Оп Олооп - Филлой Хуан
— Действительно, никакой разницы. Что лошадей кафишировать, что женщин!..
— Кафишировать? Что это значит, Робин? — поспешно спросил Ивар Киттилаа, не желая терять нити беседы.
— Ну как же, на лунфардо «кафишировать» значит «эксплуатировать, быть сутенером».
— Верно, — вступил в разговор Оп Олооп. — Но исходно слово «кафишо» представляло собой исковерканное stockfish[57] на коколиче.[58] Наверное, какой-нибудь итальянский лавочник подыскивал оскорбление пожестче…
— Вы совершенно правы! Возможно, таким же образом из презрительного flaneur,[59] брошенного какой-нибудь француженкой нерешительному клиенту, родилось слово franela.[60] Интересная штука — лунфардо. Вот сейчас мне пришло в голову, что, вероятно, cafiolo[61] имеет ту же этимологию. Может ли статься, что это презрительное обращение к посетителям публичного дома, зашедшим к какой-нибудь café аи lait?[62]
— Быть может, Гастон. Вы наверняка слышали, как здесь поют: «Мамбру в поход собрался, бог весть, вернется ли…», сократив французское «Marlborough» до короткого «Мамбру».
— Разумеется.
— Этот симбиоз горделивой прямолинейности и экономной краткости способен поднять лунфардо на невиданные высоты лексикографической экспрессивности.
— Поэтому-то он мне и нравится. Благодаря своей живости, он легко цепляет все языки этой богатой иммигрантами страны, грабит их и превращает солидные термины в меткие обороты, добавляя к ним нотку бурлеска. Я на своей собственной шкуре испытал русификацию слова maquereau.[63] Откуда взялось обозначающее мое ремесло слово makroff? Я не раз спрашивал себя об этом. В словаре аргентинизмов дона Тобиаса Гарсона по этому поводу ничего не говорится. Думаю, что оно родилось после задержания какого-нибудь моего польского коллеги из особенностей его произношения и невежества полицейского.
— А разве слово makroff происходит не от греческого makros, что означает «длинный, большой, высокий»?
— Сейчас выяснится, что еще и слово makroff следует считать возвышенным! — проворчал Эрик.
— Послушайте! Достаточно! Оно происходит от слова «макрофаг», макро-фаг! Значение слова, не отрицайте, приспосабливается к функции. А едите вы на славу…
— Да бросьте, Оп Олооп! Рассуждая таким образом, я мог бы сказать, что слово maquereau происходит от латинского macheros, «нож, абордажная сабля, мачете». Я же не ношу даже перочинного ножа…
— Ух! Пошла жара, ик.
— У нас здесь не языковая академия.
— Не сердитесь, господа. Я обязан знать тонкости своей профессии и семантику, скрывающуюся за общей картиной мира. Если бы здесь использовались те же названия, что и в милой моему сердцу Франции: souteneur, thуlier, tenancier, все было бы значительно проще.
Жаль, не нашлось пока Эмиля Шотара, который посвятил бы лунфардо книгу, подобную «La vie étrange de l'Argot».[64] Когда она наконец появится, я удовольствуюсь частицей «глас», еженедельными денежными переводами и ежедневным picon-grenadine.
Малозаметная, но все же шумная суета официантов, освобождавших стол от роскошных десертов, заставила собеседников временно прервать разговор.
Слаттер воспользовался моментом, чтобы отойти в water-closet.
Эрик шушукался с Иваром, красное лоснящееся лицо первого резко контрастировало с гладко выбритым белым лицом второго. Вне всякого сомнения, они обсуждали Опа Олоопа: когда тот зажег сигарету, оба невольно заметили, какими усталыми глазами он смотрел на спичку, усталыми глазами человека, вернувшегося из-за дальних горизонтов самого себя.
Есть идеальные существа, которые, быть может в пику своей правильности, находят удовольствие в том, чтобы искать дружбы настоящих чудовищ. Что служит тому причиной: каприз чувств или необходимость уравновесить темпераменты? Они думали и говорили об этом. Личность Гастона Мариетти произвела на них гнетущее впечатление. Его неумолимо алогичная логика и непогрешимая верность самым диким извращениям, по их мнению, дурно влияли на Опа Олоопа. Их простая, ничем не прикрытая мораль не принимала ни таких сложностей, ни одежд из диссоциаций и парадоксов. Жалость во взорах, которые они бросали на своего соотечественника, выдавала тревогу и обеспокоенность. И хотя бунтарство и святотатство обитают ближе кустам скромника, нежели наглеца, им это было неведомо. Помня Опа Олоопа пышущим здоровьем, сосредоточенным и дотошным, они по-патерналистски стали искать объяснения его слабости во внешнем зле — «дурной компании» сутенера.
