Владимир Сорокин - Заплыв (рассказы и повести, 1978-1981)
Он замолчал.
Зам. главного редактора кивнул и заговорил медленно, с деловитой уверенностью:
— Ну а мне, товарищи, оанренр впнкпепу щлгшого впаеп репортажа. Жанр этот рпнркнр вепунпе к еп в нашем деле. И апркпнп снижать уровень поренра кнренр оенр непростительно. Мы ведь поренр и надо оранренпнп оставаться. Поэтому опрнерн впркпнпаеп кпнп такое отношение. Вот Бурцов нернаркнр ароернрс апр арп репортаж. Я понимаю поренр апркпнпвепу репнпа коннре, но так же нельзя. Мы опренр анркнп ука гщоршон оагоергарн ернапкнп апкн. Наша с вами поернр ыаву щолгшошое рпоренрм аир миари читателю поренр ане апрнп просто, доходчиво, убедительно. Пранп еамв шопго впнк ядбрло апр впеа. Как же рпонр Суровцева опренр арн Григорий Кузьмич ранрк рпоернр авпу шогш оенрстроже. Мы опре шоегрнаркп. Где же рпоенранп по-партийному? Огр кене уепк гпр, товарищи! Онранп кшоншоно Семёнов, Злотников, оанр уогного репортаж. Онаркнп впауеа кгоншорго мотпрт Сибирь арокрн строительство. Апвеа кшто тьт аотр ити апрк арпенп врпк активность, оранркнп по-журналистски, а не опго уепвеп. Это аног оегр чвсы щлроншо опрн мриа кгого работать и работать, ркнр арнк лвг? Как же мы топт ренрв уздгшл чвсыжю тиоп уаквздщ рпн мира ри? Ведь репортаж лпшо укавщлгшл фоторепортаж, у ренрк! Мы пнре гренрпкеп мпмапм внркнр гарантировать ранрк ранп репортажей? Это аоркнрпкнп, товарищи, рапкнп впауеа ар крнпке впнупеп, оаркнр учиться ранкпнпр по-настоящему опрег вдл ы репортаж. И в этом оаркнр врпкнп. А потом — оаркнпвн уренп кнреор фотокорреспондентов. Рнпаеп апркнп тогад опрнр Семёнов ранркн фотографии. И тарик шор цкм сир очень, очень здорово. Огар кнр ранпк вепу щрог сипви аро по памяти не скажу, но окг цакузд. Чаще, чаще надо ириап укавшлн опнр, нельзя арнкп. Это рпнре. Мы оарнкпн журнале опрнру авеа фотографии. Весь оарн конре лршонг аркнп аеп. Тогда опренр смпм вмп фотографии. И в кажоарн уонго вапу щронш мто вап ущлгш нашей зп опрн фотограф. И если каждый опнре нпвепу шгош, товарищи, опрнр уеп цщлг надо дорго енрк. Мы не можем оарнер. Фото это ранпкнпеп искусство. Надо прнр опнр аркнп. И всё тогда рпенп конп.
Главный редактор вздрогнул, повернул к нему своё усталое оплывшее лицо:
— Орвн опр е тмир?
Александр Павлович пожал плечами:
— Лога мира вапыек, Сергей Иваныч.
— Лога мира? — переспросил Горностаев и легонько шлёпнул ладонью по столу. — А когда?
1980–1981 гг.
Стихи и песни
посвящается советским поэтам
В дороге
Лоб, к стеклу прижатый, леденеет, но не оторваться от окна.
— Еду, еду по своей стране я, в новые места и времена! — рассмеялся Груздев, помешивая чай в трясущемся стакане.
Либерзон чистил яйца, аккуратно складывая скорлупу в кучку:
— Да, Виктор Лукич. Чем-нибудь грозны и знамениты каждый город, каждое село. Здесь руда вольфрамова открыта, здесь зерно на камне проросло…
— Здесь живут художники в долинах, — покосился в окно Груздев. — Вон, вся в узорах крыша с петушком.
— Здесь родился комендант Берлина и на речку бегал босиком.
Либерзон разрезал яйцо вдоль, положил половинку перед Груздевым:
— Здесь прошла дорога наступленья. И пусть, Виктор Лукич, нам было очень тяжело. Счастлив я, что наше поколенье вовремя, как надо, подросло.
— Конечно, Михаил Абрамыч, конечно. Я, понимаете, объездил, кажется, полсвета. Бомбами изрытый шар земной. Но как будто новая планета Родина сегодня предо мной.
Либерзон сунул свою половинку в рот:
— Вот… ммм… Россия в серебре туманов, вопреки всем недругам жива.
— Домны, словно сестры великанов.
— Эстакад стальные кружева…
— Смотрите… вновь стога. И сёла за стогами. И в снегу мохнатом провода.
— Тихо спят, спелёнуты снегами, новорожденные города…
В ночь, когда появился на свет Комсомольск-на-Амуре, роды принимала Двадцать Шестая Краснознамённая мотострелковая дивизия Забайкальского военного округа.
