Василий Белов - Год великого перелома
— А с кого будешь починать? — поинтересовался Куземкин.
— С Жука! — на ходу бросил Сопронов.
… Пятеро подошли к воротам Брусковых. Сильный стук в полотно ничего не дал. Сопронов пошел к окну зимней избы. За стеклом мелькнула женская кацавейка. Сопронов сильно постучал в раму, но ворога уже открылись.
Жучок в шубной жилетке поверх синей рубахи, простоголовый, стоял в воротах.
— Ну, здорово-те. Больно вас много! — промолвил он, бледнея. В избе он пнул тершегося о валенок кота.
— Матка, ставь самовар вдругорядь! Видишь, сколько сватов наехало? — Голос Жучка совсем истончился. — И ты, тятька, слезай с печи, погляди на гостей. Пришли раскулачивать…
Жучок проворно достал из шкапа какую-то бумагу. Он совал ее под нос Сопронову:
— Вот! почитай, ты грамотный! У меня с тятькой роздельный акт!
— Не имеет значенья, — сказал Сопронов.
— Это как это так?
— А так! Хозяйство разделено с цели!
Напуганная, белая как холстина Агнейка стояла за такой же перепуганной матерью, две младших девчонки словно зверьки глядели из-за шкапа. Сивый сухой Кузьма по прозвищу Жук слезал с полатей. Его длинная, ниже колен рубаха удивила комиссию. Старик, стуча клюкой, по очереди подходил к каждому, пытаясь узнать по обличью, кто пришел.
— Сивирька, этот-то чей?
— Этот, тятька, у их главной конвой, — сказал Жучок про Мишку Лыткина. — Вишь, у одного батог, у другого ружье. Пришли как на медвидя…
Сопронов сел за стол, сдвинул чайные чашки. Поставил ружье между колен, подал Куземкину бумагу и карандаш.
Сиротский голос Жучка растворился в жутком женском плаче. Вслед за матерью взревела Агнейка, за шкапом тоненько заплакали младшие.
Жучок скакнул с лавки прямо к Лыткину, ткнул ему пальцем между ключиц:
— Что, Миша? Доходы мои пришел считать? Посчитай, коли своих нет! Посчитай, только гляди, Михаило, не просчитайся.
— Подай ключи от подвалов! — крикнул Сопронов Жучку, но тот сделал вид, что не слышит. Он только что обратился к Фотиеву:
— И ты, Асикрет Ливодорович, заодно с има? Добро, парень, оченно добро! Давно бы так… Дело у тя пойдет…
Северьян Кузьмич подскочил наконец к Сопронову:
— Ежели право такое есть, иди ломай! Подламывай, Игнатей Павлович, был ты вор полуношный, ныне грабишь середь белого дня! Иди в сенники!
Сопронов сдержался. Кивнул Куземкину:
— Начинай! Узнаем, у кого наворовано больше.
Сопронов велел закрыть избу на крюк и никого не пускать, Кеша встал было у дверей, но плач в брусковском дому услышали Новожиловы. Появились и другие соседи. Сопронов диктовал Мите Куземкину:
— Самовар желтый, ведерный, да второй самовар белый! Записал? Котел чугунный. Шкап резной! Кровать железная.
Игнаха распахнул было шкап, да передумал и решил открыть вначале девичий сундук, Агнейка ничком упала на крышку:
— Не дам! Иди к лешему!
Он сильно отпихнул девку: взял у шестка лучевник. Подсочился и нажал. Крышка отлетела, сломанный музыкальный звоночек печально и тонко пропел в тишине.
— Пиши. Пара отласная. Холсты два конца. Строчи, фата кашемировка…
Агнейка, причитая, вместе с Марфой, своей матерью, покатилась по полу. Жучок вдруг схватил у шестка железный ухват и хлестнул по залавку. Там все полетело, но Сопронов, с виду спокойный, обернулся к нему:
— За порчу имущества будешь отвечать по закону!
— Закон? Это какой закон? Вот тебе закон! Вот!
Жучок бил по горшкам, но Сопронов не слушал, диктовал Мите Куземкину:
— Труба самоварная, новая. Шуба крытая. Приборов чайных фарфоровых шесть, тушилка для угольев…
Игнаха не заметил, как исчез из избы Володя Зырин. «Убежал счетовод! — со злобой подумал Сопронов. — Ладно, это дезертирство мы припомним, придет срок…»
Наконец-то пошли по сенникам и подвалам. Кеша и Зоя Сопронова вязали узлы с одеждой, торопливо таскали на улицу и складывали в сельсоветские сани. Из подвала Кеша и Миша Лыткин волокли выделанные кожи, мотки пряжи, мешок с толокном, два с мукой, замороженную баранью тушу. Все это Сопронов велел возить под замок, в бывший орловский, нынче колхозный амбар.
Миша Лыткин, прикрякивая, топтался около воза. Его заинтересовало большое лукошко с вяленой брюквой:
— Ето… Больно много навялено! Галанки-то.
