Дмитрий Лекух - Я русский
– А сейчас конкретно что делать? – спрашивает Серега. – Как думаешь?
– Сейчас, – зеваю, – разобраться с текучкой. Собрать денег для пострадавших. Держать руку на пульсе. Егору – заняться общением с Ножниным и вообще клубом, он среди нас всех – самый лояльный и позитивный. По-хорошему, так ему вообще туда на работу устроиться бы неплохо, на какую-нибудь непыльную должностенку. Мне – подготовить почву в СМИ завтра и послезавтра. Не уверен, что нам это потребуется, но если придется выступать публично, одного моего «штыка» маловато будет, пожалуй. Но, слава богу, в пишущем, говорящем и снимающем цеху не я один такой вменяемый. Есть с кем переговорить, определить степень готовности, так, на всякий случай. Али – продолжать «напрягать структуры». И – ждать.
Гарри кивает, соглашаясь.
– Расклад, пожалуй, понятен, – говорит. – А прямо сейчас-то что делать станем? А то мне как-то беспокойно. Правильно моя бабушка в детстве говорила, самое худшее – ждать да догонять…
– Сейчас будем пить! – неожиданно ржет Никитос. – Я, по крайней мере, именно это и собираюсь делать. Причем прям здесь. Если Дэн нас всех, разумеется, отсюда не выставит. А то мало ли что.
Я усмехаюсь.
Осторожно так.
Самым краешком губ.
– Да куда ж я вас выгоню-то, оглоедов, – вздыхаю. – Пейте мою кровь вместе с моим коньяком, пока Злата из Праги не приехала. Вот потом, боюсь, – будет уже сложнее…
…Напряжения, туго звенящего в воздухе, словно одинокий комар в летний вечер где-нибудь на даче, – как не бывало.
Кто-то, гляжу, уже даже байки начинает рассказывать.
Кто-то – абстрактно рассуждать о роли русских в становлении белой европейской цивилизации.
Кто-то – опять наливает.
Они, не очень на меня рассчитывая, еще и свое с собой привезли, оказывается.
Я встаю, иду на кухню и прижимаюсь горячим лбом к холодному оконному стеклу.
В последнее время помогает.
За окном – ночь и тишина.
И только редкие фары торопящихся куда-то в ночи автомобилей.
И – дождь разумеется.
Колючий, злой.
Весенний.
Куда ж без него.
– Что грустишь, Данька? – спрашивают у меня неожиданно за спиной.
Я оборачиваюсь.
Ну, конечно.
Али.
Кто же еще.
– Ты спецом сейчас про Илюху рассказал?
– Спецом, – кивает. – Чтобы у тебя, брат, никаких иллюзий не возникало. В смысле, с каким человеческим материалом работать придется.
– Мне? – усмехаюсь.
– Тебе-тебе, – ржет, – кому же еще? Мне уже уходить пора, сам понимаешь. На ВИП куда-нибудь или вообще на дачу к телевизору. К жене и к котам. Или к Егору в «КБУ», если возьмут. Они там – парни непростые, сам понимаешь. А из твоего Жеки, извини, только фюрер хороший выйти может. Легко. Но фюреры нам на хрен не нужны. Это ведь проще всего – быть фюрером. Научить людей думать своей головой – куда сложнее. А ты… Ты, кстати, обратил внимание, что именно тебя сегодня парни больше всего слушали? Уже не меня. Тебя.
Я качаю головой.
– Да кто мы такие, – жадно затягиваюсь, – чтобы принимать такие решения, Глеб? И не только за себя, за людей! За живых, между прочим! Кто?
Он тоже прикуривает сигарету, достав ее из пачки, небрежно брошенной на здоровенный кухонный подоконник.
Морщится, разгоняя сиреневые клубы ядовитого сигаретного дыма.
– Мы? – переспрашивает. – Мы с тобой – нормальные русские мужики. Те самые, что испокон веков жили на этой земле. Пахали землю, писали книги. Воевали, если придется. В том числе, кстати, и на Кавказе, так что – тоже ничего нового. Ездили в Европу учиться чему-то хорошему. Иногда даже жен оттуда привозили, детей с ними рожали. Сейчас ко всей этой байде только один футбол, понимаешь, и добавился. И ничего более. Как там, кстати, Злата? Какой у нее месяц?
– Третий, – вздыхаю, – заканчивается. Послезавтра прилетает, потом свадьба сразу почти…
– Насчет свадьбы, – смеется, – помню. Инга уже весь мозг измучила и мне и себе. Насчет подарка. Я говорю, что лучше деньгами, ребята-то молодые, им это нужней. А она – ни в какую. У них, у женщин, мозг, в отличие от нас, совсем по-другому устроен. Хрен разберешь без стакана…
Смеемся уже вместе.
Негромко.
– В свадебное-то путешествие поедете куда? – интересуется, раздавливая окурок в пепельнице. – Решили?
– Сначала коротко к ее предкам заскочим, в Прагу. А потом – в Италию, в Рим. Хороший город…
Али кивает.