Гастон Мариетти с первого взгляда почувствовал всю несправедливость их отношения к нему. Его чуть не стошнило от отвращения, но он сдержал себя. Предпринятое усилие заставило его тяжело задышать. Раздраженно, желая оборвать перешептывания, он протянул руку и втиснул между шушукающимися пепельницу из стерлингового серебра. Инквизиторский взгляд, которым они встретили его поступок, подтвердил враждебность обоих финнов. Словно ничего не заметив, он сказал:
— Сейчас принесут сигары, — и стер с лица горькую усмешку.
Первую сигару maître предложил студенту с тем, чтобы притворной учтивостью загладить свой промах в начале ужина. Вернувшийся Слаттер перехватил на лету вторую. Вскоре все, за исключением Опа Олоопа и Гастона, срывали этикетки, снимали обертки и открывали футляры, чтобы достать из стеклянного вместилища огромную сигару и тут же взять ее в рот.
Над круглым столом запахло кожей и корицей, сандалом и кофе. Все другие огни в grill room погасли, и в наступившем полумраке дымовая завеса словно овеществилась, превратившись в легкий тюль. На контрасте со светлым пятном, отбрасываемым абажуром на островок скатерти, соткался магический полумрак с пятью алыми огоньками. Оп Олооп, усталый взгляд которого шел глубоко изнутри, наслаждался воображаемой реальностью: шелковая вышивка превратилась в переплетенные лианы, а полупрозрачный графин с водой — в пруд.
Мыслями он перенесся туда. И, глядя в сторону сутенера, остававшегося единственным темным пятном, заговорил, сам себя не слыша, как говорят люди, которых слушают все и не понимает никто.
— Франци?.. Да, со мной… Ох, Франци!.. Очень плохо… Кто бы мог подумать?.. Потерянным… Совершенно потерянным… Разве нет?.. Да, все дело в укусах… В укусах! Какие у тебя руки!.. Сочные… Словно сочная мякоть груши… Нет, нет!.. Совершенно… Никакой лести… Ты нравишься мне такой… Рост метр шестьдесят два, шея тридцать два и четыре, бюст восемьдесят два, талия пятьдесят восемь, бедра восемьдесят шесть и четыре, охват бедра сорок четыре и четыре, икры двадцать восемь и восемь, лодыжки восемнадцать и восемь, аххх!.. Да, по памяти… Совершенные размеры!.. Более чем совершенные… Венеры, еще не пробудившейся ото сна… Да, конечно… Но еще больше, когда ты радуешь меня одного легкой наготой домашнего одеяния… Тс-с!.. Никогда!.. Ты просто не видела моей тени… Убогая… Латаная!.. О моя те-е- е-нь!.. Изорванная страшными крокодилами… Говорю, нет… Она кажется такой же, но она — другая… Я починю ее заплатками из замши… Тянет меня, зовет к себе, скачет, как шимпанзе… Никогда!.. Это ужасно!.. Я не хочу омрачить твою тень, подобную алмазу в воде… Не хочу… Твоя тень будет страдать… Потому что, знаешь, тени страдают… Твои намерения причиняют мне боль, подобную физической… Моя тень теряет цвет, пораженная эпидемией серых неудач… Нет!.. Оставь меня!.. Я хочу скулить… Я и сам предсказываю себе утешение с кафедры своего сердца… Но это бесполезно! Бес-по-лез-но!.. Я — проклятый жрец… Ай!.. Изорванный безжалостными укусами… Ничего, ничего!.. Я должен напитаться тишиной… Питательной тишиной смерти… Да, Франци, ту baby, ибо твоя заносчивая невинность хуже извращенности… Укусить себя… Ай!.. Демон логики в логическом аду… Ай!.. Подобный реверсивной гиене… Чей образ пришел из мира фантазий… Ааааай!.. Ааааааааааааааай!.. и будет вечно рвать мою душу… Аааааа!
