Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается
Нашли мы отца Серафима сразу, он, словно бы ожидая нас, стоял недалеко от ворот, разговаривая со старым, согбенным монахом-греком в белом кухонном переднике. Он оказался худеньким человеком, я бы даже сказал — утончённым, с седеющими черными волосами, негустой бородкой и глубокими, светящимися добротой и любовью, словно иконописными, глазами.
Поскольку греческого мы не знали, а отец Серафим — русского, разговор пошёл на английском, переводил Флавиан.
— Вы подождите немного, — извиняющимся тоном произнёс отец Серафим, сопровождая свои слова поистине ангельской улыбкой, — я сейчас принесу ключ от церкви, где хранится Святой пояс Божьей Матери, и мы пройдём туда вместе!
Мы расположились в тени колоннады напротив входа в трапезную, неторопливо оглядывая внутренний двор Ватопедского монастыря.
— Интересно, — решил я прервать молчание, — а «Ватопед» брал деньги у Евросоюза? Я читал, что Евросоюз, пытаясь получить влияние на Афоне, инвестирует большие суммы денег в реставрацию афонских монастырей.
— «Ватопед» не брал, — потянулся послушник Сергий, — у них своих благотворителей хватает, принц Чарлз, например…
— А принц Чарлз-то с какой стати, — удивился Игорь, — он же, вроде, католик?
— Не католик, а англиканин. Был. А потом стал православным, часто ездит на Афон паломничать, у него здесь келья своя в «Ватопеде» и в «Хиландаре» сербском тоже. Он обоим монастырям мощно деньгами помогает, хиландарцам недавно, после пожара ихнего, громадные какие-то деньги отвалил, спаси его, Господи!
— Ничего себе! — не выдержал я. — А что же об этом в прессе нигде не было, они ведь за каждым его чихом следят!
— Наверное, масоняры сверху разрешения не дали, королевскому дому не выгодно, поди, чтоб весь мир узнал, что наследник престола — православный, — откликнулся Сергий, — «белая ворона» в их масонском гадюшнике!
— Бывает же такое! — подивился Игорь.
— Афон! — подытожил Флавиан.
— А я не понял, брат Сергий, что такое мутят со своими деньгами на Афоне евросоюзовцы, — поинтересовался Игорь, — в чём суть интриги-то?
— Да простенько всё, на самом деле! Хотят масоны ликвидировать такой вселенский оплот православия, как Афон, чтоб прекратилась здесь монашеская молитва, чтоб рухнул ещё один забор на пути антихриста! Хотят превратить монастыри в музейно-гостинничные комплексы, экзотическую такую зону отдыха. Вот и пытаются своими отработанными в веках методами действовать — хитростью и деньгами.
Предложили они Протату — Афонскому «парламенту» — аж двадцать миллиардов евро, не миллионов — миллиардов! Разделите, мол, между всеми двадцатью монастырями на восстановление архитектурных памятников! А условие одно — пустить женщин на Афон, «прекратить дискриминацию по половому признаку», этого они уже давно добиваются…
— А почему же их сюда не пускают, — удивился Игорь, — у нас же в Троице-Сергиевой Лавре пускают, и в других монастырях тоже, причём и верующих, и просто туристок?
— В первые века здесь тоже женщины бывали, молиться приходили. А потом Матерь Божья запретила. Как раз здесь, в «Ватопеде» это было. Тут такая икона Богоматери есть — «Антифонитриа» — «Отвечающая». Так вот, когда дочь императора Феодосия Великого Планида, кстати, очень благочестивая христианка, в очередной раз приехала сюда и хотела войти в храм, икона заговорила и сказала, что здесь живут только монахи и ей нельзя сюда входить, чтоб не давать повода врагам Христа говорить, что к монахам ходят женщины. Вот тогда и вообще всем женщинам запретили вступать на землю Афона. С тех пор по Афону лишь одна Женщина ходит — Пречистая Дева Богородица!
— Батюшка! — обратился я к Флавиану. — А в чем же духовный смысл этого запрета, ведь дело же, наверное, не только в защите монахов от клеветы язычников, всё равно ведь оклевещут?
— Да, как говорит брат Сергий, простенько всё! Ты представь себе, что по этой площади перед нами бродят толпы полуголых туристок, в шортах, мини-юбках, шумят, хохочут, щёлкают фотоаппаратами. Что тогда с молитвенной жизнью монахов станет? Тогда уже не до чистой молитвы будет, а, дай Бог, от блудных помыслов отбиться! Ведь против монашеского молитвенного подвига сатана сильнее всего и восстаёт, против чистой молитвы! Очень уж она его обжигает! Прервётся молитва на Афоне — конец мира недалёк. Такого вселенского центра противостояния дьяволу больше нет во всём мире.