— Наворовано того больше, — поддержал Кеша. — Я этого Жучка знаю, он вор с малолетства. Бывало, ишшо ребенками ходили по ягоды. В сеновале уснули. Я очнулся, гляжу, он черницу перекладывает из моей корзины в свою.
— Давай не рассусоливай! Плотнее клади, — командовала Зоя около воза.
«Ничего не успеть! — выходя на крыльцо, подумал Игнаха. — Дело к вечеру, а мы с одним не управились».
Жук и Жучок, оба как пьяные, ходили по морозному дому, один босиком, другой без шапки, вскоре они как-то сразу стихли, одеревенели. Стояли посреди повети и бормотали что-то непонятное. В избе соседки оттирали снегом Агнейку и Марфу, кто-то увел из дому двоих девочек-малолеток. Сопронов вернулся в дом, поглядел поверх Жука и Жучка:
— К завтрашнему утру помещенье освободить! Ты, Северьян, мою натуру знаешь, второй раз говорить не стану.
— А куды? — по-бабьи взвизгнул Жучок. — Пес! Разорил гнездо, дак ты и скажи: куды мне теперь? Со стариком-то да с детками? Ты, пес, тебе, псу, все одно на какие пеньки с…! А мне-то куды?
Но Сопронов не слушал слезных криков Жучка.
От Брусковых, уже с фонарем, он направил группу к поповнам. Он рассчитывал там на драгоценный металл. Третьим на очереди был у него Евграф Миронов, четвертым…
«Успеем ли за ночь? — мелькнуло в разгоряченном уме. — Успеем». Он сдержал, не дал свободы восторженной тряске, готовой охватить его от ушей и до пят. Словно хозяйка-большуха, что оставляет овсяный кисель на конец праздничного застолья, он оставлял Роговых, как говорится, «на верхосытку»…
Гигантские тени от ног стелились по снегу, бесшумными призраками шагали вместе с Куземкиным к церкви и кладбищу. Поповка мерцала во тьме двумя желтоватыми окнами. Куземкин шел вперед и вперед, за Куземкиным с ружьем и с женой шагал Сопронов. За ними бойко ступал Кеша Фотиев, и сзади всех торопился взопревший Миша Лыткин. Они прошли мимо безмолвного, белеющего в ночи храма. Боясь взглянуть на церковь, спеша и оступаясь с высокой тропы в снег, они миновали поповский садик. Фонарь выдыхался, коптил, наконец и совсем погас. Когда направляющий ступил на крыльцо, свет в окнах тоже погас. Тихая тьма со всех сторон, снизу и сверху сдавила пришельцев.
— Ломись! — ободрил Сопронов Куземкина. — Чево испугался? Председатель повернулся задом к дверям. Приноровился и начал пяткой подшитого валенка бухать по воротному полотну.
X
В Ольховице с отъездом Сопронова группа понемногу потеряла боевой пыл. Чуть не весь день описывали шустовское имущество, потом пили чай у Гривенника. Под вечер по предложению Дугиной решили было идти на Гаврила Насонова, чтобы отобрать хотя бы кузницу, но сперва Усов укосгылял по своим колхозным тоже срочным делам, потом прибежали за Веричевым: у него начала телиться корова. Один Гривенник да учительша Дугина и уборщица Степанида с Гаврилом Насоновым явно бы не управились. Пока в исполком не прикостылял Митька Усов да пока не отелилась веричевская корова, все бездействовали, а тут пришло убеждение, что надо дождаться Игнатья Павловича и только потом идти кулачить Насонова.
И все разошлись.
Глубокой ночью в притихшую Ольховицу въехало две подводы. Усталые, запорошенные снегом кони с фырканьем остановились у сельсовета. Из первых санок выпростался Скачков в полушубке и Фокич в пальто. Из вторых — широких — вылезло два заснеженных милиционера. Они долго отряхивались, разминались, затем все поднялись в мезонин. Лесенка наверх, казалось, не вытерпит тяжести, ступени скрипели долго и жалобно. И вот уборщице Степаниде вторую ночь подряд пришлось бегать по всей деревне…
В мезонине было не очень холодно. Едва покормив лошадей, Скачков отправил одного милиционера и Смирнова Каллистрата Фокича в Шибаниху к Сопронову с тем, чтобы они вместе немедля ехали дальше, в Залесную, где недавно был арестован мельник Иван Жильцов, и по другим деревням. Сам Скачков вместе со вторым милиционером остался и срочно потребовал в мезонин секретаря ячейки Веричева, а также председателя колхоза Дмитрия Усова. Веричев доложил обстановку, сказал о Сопронове.
— А вы чем тут занимаетесь? — на повышенном тоне спросил Скачков. — За весь день одно хозяйство? Вы чем думаете, головой или задницей?
И Скачков потребовал у Веричева список недоимщиков. Он тщательно изучил список, поставил на нем шесть или семь красных галочек. Задумался.
— Шустова мы найдем, далеко не уедет, — сказал он. — А эти? Пачин с Насоновым… что, они у вас на особом счету? Сейчас же реквизировать дома и имущество! Обоих арестовать! Выделить людей для охраны, отправить в район.
