Марк Леви - Странное путешествие мистера Долдри
— Чтобы ответить на этот вопрос, приятель, нам нужно снова промочить горло. Правда лежит на глубине, которой мы еще не достигли.
Три бутылки коньяка опустели, ресторан закрывался, и Долдри попросил Джана найти какой-нибудь приличный бар. Джан предложил отвести его в заведение, расположенное неподалеку, на той же улице: оно закрывалось только под утро.
— То, что нужно! — воскликнул Долдри.
Они прошли по улице, следуя строго вдоль трамвайных рельсов. Джан ковылял справа, а Долдри слева. Когда мимо ехал трамвай, оба отскакивали в сторону лишь в самый последний момент, несмотря на настойчивые сигналы.
— Если бы вы знали мою мать в Алисином возрасте, — сказал Долдри, — вы бы увидели самую счастливую женщину в мире. Моя мать настоящая мастерица притворяться, в ней погибла великая актриса. На сцене ей бы не было равных. Но по субботам она не притворялась. Да, думаю, по субботам она действительно была счастлива.
— Почему по субботам? — спросил Джан, опускаясь на лавочку.
— Потому что отец на нее смотрел, — ответил Долдри, усаживаясь рядом. — Он был внимателен по субботам, чтобы легче было уйти в понедельник. Чтобы заранее получить прощение за свое преступление, он был притворно внимателен к ней.
— Какое преступление?
— До этого мы скоро дойдем. И вы меня спросите, почему по субботам, а не в воскресенье, так было бы логичней? А потому, что по субботам мать была еще рассеянна и не думала про его уход. А в воскресенье, когда она выходила из церкви, ее сердце сжималось все сильней и сильней, по мере того как шло время. Воскресный вечер становился пыткой. Как подумаю, что у него хватало наглости сопровождать ее в церковь…
— Но что такого ужасного он делал по понедельникам?
— Умывшись, он надевал лучший костюм, жилет, бабочку, чистил до блеска карманные часы, причесывался, душился и приказывал готовить экипаж, чтобы ехать в город. Каждый понедельник после обеда у него была деловая встреча с партнером. Он оставался ночевать в городе, потому что по ночам ездить опасно, и возвращался только на следующий день к обеду.
— А на самом деле он ездил к любовнице, да?
— Нет, он действительно встречался со своим адвокатом, другом по колледжу, и они проводили ночь вместе, что, на мой взгляд, одно и то же.
— И ваша мать знала?
— Что муж изменяет ей с мужчиной? Да, она знала. Кучер тоже знал, горничная знала, кухарка, гувернантка, мажордом — все знали, кроме меня, потому что я долгое время думал, что у него просто есть любовница. Я слегка туповат от природы.
— Во времена султанов…
— Я знаю, что вы мне сейчас скажете, и это очень мило с вашей стороны, но в Англии у нас есть король и королева, есть дворец, но гаремов нет. Нет, я вовсе не собираюсь кого-то осуждать, тут все дело в обычаях. Впрочем, если говорить откровенно, на отцовские гнусности мне было плевать, но я не мог видеть страдания матери. А тут я не мог обмануться. Отец был не первым и не последним, кто изменял жене, но он обманывал мою мать и втаптывал в грязь ее любовь. Когда однажды я набрался смелости и заговорил с ней об этом, она улыбнулась, едва сдерживая слезы, но с таким достоинством, что у меня внутри все сжалось. Она стала выгораживать отца передо мной, говорить, что это в порядке вещей, что ему это необходимо и она не держит на него зла. В тот день она очень плохо играла свою роль.
— Но если вы ненавидите отца за то, что он причинил вашей матери, почему же вы ему подражаете?
— Потому что когда я увидел страдания матери, то понял, что для мужчины любить означает сорвать цветок женской красоты, поместить в оранжерею, где она будет чувствовать себя в безопасности, и бережно хранить ее… пока время не заставит ее поблекнуть. Тогда мужчины отправляются рвать другие цветы. Я дал себе слово, что, если однажды полюблю, полюблю по-настоящему, я сохраню цветок и не позволю себе его сорвать. Ну вот, приятель, с пьяных глаз наговорил вам всякого, завтра наверняка пожалею. Но если вы повторите хоть слово из моей исповеди, я утоплю вас собственными руками в вашем могучем Босфоре. А теперь главный вопрос: как вернуться в отель, потому что подняться на ноги я не способен, боюсь, я слегка перебрал!
Джан пребывал не в лучшем состоянии, чем Долдри. Поддерживая друг друга, они побрели по улице Истикляль, выписывая кренделя, как настоящие пьяницы.
