Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)

– Не знаю. Но другой и быть не хочу.

– Все это плохо кончится, Люша, – сказал он грустно. А ее передернуло от интимности этого имени.

– Там видно будет, – возразила хмуро. – А сейчас отпусти меня.

– Аль, нам ведь хорошо было вместе, страшно этим бросаться.

– Вот именно – было… Мне уже так с тобой не будет, Андрюша, я себя знаю. Ты прости, но я не могу ничего переделать. Когда пик проходит – я уже не вижу смысла.

– Но если все время гоняться только за остротой переживаний, в конце концов все в жизни покажется бессмысленным, и острота перестанет приходить вообще! Это же внешняя зависимость, ты загоняешь себя в тупик, ты это понимаешь? Нужно изнутри обновлять отношения, их нужно строить, Аля! Формировать способность к сохранению духовной, физической, энергетической связи… Ты потом просто перестанешь чувствовать, вообще. Ведь чувствительный аппарат надо настраивать. Господи, но что ж я тебе объясняю! Никогда не думал, что так будет… понять тебя не могу…

Она вздохнула и помолчала.

– Все так, – сказала, вздохнув. – Я даже понимаю, что лучше тебя вряд ли кто-то и будет у меня. До сих пор, во всяком случае, не было… Только ничего не могу с собой поделать.

– Не теряет тот, кто бережет, Аля. А так – так ты можешь потерять все. Подумай, что чего стоит. Менять стимулы до бесконечности… Но проблема выбора партнера с годами будет вставать все очевиднее, это же ясно… Ты… ты разрушишь себя, Аля, – добавил безнадежно, понимая, что в эту минуту она не слышит его и не услышит.

– Я все понимаю, Андрюша, – вздохнула Альбина устало. – Но иначе все равно не получится.

Дверь за ней закрылась. Андрей еще долго сидел в оцепенении. Утешала только мысль, связанная с Наташей, с бывшей женой. Все справедливо, все правильно: я бросил – меня бросили… «Она – не вернется… не вернется. И что у меня есть? Есть работа… друзья…» – те усилия, с которыми он пытался нащупать почву под ногами, причиняли ему боль. Но он пытался, не желая поддаться беде даже на минуту. «Работа. Работы много, нужно время… Все равно нужно время! И… женщины – они всегда найдутся… В конце концов все будет хорошо».

А Аля летела к Былову, и ей-то уже было хорошо! Неслась легкими шагами, счастье переполняло ее. «В конце концов, – отмахивалась она от смутно пробивавшихся, слабых импульсов вины и страха, – никому я ничего не должна! Ни-ко-му! В конце концов, почему нужно смолоду готовиться к старости? В детстве же не готовилась к юности, а жила и радовалась жизни. Я и тогда упивалась счастьем, пришла юность – и принесла новое счастье, сама собой, без всякой подготовки. Главное знать, чего хочешь; а лучше начала любви – ничего нет! И пусть когда-то все это кончится… Зачем загадывать… Ну, пусть… Зато уж будет что вспомнить! Главное – знать, что ни одного мгновения не упущено!»

Она подбежала к машине, сияя внутри и снаружи. Неизвестно откуда взявшийся большой пес с облезлой спиной и сиплым, сорванным от привычного лая, психопатически злобным голосом кинулся к ней. От неожиданности Альбина вскрикнула, уронив ключи. Собака метнулась к ее ногам, схватила за брючину джинсов. Альбина пришла в себя, топнула кроссовкой, собачья морда мотнулась, выпустив ткань.

– Сидеть, – выкрикнула Альбина твердо и громко. И тем же тоном добавила: – Нормальная собака – а ведешь себя как свинья! Прочь! Пошла прочь.

Пес отшатнулся, рыча. Не отводя от него взгляда, Альбина быстро нагнулась за ключами.

– Прочь пошла! – еще раз строго и громко крикнула.

Пес отступил, но все поглядывал на Альбину и все порыкивал.

– Сидеть! – на всякий случай рявкнула снова Аля. Открыла дверь и оказалась наконец в машине.

Она опять взглянула на собаку – та уже семенила вдоль дома. Клочковатая шерсть и розоватая плешь на спине выглядели ужасно.

Заводя машину, Альбина заметила, что руки у нее дрожат. И ноги дрожали. Но чувствовала она не страх, а отвращение. А еще апатию. Только что была так счастлива – и вот. Ей не хотелось ехать к Былову. И не хотелось возвращаться к Ширскому. Пожалуй, впервые в жизни она уткнулась в вопрос: зачем всё? И еще в один – а может, в тот же, но с другой стороны: какая разница?

Возможно, это было первое предчувствие будущего опустошения. Или просто нервы растрепались в схватке с собакой.

Альбина потихоньку тронулась с места, стараясь собраться. И поехала туда, куда и собиралась, решив для начала ничего не решать.