— Именно так, отче, — подтвердил Сергий, — из-за туристов в прошлом году из Великих Метеор последние несколько монахов к нам на Афон перебрались. Нет больше в Метеорах монахов, остался музей…
— Ну, и что Протат, — вспомнил Игорь, — не взял эти двадцать миллиардов?
— Не взял, — ответил Сергий, — представители всех двадцати монастырей отвергли. Только «еврики» не успокоились, они решили штрейкбрехера найти и предложили по миллиарду каждому монастырю отдельно, кто пустит женщин на свою территорию.
— Отказались?
— Да, пока все, даже самые бедные монастыри отказались.
— Слава Богу!
— Yes! Slava Bogu! — подтвердил незаметно подошедший отец Серафим, сверкая своей удивительной счастливой улыбкой, — Slava Bogu!
Он повёл нас под прохладными сводами галереи и ввёл в храм, словно обрушившийся на меня могучим потоком намоленной веками благодати, которая пронизала всю мою затрепетавшую от этого ощущения душу. Мы переглянулись между собой, и я понял, что Флавиан с Игорем испытывают такое же трепетное чувство благоговения перед Божьим присутствием, что и я.
Распахнулись Царские врата алтаря, и в них показался облачённый в епитрахиль поверх монашеской мантии отец Серафим с драгоценным ковчегом в руках. Мы встали на колени перед великой святыней — Святым поясом Той, Которая носила в Себе Спасителя мира.
Отец Серафим бережно возложил, по очереди, начав с Флавиана, на наши склонённые головы ларец с бесценным сокровищем, вполголоса читая с благоговейной интонацией молитву на греческом языке. Затем, совершив земные поклоны, мы приложились к Святому поясу Богоматери, и отец Серафим вынес нам ковчег с главой святителя Иоанна Златоустого.
— Смотрите! — переводил Флавиан слова отца Серафима, — под верхней крышкой мы видим лишь обнажённую кость честней главы святителя, а вот здесь, — он открыл небольшую серебряную дверку сбоку ковчега, — вы видите нетленное ухо святого, в которое — по преданию — подсказывал Златоустому его вдохновенные слова сам Апостол Павел!
Ухо действительно было нетленным, желтовато-оливкового цвета, несколько усохшим, но абсолютно целым.
— Ухо же хрящ! — взволнованно прошептал Игорь, — он же разлагается в первую очередь, это же чудо!
— Yes! Yes! It is the miracle! Chudo! — подтвердил отец Серафим, сияя радостью приобщённости к этому Божьему чуду.
Мы с волнением приложились к честной главе святителя, чья Божественная литургия уже много веков совершается по всему православному миру и чьи вдохновенные писания раскрывают читающему их тайны неисчерпаемой Любви Творца к Своему творению…
Когда любвеобильный отец Серафим, унеся в алтарь святыни и закрыв Царские врата и завесу, вышел к нам боковыми дверями, Флавиан что-то спросил его на английском, и тот, кивнув, повёл нас куда-то по переходу, затем открыл дверь в какую-то церковь, и мы увидели большую икону Богородицы в серебряной с золотом ризе.
— Икона Божьей Матери «Парамитиас» — переводил Флавиан рассказ отца Серафима, — у нас на Руси её называют «Отрада» или «Утешение». Эта икона явила чудо любви Божьей Матери к монахам Ватопедской обители двадцать первого января восемьсот седьмого года.
Большая шайка пиратов, которые несколько столетий являлись самой серьёзной угрозой афонским монастырям, периодически нападая и разграбляя их, не щадя жизни монахов, в темноте ночи подкралась к стенам «Ватопеда» и спряталась в окружающей монастырь растительности. Они ожидали утреннего открытия ворот монастыря, чтобы внезапно ворваться и разграбить монастырские богатства.
В это время братия после ночного бдения разошлась для отдыха по кельям, лишь один настоятель перед этой иконой совершал своё молитвенное правило. Внезапно он увидел, что святая икона ожила и лик Божьей Матери с тревогой повернулся в его сторону.
«Не открывайте сегодня ворота монастыря, чтобы вам не погибнуть от разбойников, но поспешите на стены и отразите их нападение», — раздался от иконы голос Пресвятой Богородицы.
Настоятель, не веря своим глазам и ушам, взирал на оживший чудесный образ. Лик Младенца Христа нахмурил брови и со строгостью произнёс: «Нет, Мать Моя, не говори им этого, за их нерадивую жизнь им надлежит быть наказанными!» — и, говоря это, Спаситель поднял правую руку, прикрывая ею уста Своей Матери.
Но исполненная человеколюбия, Пресвятая Дева отвела своею рукою десницу Богомладенца и, отвернув от Него свой лик, ещё дважды повторила настоятелю свое предупреждение об опасности.
