Марлена де Блази - Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман

Мы потеряли первые две недели января из-за «тумана», третью из-за «высокой воды», четвертую из-за «сырости». В последний день месяца работа началась. Инструмент, выходящий из строя из-за постоянных поломок, наконец доставили, и рабочие, перемещаясь из комнаты в комнату, ломали стены, снимали мерки, ударялись головой, таращили глаза.

Нельзя сказать, что они совсем ничего не делали; они изучали ситуацию, разрабатывали планы, мерили шагами объем работ, как генералы на военном совете. Они не выпускали сигарет, как правило, намертво приклеенных в уголке рта и там забытых. Они оценивали затраченное на то или иное действие время по количеству выкуренного. Пока они работали, сигарета догорала, и столбик пепла серой змейкой летел на пол, за ним следовал окурок, который давился каблуком. После этого разве не нужно поменять пол?

Они приступили к работе с удовольствием, даже оживились, эти поющие и свистящие люди, которых не волнует, что у них тлеет сигарета между губами и они вынуждены говорить сквозь зубы. Когда мужчины работают тяжело и добротно, они все равно что спринтеры и не рассчитывают длину дистанции. Ежедневно после трех работа заканчивалась. Каким-то образом фаза разрушения легко перетекла в фазу реконструкции, и я была счастлива этому обстоятельству, потому что замечала, как устало Фернандо шаркает резиновыми подошвами шлепанцев каждый вечер, когда отправляется в спальню. Я уже понимала, что процесс не радует его, а мучает. Он не почувствует себя счастливым, пока ремонт не закончится и пока двенадцать человек не скажут ему, что это великолепно. Но такой уж он есть, распростершийся поперек кровати, с глазами раненой птицы, бормочущий, что терпеть не может проклятую квартиру, и ничего мы не улучшим, и большой разницы не будет.

— Она маленькая и тесная, здесь мало света, и мы истратили все деньги на глупость, — жаловался он.

— Она маленькая и тесная, и здесь мало света, и мы истратили все деньги, но не на ерунду. Именно ты настаивал, чтобы мы развалили все до основания. Я тебя не понимаю, — отвечала я.

Я тоже не возражала бы передвигаться по квартире, не спотыкаясь на каждом шагу о мешки с цементом, шпаклевкой, ведра с краской. И не сталкиваясь с посторонними.

— Почему мы не продали это жилье?

Я поразилась.

— Разве это не тот район Венеции, где ты хотел бы жить? Уверена, если бы мы попытались, то смогли бы подыскать квартиру с мансардой, выходом на крышу, свить там гнездышко и еще больше любить друг друга, — во мне проснулась цыганка.

Мое предложение его шокировало.

— Ты знаешь, сколько в действительности стоит недвижимость в Венеции? — осведомился мой герой.

— Столько же, сколько и недвижимость на Лидо, наиболее подходящая нам. Почему бы не встретиться с агентом и не узнать рыночные цены?

Он повторял за мной: «Недвижимость, агент» — тем же тоном, каким мог произнести слово «антихрист». Почему итальянцы так боятся задавать вопросы?

— Если мы продадим эту квартиру, я не захочу покупать что-нибудь другое в Венеции, — задумчиво сообщил Фернандо. — Я хотел бы переехать, кардинально поменять место жительства, прочь отсюда. Переезд в Венеции — не решение проблемы.

Я не была уверена, что проблема вообще существует, но тоже сомневалась, является ли Венеция решением. Он не хотел продолжать разговор на эту тему, потому что знал — если я пойму, чего он на самом деле хочет, то могу сразу согласиться, и где он тогда окажется?

Но одно не подлежало сомнению. Мы не могли дольше существовать в условиях ремонта и в конце февраля переехали в отель неподалеку. Отель официально закрывался с Рождества до Пасхи, но оставалось два ответственных лица, чтобы следить за порядком, и собственники согласились сдать нам спальню и ванную. Мы получили доступ к хорошенькой, оборудованной в провинциальном французском стиле гостиной со старой изразцовой дровяной печкой и к маленькой столовой с черным мраморным камином. Наша комната отапливалась, а коридоры, гостиная и столовая — нет.

По условиям договора мы не имели доступа к кухне, за чем следили смотрители. Кухня в отеле, оборудованная, обширная, сверкающая чистотой, а я не имею возможности ее использовать! Может, они на самом деле не возражали, чтобы я ее использовала, но были обязаны мне отказать?

