что, это самое? – оживилась пухленькая княжна. Какая сплетня, ах, какая сплетня. – Я сразу заподозрила его. Слишком воспитанный для нормального мужика. Надо мне тоже насчет косметики с ним посоветоваться.
– Тебя ведь Эдуард ждет, – напомнила Нина. Давно закрылся мебельный магазин. Разъехались с бала гости. Погасли тусклые лампы. Опустел склад. И только в мастерской, положив голову на недоделанный детский стульчик, спал Петрушка. Ему снилось раннее летнее утро. Заливной луг, трава по пояс. Туман в низинах. Капли росы на еще не раскрывшихся цветах. Первая жена, совсем молодая, бежит к нему через этот луг, по влажной траве, бежит, раскинув руки в стороны, и он тоже бежит, и они вот-вот встретятся.
Глава восемнадцатая
Бремя медийного лица
Очередную репетицию, по воле Петра Светозаровича, внезапно перенесли на склад.
– В нашей репетиционной сегодня намечаются секретные переговоры, – доложила по телефону Нина. – Нам назначил встречу крупнейший поставщик ДСП.
– Нам – это кому? – окончательно запутался Владимир.
– Нам – это генеральному директору! – с материнской нежностью ответила Нина. – По этой уважительной причине на репетицию он не приедет.
– Понятно… А разве элитную мебель делают из ДСП? – удивился Владимир.
– Это элитное ДСП! – объяснила Нина и нажала отбой.
Звонок застал режиссера в продуктовом магазине, где он по списку приобретал еду на ближайшие две недели. Нелепо изогнувшись, он замер посреди торгового зала, одной рукой придерживая тележку, а локтем другой прижимая к бедру барсетку с ключами, паспортом и бумажником. При этом телефон он положил на плечо, а спиной как бы невзначай загораживал витрину с охлажденным мясом. Там, на витрине, лежала идеальная, но, к сожалению, последняя в этом магазине курица, которую он уже мысленно поместил в кастрюлю. Предвкушая аромат свежего бульона, Владимир убрал телефон в барсетку, крутанулся на пятке – и увидел, как вожделенная птица улетает у него из-под носа. Какое оскудение нравов! Артист, художник, творческая личность – лишен теперь возможности съесть тарелку-другую питательного супа!