– Хороший, – соглашается, – я его тоже люблю. Там на фори Империали, если к Колизею лицом стоять, такая ресторация одна классная имеется! Ух! Я тебе потом адресок дам, если захочешь. Обязательно моллюсков там закажите, в белом вине, не пожалеете. И таглиатели с морепродуктами. А пока – пойдем к парням, выпьем. А то смотри, как хохочут!
А там и вправду: Никитос такое в лицах изображает, что народ уже просто лежит.
Только Егор с Мажором о чем-то над рюмочкой философствуют.
То ли Англию вспоминают, где вместе учились, то ли еще что.
Им есть что вспомнить, думаю.
Это блин, мои друзья.
Идиоты великовозрастные.
Я хлопаю Али по протянутой им ладони, он меня – по плечу, и мы с облегчением идем к журнальному столику, где по нам пара рюмок уже, сцуко, давненько соскучилась.
Пора, похоже, и выпить.
Крепко выпить.
Чтобы напряжение отпустило.
Как совсем недавно в Румынии…
…Мы там первые двое суток по углам и щелям сидели, как тараканы. Готовились умирать.
С честью, разумеется.
Мы же – русские.
Мы, типа, – не сдаемся.
Ага.
Даже всю дорогу из аэропорта сверяли визуальные впечатления с предусмотрительно скаченными из Интернета распечатками карт города Бухареста: просчитывали пути отхода, то да се.
О сопровождающем любой выезд веселье – с пивом, девками, глумом и легким разгильдяйством – речи быть не могло.
Из гостиниц, считай, – и не вылезали.
Страшно.
Ни информации, ничего.
Вообще.
Где эти англичане бродят – совершенно не ясно.
Скаутов не пошлешь, у румын – тоже не спросишь.
Чужая страна все-таки, причем враждебная, а нас и полутора сотен не наберется, и союзников – ни единого.
Поляки нам на уровне сборных – не союзники.
А автобусы с сербами погранцы на границе Евросоюза тормознули.
Потом, правда, отпустили, но пасли после этого так, что помочь нам сербы ничем бы не смогли, даже если б наизнанку вывернулись.
Не с боем же сквозь вооруженных до зубов румынских ментов пробиваться.
Хотя эти – могли, конечно.
К счастью – не понадобилось.
Хотя – какое там, на хрен, счастье…
…Два дня липкого, сковывающего страха, отчаянной бравады, неприкрытой тревожности, вынужденной трезвости, непрерывного стресса, шараханья по углам и передвижения мобами не менее пятидесяти человек закончились, во-первых, бездарным поражением нашей сборной от румын, а во-вторых, жесточайшим глумом так и не приехавших в Бухарест англичан.
Нас просто – тупо выставили на посмешище.
Перед всей Европой, так, на секундочку.
Типа – а чего вы так напряглись-то, парни?
Какая, на фиг, Румыния?
Вы ваще кто такие?
Русские?
Ну, так и сидите у себя в России.
Медведей гоняйте, снег чистите.
Вас никто и не хотел.
Больно надо.
Так, поглумились парни слегонца.
А вы – и поверили.
И – чуть не обосрались со страху…
…Все-таки у этих проклятых островитян есть то, чего пока нет у нас.
Опыт.
Отягощенный весьма своеобразным и довольно жестоким чувством юмора, ага.
Лично меня так серьезно по носу уже давно, блин, сцуко, не щелкали.
Больно и обидно.
И – очень унизительно.
Все-таки, наверное, Злата права, и у нас, у русских, самое больное место – это вовсе не печень, а слишком развитое самолюбие…
…Вот тогда мы, оно конечно, с Али и нажрались.
До зеленых соплей, бессвязной речи, слюнявых пьяных поцелуев и обоюдного плача в жилетки.
Давно такого не случалось.
Начали на продуваемой всеми возможными ветрами, промозглой и холодной площади перед бывшим дворцом местного диктатора Чаушеску.
Как полагается – с водки.
Потом поехали к расположенному в центре города водохранилищу. Какой-то мудак из наших сдуру сказал, что там, наверное, красиво.
Ага.
Красиво.
Грязь, серость.
В общем, все сообразно настроению. Пришлось – пить дальше.
Ну, и продолжили.
А закончили в каком-то грязном румынском шалмане, где холодный, всегда льдисто-спокойный и разумный Али пьяно и расхристанно танцевал под визгливые, немелодичные цыганские скрипки, Мажор мрачно глушил гнусную местную ракию, запивая ее не менее дерьмовым местным пивом, а я просто тупо сдерживался, чтобы по-детски не разреветься от переполнявшей меня обиды и хмурого, какого-то осеннего утреннего опустошения.
Такое обычно с дичайшего бодуна бывает.
Когда все не так, все настолько не так, что начинаешь понимать господ гвардейских офицеров, которые именно таким туманным и седым утром предпочитали пускать в аристократические, побелевшие от первой седины виски тяжелые пистолетные пули.