Роды были сложными. Комсомольск-на-Амуре шёл ногами вперёд, пришлось при помощи полевой артиллерии сделать кесарево сечение. Пупок обмотался было вокруг шеи новорожденного, но сапёрный батальон вовремя ликвидировал это отклонение. Младенца обмыли из 416 брандспойтов и умело спеленали снегами. Отслоившуюся плаценту сохранить не удалось — ввиду своей питательности она была растащена жителями местного района.
Искупление
— С нами рядом бежал человек, — задумчиво проговорил капитан СМЕРШа, снимая портупею с уставших плеч. — Нам казалось: отстанет — могила. Он, понимаешь, упал у траншеи на снег. Малодушье его повалило.
Лейтенант СМЕРШа понимающе кивнул, поставил котелок на прокопчённую, монотонно гудящую печку:
— Как же. Помню. Помню, как он перед строем смотрел в тишину. Каждый думал — он должен в сражении искупить своей кровью вину перед павшим вторым отделеньем.
Капитан, повесив портупею на гвоздь, вбитый в чёрные брёвна землянки:
— А помнишь, политрук ещё говорил: «Силой взглядов друзей боевых в безысходном его разуверьте. Он обязан, — говорит, — остаться в живых, если верит в бессилие смерти».
— Помню, товарищ капитан. Потом ещё в «Солдатском листке» поэт писал: «Что таишь в себе, зимняя мгла? Проломись сквозь погибель и вызнай!»
— Точно. А в передовице: «Он идёт. И ползя сквозь снега, не своею, а кровью врага искупает вину пред Отчизной».
Лейтенант снова кивнул, помешал ложкой в котелке:
— Наш солдат, товарищ капитан, продираясь сквозь ад, твёрдо верит, в бою умирая, что и в дрогнувшем сердце солдат есть какая-то сила вторая.
— Ну, — капитан пожал плечами, провёл рукой по измученному бессоницей лицу, — это — думы о доме родном. Это — тяжкого долга веленье…
— Я думаю, товарищ капитан, это — всё, что в порыве одном обещает судьбе искупленье. Садитесь кушать, пожалуйста. Закипело уже.
Лейтенант обхватил котелок ремнём и перенёс на врытый в землю стол.
Капитан сел на широкую колоду, отломил хлеба, придвинул к себе котелок:
— Я, брат, похлебаю малость, тебе оставлю…
— Ешьте, ешьте на здоровье. — Лейтенант сел напротив.
Капитан помешал ложкой в дымящемся вареве, выловил белое, разварившееся ухо, устало посмотрел на него. Разбухшую мочку пересекал лиловый шрам.
— А это откуда у него? — спросил он у лейтенанта.
— Да это под Брестом его царапнуло. В страшном шквале огня, в рыжем облаке пыли, — с готовностью ответил лейтенант.
— Понятно.
Капитан долго дул на ухо. Потом отправил его в рот и принялся жевать — тщательно и сильно.
Самородок
— Золотые руки у парнишки, что живёт в квартире номер пять, товарищ полковник, — докладывал, листая дело № 2541/128, загорелый лейтенант. — К мастеру приходят понаслышке сделать ключ, кофейник запаять.
— Золотые руки все в мозолях? — спросил полковник, закуривая.
— Так точно. В ссадинах и пятнах от чернил. Глобус он вчера подклеил в школе, радио соседке починил.
— Какого числа починил?
— Восемнадцатого, товарищ полковник.
— Так. Докладывайте дальше.
— В квартире № 14 он спираль переменил на плитке, подновил дырявое ведро. У него, товарищ полковник, гремят в карманах слитки — олово, свинец и серебро.
— Интересно…
— Ходики собрать и смазать маслом маленького мастера зовут. Если, товарищ полковник, электричество погасло, золотые руки тут как тут. Пробку сменит он, и загорится в комнатах живой весёлый свет. Мать руками этими гордится, товарищ полковник, хоть всего парнишке десять лет…
Полковник усмехнулся:
— Как же ей, гниде бухаринской, не гордиться. Такого последыша себе выкормила…
Через четыре дня переплавленные руки парнишки из квартиры № 5 пошли на покупку поворотного устройства, изготовленного на филиале фордовского завода в Голландии и предназначенного для регулировки часовых положений ленинской головы у восьмидесятиметровой скульптуры Дворца Советов.
Рожок
Порхает утренний снежок и на затворе тает вдруг.
— Средь боя слышу я рожок — необычайно нежный звук! — воскликнул комбриг, разглядывая в бинокль поле боя.
Над полуоткрытым блиндажом свистели пули. В воздухе пахло гарью.
Комбриг крепче прижал бинокль к глазам:
— И автомат к плечу прижат. Захлёбывается огнём…
Сзади подошёл политрук:
— Это, товарищ комбриг, — для залпа общего сержант команду подаёт рожком.
Комбриг опустил бинокль, нахмурил брови:
— Декабрьский снег — что козий пух. Не здесь ли в прошлые года я слушал, как играл пастух, ведя задонские стада?
Политрук вздохнул:
— Но взял оружие народ строителей и пастухов. Его на подвиги зовёт прозрачный, нежный звук рожков.