* * *Чтобы не мешать горничной убираться, Алиса устроилась в зале, примыкающем к бару. Она писала письмо, которое наверняка не смогла бы отправить. В настенном зеркале она увидела Долдри, который спускался по главной лестнице. Он подошел и рухнул в кресло рядом с ней.
— Если вы с утра в таком виде, то, наверное, выпили вчера весь Босфор? — спросила Алиса, не отрывая глаз от листка.
— Не понимаю, о чем вы.
— У вас пиджак криво застегнут, и побрились вы только с одной стороны…
— Скажем так: я вчера пропустил пару стаканчиков. Нам вас не хватало.
— Ни секунды не сомневаюсь.
— Кому вы пишете?
— Другу в Лондон, — сказала Алиса, сложила письмо и положила его в карман.
— У меня голова просто раскалывается, — пожаловался Долдри. — Вы не пойдете со мной воздухом подышать? Кто этот друг?
— Хорошая мысль, давайте пройдемся. Я все ждала, когда вы появитесь. Проснулась чуть свет, и мне уже стало скучно. Куда пойдем?
— Полюбуемся на Босфор, это освежит мои воспоминания…
По дороге Алиса остановилась у сапожной лавки и засмотрелась на ремешок точильного камня.
— У вас подметки прохудились? — спросил Долдри.
— Нет.
— Так что же вы уже добрых пять минут разглядываете этого человека в лавке и молчите?
— С вами бывает такое: вы смотрите на какую-нибудь пустяковую вещь и вдруг ощущаете умиротворение, покой в душе, а вы даже не знаете почему?
— Поскольку я пишу перекрестки, то не стану этого отрицать: бывает. Я мог бы целыми днями смотреть на проезжающие мимо двухэтажные автобусы. Люблю слушать урчание мотора, скрип тормозов, звон колокольчика, который машинист дергает перед отправлением.
— Чертовски поэтично у вас выходит, Долдри.
— Издеваетесь?
— Чуточку.
— Что? Лавка сапожника романтичнее?
— В движениях его рук есть какая-то поэзия. Мне всегда нравились сапожники, запах кожи и клея.
— Потому что вы любите обувь. А я мог бы часами стоять у витрины булочной, догадайтесь почему…
Чуть позже, когда они шли по набережной Босфора, Долдри присел на скамейку.
Куда вы смотрите? — спросила Алиса.
— На ту старую леди у парапета, которая беседует с хозяином рыжей собаки. Это завораживает.
— Она просто любит животных. Что в этом завораживающего?
— Вглядитесь как следует, и поймете.
Старушка перекинулась парой слов с хозяином рыжика и подошла к другой собаке. Она наклонилась и потянулась к ее морде.
— Видите? — прошептал Долдри, наклонившись к Алисе.
— Она гладит другую собаку?
— Вы не понимаете, что она делает. Ее интересует не собака, а поводок.
— Поводок?
— Вот именно, поводок, связывающий собаку с хозяином, который ловит рыбу. Поводок — путеводная нить, которая позволяет ей вступить в разговор. Эта старая леди страдает от одиночества. Она придумала эту хитрость, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов. Я уверен, она каждый день приходит сюда в один и тот же час за каплей человеческого тепла.
На этот раз Долдри оказался прав, старушке не удалось привлечь внимание рыбака, который следил за поплавком в волнах Босфора, она прошла дальше по набережной, достала из кармана хлебные крошки и бросила голубям, гулявшим по парапету, на который облокотились рыбаки. Минуту спустя она заговорила с одним из них.
— Странное одиночество, правда? — сказал Долдри.
Алиса повернулась и внимательно на него посмотрела.
— Зачем вы сюда приехали, Долдри? Зачем отправились в это путешествие?
— Вам это прекрасно известно. Из-за нашего соглашения: я помогаю вам найти мужчину вашей жизни, то есть направляю вас на нужный путь, а пока вы продолжаете поиски, я пользуюсь стеклянной крышей.
— Это действительно единственная причина?
Взгляд Долдри блуждал по Ускюдару,[19]казалось, он рассматривает минарет мечети Михримах[20] на другом берегу.
— Помните тот паб у нас в Лондоне, в конце улицы? — спросил Долдри.
— Конечно, помню, мы там завтракали.
— Я ходил туда каждый день, садился за тот же столик и читал газету. Однажды статья попалась скучная, я поднял голову, увидел себя в зеркале и понял, что боюсь тех лет, что мне осталось прожить. Я тоже захотел сменить обстановку. Но вот уже несколько дней, как я скучаю по Лондону. В мире ничто не совершенно.
— Вы хотите вернуться? — спросила Алиса.
— Вы тоже недавно об этом думали.