Мы перевезли только два чемодана с одеждой, немного книг и грузинские подсвечники, с которыми я не расставалась с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Если еще что-нибудь понадобится — идти недалеко. У нас маленькая квадратная спальня с очень высоким потолком. Две стены завешаны гобеленами, бра из розового муранского стекла освещает сбоку большое зеркало, и из розового муара сшиты покрывало на кровати и занавеска на длинном окне. Имелись хорошие теплые пледы, тяжелый темного дерева изысканный шкаф, кровать с красивыми прикроватными столиками. Покрытая бургундским бархатом софа стояла напротив окна в сад.

Кухонные проблемы решились с помощью смотрителей. Они могли пользоваться кухней, и таким образом, если я буду пользоваться ею вместе с ними, нарушения правил как бы не произойдет. Я начинала думать как итальянка.

Я привезла из Риальто продукты и в первый же вечер осведомилась у Марко, одного из смотрителей, не хотят ли они с коллегой присоединиться к нам у маленького черного камина около девяти. Я соблазнила его тушеными в сметане белыми грибами с шалфеем и мускатом, полентой с каштанами и мясом фазана, грушами, грецкими орехами и еще мускатом. Смеясь, он спросил, как я намерена тушить белые грибы, на каком огне, предполагая, что я собираюсь покуситься на запретную кухню.

Я пригласила его участвовать в приготовлении вместе со мной и Фернандо, а затем подошел Джильберто, закончив покраску в помещении портье, и скоро все мы рубили, взбивали и пили «Просекко». В этот вечер, и потом еще на несколько вечеров каждую неделю, пока не вернулись домой владельцы, Марко, Джильберто, Фернандо и я собирались тесной компанией вокруг маленького черного камина в маленьком отеле.

Джильберто был необыкновенным поваром, и когда он снисходил до плиты, то жарил уток, фазанов и рябчиков, смешивая нежное мясо с чечевицей, картошкой и капустой. Однажды он пообещал приготовить необычный десерт, под названием «Забава кайзера». Он испек нежнейшие оладушки, разрезал их на мелкие кусочки и залил черничным джемом.

Он смешал чашу жирных сливок и бутылку замороженной сливовицы, позаимствованной из кладовой отеля, и когда мы прикончили последний глоток, я поздравила себя с тем, что мне не придется перебираться через тринадцать мостов и канал, чтобы добраться до постели. Когда нам было лень готовить, мы запекали целые головки чеснока и маленькую луковицу, доводили до мягкости, поливали бальзамическим уксусом, смешивали со свежим белым сыром, намазывали на хрустящий хлеб и ели, запивая хорошим красным вином. Мы жили в отеле около девяти месяцев, сначала как безбилетные пассажиры, потом как гости хозяев, садящиеся за стол вместе со всеми, обмениваясь таинственными улыбками с Джильберто и Марко.

Я приходила в нашу квартиру каждый день, но рабочих там почти никогда не наблюдала. Так я столкнулась с еще одной особенностью работы по-итальянски. Среднестатистический итальянский рабочий хочет в жизни меньше — имеются в виду заработки, — чем в данной ситуации хотят многие другие европейцы. Он не стремится ни к чему сверх того, что обычно уже имеет. Он хочет комфортабельного жилья — во всяком случае, снимаемый или принадлежащий ему дом оплачивается почти одинаково. Он хочет иметь легковой автомобиль, грузовик или то и другое, но они будут скромными. Он хочет пригласить свою семью на воскресный обед, подняться в горы на неделю в феврале или спуститься к морю на две недели в августе. Он хочет предложить рюмочку хорошей граппы из Фриули своим коллегам в полдень пятницы. Он скорее хранит деньги в банке, чем в своем бумажнике, потому что так он их не потратит. Все, в чем он нуждается, стоит относительно недорого, поэтому он работает дольше или тяжелее только в том случае, если не считает себя достаточно обеспеченным.

Итальянец знает, что спешка, чтобы закончить сегодня то, что он может закончить завтра, не принесет ему большого удовлетворения, скорее наоборот, если такие нелепые действия накладываются на его обычные ритуалы. Посидеть за эспрессо и побеседовать с друзьями всегда предпочтительнее установки плинтуса. И он знает, что поскольку вы прекрасный человек, вы одобрите его шкалу ценностей. Когда он смотрит футбольный матч вместо того, чтобы работать по вашему заказу, ему в голову не придет это скрывать.

Если он использует вашу оплату для поддержки своего банковского счета вместо того, чтобы купить материалы по вашему заказу, он лишь производит сортировку целей, устанавливая очередность того, что должен сделать сначала, а что потом. В конце он обслужит и вас, но поскольку у него уже есть постоянные заказчики, появившиеся раньше, то сначала он должен обслужить их. Итальянцы понимают в терпении больше, нежели в чем-либо другом. Они знают, что в конце концов, через несколько месяцев, через несколько лет, так или иначе, выяснится, что с вашим благополучием ничего не случилось. Итальянец понимает природу времени.