Мы будем счастливы…

День не задался с самого начала. Боже мой! Я чуть не рехнулся!

Пробудился от какого-то кошмара, оказалось, к тому же проспал, будильник, что ли, забыл завести? Не помню. Вскочил, чертыхаясь, еще сон этот жуткий в голове варится… ногами в тапочки не попадаю. Собаку пнул – не полегчало. Брился – порезался, завтракал – обжегся. Шнурок порвал у ботинка. Машину не поймал, плюнул, нырнул в метро. Духота, толчея одуряющая, локтями затыкали, ноги отдавили, оборали последними словами. Сам оборал пару придурков, кажется, женского пола. Вырвался из вагона – шарф с левого плеча свесился, галстук за правое зацепился… На работу все-таки опоздал.

А тут еще позвонила моя бывшая. Ну, я ей сказал, от души разъяснил, чтоб она не вешала на меня свои проблемы и не смела трезвонить по пустякам ни на мобильник, ни, тем более, на службу. Она спросила так невинно: а что, мол, наши дети – тоже моя проблема? (Та еще мастерица задавать эти сучьи вопросики!) И голос! Боже, я уже слышать не могу этот тонкий, ноющий звук.

Не понимаю теперь, как вытерпел десять лет! Десять лет! Как я выжил? Почему не удавился? Она веревки из меня вила, а я как пес ей служил. И влип-то еще в детстве – мне пятнадцать, ей четырнадцать. Хороша была, что и говорить! Я как увидел – пропал. Сначала думал: невозможно… Потом понял: нет, это без нее невозможно. Ну, и полез на приступ.

Веревки из меня вила, натурально! А я и рад был. Мечтал: привяжу, необходимым стану. Черта с два! Хороша была, конечно, – не то слово. Сейчас-то… Да чего там, и сейчас она… Только теперь уже пусть это кого другого колышет, а меня тошнит от нее. Мне бы вот только кварцовку забрать – ну зачем она им? А тут поясница разламывается… Забрать! Сказать-то легко! Ведь это шуму не оберешься. Она ж разве что отдаст спокойно? За каждую дрянь зубами держится! Всегда была корыстной, сука. А! Все равно, заберу. В конце-то концов, достаточно она на мне поездила, плевал я на нее теперь.

Миша слонялся по неприбранной детской, то за одно, то за другое хватаясь и тут же роняя. Разбрасывая игрушки, он старался отогнать мучительную мысль, и даже не мысль, а смутное ощущение, вызывавшее в душе панический страх. Наконец, сев на стул, ссутулившись и свесив руки между худых коленок, Миша задал себе прямой и честный вопрос: «Что ж, я получаюсь – плохой мальчик?» «Да? – почти тут же язвительно ответил он сам себе. – А кто ж тогда танк нарисовал?» Миша бросился к письменному столу, слегка пометался, шаря по поверхности, нашел рисунок на тетрадном листе с замятыми уголками и, склонив голову, засмотрелся. Очень хорошо… Да, очень, очень похоже. «Я нарисовал!» – произнес победно и, высунув язык, старательно принялся обводить контуры танка.

«Просто папа не знает еще, – подумал радостно. – Вот посмотрит, тогда уж и сам увидит – плохой я мальчик или там какой. А что мама ругается, что мне уже почти семь лет, а я суп пролил… А я просто в окно… А на гнезде ж вороны… яички зелененькие… А долго сидеть, чтоб птенцы?.. А я папе скажу, что буду аккуратно…»

Он услышал скрежет поворачиваемого в дверном замке ключа и, схватив рисунок, выбежал в коридор. Глядя, как отец неловко раздевается в прихожей, точно в незнакомом месте, как ищет, куда повесить плащ, Миша осторожно прижимался спиной к стене, пряча рисунок и замирая от надежды, что папа заметит листок и спросит про него.

– А, Мишка… – сказал отец приглушенным голосом. Взгляд его заметался. – Папа-то вот, видишь, папа-то за лампой пришел, – зачастил жалобной скороговоркой, – спинка-то у папы болит, так что без кварцевой лампы уж никак, никак не обойтись.

Причитая, прокрался в спальню, засуетился, нервно свинчивая прибор со стены.

– Мама скоро придет, – сообщил Миша, размахивая рисунком возле самого отцовского носа.

– Мама?.. А… хорошо… – Отец на мгновение остановился. Потом продолжил работу спокойнее. Всматриваясь в крепление, пробормотал: – Да я, пожалуй, уж и не дождусь ее. Тороплюсь, знаешь ли.

Шуруп застрял в стене. Лампа косо свисала, но не поддавалась, точно, не желая покидать обжитое место, цеплялась за стену.

– Давай подержу, – Миша с готовностью схватился за повисший край, помогая отцу.

Наконец папина добыча, оторвавшись, исчезла в объемном пакете. И отец рванулся к выходу.