Марлена де Блази - Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман
Я провела больше времени внутри сырого торжественного пространства библиотеки, чем где бы то ни было в Венеции, кроме собственной кровати в нашей квартире или в отеле по соседству. Благодаря этому я все лучше читаю по-итальянски. Я ходила туда знакомиться с книгохранилищем и рукописями, где многие манускрипты и коллекции помещены на полки, а некоторые даже заперты за маленькими смешными дверями.
Свободно знакомясь с собранием в три четверти миллиона томов, я узнала, что такое немилосердный холод в библиотечных помещениях осенью и зимой, и полюбила специфический запах влажной бумаги, грязи и старых историй. Я узнала, какой диван провален меньше других, в какую лампу вставлены работающие лампочки, к какому письменному столу направлено тепло нагревателя и кто из моих компаньонов бормочет вслух, кто спит, а кто похрапывает. Я читала, спотыкаясь на словах, исторические и апокрифические труды, хроники, биографии и мемуары на новом языке, часто на архаической форме нового языка. Библиотекари, Фернандо, словари, мое собственное любопытство побудили меня к изучению истории Венеции и венецианцев.
По пятницам я вообще не ходила в Марчиану, ни слова не писала и не читала. Я даже не заходила на рынок или к «До Мори». Я просто гуляла. Это было время покоя, я упивалась подарком — золотым утром без необходимости что-то срочно делать. Я вспоминала дни, когда мне выпадал свободный час, я тут же пользовалась этим и убегала, наслаждаясь мгновениями одиночества, как полным фартуком теплых фиг. Теперь у меня была возможность устроить себе праздник на несколько часов, и поэтому я выбирала соседство столь же тщательно, как партнеров по блэк-джеку. Я гуляла по Гетто и Каннареджио или стояла у воды, прислонясь к какому-нибудь совершенно замечательному столбу.
Однажды на Кампо Санта-Мария Формоза я остановилась, чтобы купить пакет вишен, и села погреться на солнышке на ступени набережной у церкви. Легенда гласит, что священник из Одерцо основал эту церковь после того, как чудесная женщина с чудесной грудью, una Formosa, явилась ему и сказала, что он должен построить церковь там, где увидит белое облако, опустившееся на землю. Старательный священник построил восемь церквей в Венеции, но только эту назвали Формоза, как угодившую грозной даме. Я люблю эту легенду. В декоре прекрасной барочной церкви Санта-Мария просматривается гротескное изображение — средневековый охотник на бесов, scacciadiavoli, то есть изгоняющий дьявола. Старый колокол сулил прощение, покой, а что еще требуется, кроме ласкового солнца?
Когда становилось слишком холодно, чтобы весь день находиться вне дома, я ехала на острова, Мацорбо и Бурано или на Сан-Лаццаро, посидеть в армянской библиотеке — но я там не читала. Я сидела, счастливая, среди старинных манускриптов Мехитара и предавалась мечтам. Иногда мне казалось, что я жила здесь всегда. Я думала о прочитанном, о том, что не удалось прочитать, что поняла или не поняла. Я думала о том, что Венеция носит печаль, как платье. Иногда я видела ее нагой, она снимала на мгновение свою печальную маску, и на ее лице вовсе не было скорби. И я начинала понимать, что она делает то же самое для меня, снимает мою маску, которую я так долго носила, как вторую кожу.
В моих чтениях я часто сталкивалась с волнами страсти, подспудными намеками на страсть как историческое венецианское побуждение к действию. Сексуальный, чувственный или экономический голод приводил к тому, что Венеция становилась блистательной, Ла Серениссима. Венеция всегда была портом, из Венеции отправлялись корабли, приезжали и уезжали толпы людей, как в давние времена, так и сейчас. Церкви строились как убежища от грехов. В XV веке более четырнадцати тысяч женщин были зарегистрированы правителями города как куртизанки, имеющие лицензию на работу и таксу оплаты. Список оглашался каждый год, служа гидом по увеселениям города. В нем были представлены краткие биографии, семья и социальное происхождение, образование и степень владения искусствами и литературой каждой куртизанки.
В этом списке каждой женщине присваивался номер, так что когда король Франции, английский рыцарь или солдат, ожидающий следующего крестового похода, зеркальщик из Мурано, карфагенянин, едущий за перцем и мускатным орехом, приезжали в город и искали женского сочувствия, он мог послать привратника к даме по ее адресу, часто престижному, прося об аудиенции с номером 203, 11884 или 574. Если куртизанка временно прекращала свой бизнес, она могла пойти на прогулку в полдень. В широких, летящих кринолинах, в рыжие волосы вплетены драгоценные камни, белая незагорелая кожа защищена зонтиком… Она, напевая, прохаживалась по пьяцце или кампо, подзывая одного кивком головы с глубоким реверансом, другого быстрым движением веера или на полмгновения обнажая грудь. Венецианские куртизанки носили цокколи, сандалии на двадцатидюймовой платформе — ходули, обеспечивавшие сухое платье в дождливую погоду и в грязь, выделяющие из толпы и удостоверяющие их занятие.
Венецианская аристократия и купеческое сообщество вместе с духовенством принимали участие в тайном оказании социальных услуг тем шпионкам, кто сообщал о выдаваемых государственных секретах. Эти женщины часто были женами и дочерями дворян, стражей или каменщиков. Иногда это были очень молодые женщины из среднего класса, кого отцы отправляли в монастырь, если не могли дать им приданого. Эти женщины неохотно соглашались на вступление в религиозный орден и часто нарушали обет ради тайных и не очень тайных набегов в другую, менее целомудренную сестринскую общину. Монастырь Сан-Дзаккариа прославился своими распутными монахинями, лишение девственности скрывалось, и они получали земельные участки для толпы незаконнорожденных детей. Согласно свидетельству о расследовании совета епископов, одна из монахинь показала в свою защиту, что ей предложили, как и многим другим, гомосексуальную связь, чтобы ее служение церкви было ревностнее, чем того требовал сан.
Какая бы страсть ни бурлила в византийских сердцах венецианцев, их внимание всегда обращалось скорее к путешественникам, чем соседям. Вот, скажем, locandiere, хозяин гостиницы, собственник или управляющий, pensione, хозяин скромного пансиона, остерии на четыре столика, меню которой не менялось последние тридцать лет. Каждое утро он готовит пять или шесть подлинных, типично венецианских блюд. Пищу, которую не продал сегодня, он хранит отдельно и консервирует. На следующий день он готовит снова, представляя только что приготовленное сегодняшним покупателям.
Венецианский купец не считает, что зависит от производимого им продукта, не важно, что это — рыба, стекло или комнаты в отеле. Его репутация строится на способности получить за вчерашнюю рыбу то же количество денег, которое он всегда получал за свежую, и пластичность — особая форма притворства, так сказать, притворство по праву рождения. Монахиня-проститутка, бродяга из клоаки, одетый в шелка и горностай, дож, подписавший в день своей коронации пакт, который лишает его власти, — это особенная венецианская форма минорного ключа в музыкальной гармонии, что дает возможность забыть неприятные впечатления от смешения несовместимых «кастрюли А и кастрюли Б» с пастой и бобами.
Глава 15
ВОЗВРАЩЕНИЕ МИСТЕРА РТУТЬ
Мы пытались найти подходящее место для завтрака в Альберони на скалах вдоль дамбы ранним утром июльской субботы, топтались вокруг шестов, ведер, фонарей и армии бездомных кошек, вертящихся вокруг рыбаков. Фернандо тихо откровенничал:
— Знаешь, твоя идея насчет продажи квартиры — думаю, в ней есть смысл. Будет здорово, если получится, и Гамбара говорит, что наш вклад в реконструкцию квартиры позволит получить хорошую прибыль.
Гамбара — агент по недвижимости в Риальто, к которому мы наконец отправились посоветоваться и который несколько раз приходил оценить, как движется ремонт. Наши консультации с Гамбара выглядели как лекции нерадивым студиозусам, нужно было со всем соглашаться, эмоции и прочее мы отложили на будущее. Оно уже настало? Фернандо считает меня революционеркой, но именно он — анархист.
— Когда ты это решил? Я что, всегда плыву поперек течения, когда тебя осеняет? — лениво спросила я.
Все, чего мне хотелось, — выпить чашку каппучино и съесть абрикосовое печенье, сидя на скале на солнышке.
— Ты уверен, что хочешь другую квартиру?
— Уверен. Абсолютно уверен.
— А ты подумал где? — настаивала я.
— Еще не определился.
— Давай посмотрим квартиры, которые нам по карману, надеюсь, мы найдем что-нибудь по душе. Возможно, Каннареджо или Кастелло, как тебе? — спросила я, хотя мне все уже абсолютно ясно.
— Помнишь, я говорил тебе, что если мы продадим нашу квартиру, я хотел бы уехать из Венеции?
— Конечно, помню. Но Венеция полна разнообразия! Хочешь, мы найдем дом с маленьким садиком, так что ты сможешь разводить розы, и у нас будут большие окна, где много света и дивный вид, вместо того чтобы наблюдать грязную посуду из ресторана Альбани и слушать куплеты, доносящиеся с набережной, и мы сможем гулять где угодно, а не мокнуть полжизни на переправах.
