Мартин Андерсен-Нексе - Дитте - дитя человеческое
Ларсу Петеру не впервые было претерпевать невзгоды, и он переносил их как самою судьбой возложенное на него бремя. У него были крепкие плечи и широкая спина — для чего же они и даны, как не для того, чтобы на них взваливали тяжелую ношу? Не в его характере было хныкать под бременем, прикидываться слабосильным. Но судьба взваливала на него одно бремя за другим, — коли снес одно, снесет и другое, и так далее, — пока он не надорвался. Пришел конец его неуязвимости и выносливости.
Ларс Петер стал задумываться над своей судьбой. Но, сколько он ни думал, ничего понять не мог — его жизнь была бессмысленной по сравнению с судьбой других людей. Стоило ему очутиться в телеге и пустить Большого Кляуса обычным шагом, как тяжелые думы одолевали и давили его, выматывая из него душу. Он не мог убежать от них, не находил выхода; рассудок его отказывался понимать что-либо, беспомощно запутываясь все в одних и тех же вопросах: почему его прозвали Живодером, почему люди брезговали им, как прокаженным? Он добывал себе хлеб честным трудом, как и они. За что травили, гнали его детей? Прозвали его жилище Сорочьим Гнездом? И почему его преследуют несчастья? Или это злая судьба? Он многого не понимал и хотел уяснить себе все. Беда не раз стучалась к нему в двери и не заставала его дома; теперь она пробралась наконец сквозь дверную щель.
Сколько ни ломал себе Ларc Петер голову, он не мог разобраться в истории с Сэрине. Он всегда помнил только светлое, хорошее, все прочее он попросту забывал немедленно. И в жене своей он видел и запомнил одни хорошие свойства. Она была такая дельная, бережливая — умела сводить концы с концами! И такая предприимчивая. А каких славных ребятишек она подарила ему! Одного этого довольно было, чтобы скинуть со счетов все ее недостатки. Ларc Петер любил жену, гордился ею и ее стремлением выбиться в люди, ее упорным честолюбием. Пусть иногда не легко было сносить ее воркотню, — он все-таки восхищался ею про себя за то, что она так высоко держала голову. И она-то, с ее гордостью, попала в тюрьму?! До последней минуты он все надеялся, что Сэрине арестовали по ошибке. «А потом возьмут и выпустят! Я приеду, а она — уже дома, все было только недоразумением!» — думал он. Но теперь суд уже состоялся; значит, так полагалось по закону. И все-таки — какая бессмыслица!
На дороге валялась подкова. Большой Кляус по привычке остановился и оглянулся на хозяина. Ларc Петер очнулся от своих дум, кинул взгляд на дорогу и — тронул конягу. Тот, недоумевая, сразу подчинился. А зачем было Ларсу Петеру слезать с телеги и поднимать какую-то негодную подкову? Все теперь было ни к чему.
Он стал насвистывать и оглядывать местность, чтобы как-нибудь рассеяться. Внизу у пруда вырубали лед для молочной фермы. Давно пора! А хуторянин Гадбю выехал кататься с женою на самых парадных своих санях. Да и почему им не кататься вдвоем? Вот если бис ним рядом сидела Сэрине, и они ехали бы вместе поглядеть на столицу!.. Ну вот, опять нахлынули на него те же мысли!.. Ларc Петер повернулся и стал глядеть в другую сторону, но что проку? От дум не отделаться. Они, как комары, донимают, — сгонишь с одного места, ужалят в другое.
От хуторка, стоявшего поодаль, бежала к нему со всех ног женщина, взывая:
— Ларc Петер! Ларc Петер!
Большой Кляус остановился.
— Ты в город? — спросила женщина, совсем запыхавшись и ухватясь за кузов телеги.
— Да, в столицу, — тихо сказал Ларc Петер, словно боясь, что женщина догадается, зачем он едет туда.
— Ох, сделай милость, купи ночной горшок для нас.
— Что же это вы стали такие важные? — И Ларc Петер криво улыбнулся.
— Да, видишь ли, у девочки нашей ревматизм, и доктор запретил ей ходить на двор, — оправдывалась женщина.
— Ну что же, купить можно. Какой величины?
— Да уж раз обзаводиться такой посудиной, так чтоб на всех ее хватило. А всех нас — старик мой да я с дочкой, да батрак, да девчонка, — стало быть, этак человек на шесть-семь. Вот тебе ригсорт! [3] Хватит, пожалуй? — Она подала Ларсу Петеру завернутую в бумажку монету, и Большой Кляус тронулся.
Проехав половину пути, Ларc Петер завернул на постоялый двор. Пора было покормить конягу, да не мешало и ему самому подкрепиться рюмочкой, — очень уж он упал духом. Въехав под навес, он снял с Большого Кляуса уздечку и подвесил ему торбу.
Толстяк-хозяин показался в дверях харчевни, мигая свинячьими глазками, заплывшими жиром и напоминавшими изюмины в поднявшейся опаре.
— Э, да это никак сам Живодер с Песков! — воскликнул он и захохотал, и звук его голоса походил на шипение сала на сковородке.
Ларс Петер не раз слыхал такое приветствие и смеялся вместе с другими. Но сегодня это подействовало на него как-то особенно. Терпение его готово было лопнуть, и вся кровь закипела в нем. Тихий, благоразумный, флегматичный Ларc Петер круто повернулся к Хозяину и на секунду оскалил зубы. Но сдержался, снял с себя дорожный балахон и накрыл им конягу.
— Разве я ошибся? — опять начал хозяин. — Разве не сам владелец Сорочьего Гнезда оказал нам честь?
Тут Ларc Петер не выдержал и вспылил.
— Заткни свою пасть, разъевшийся боров! — загремел он на весь двор и кинулся к хозяину, топоча тяжелыми сапогами. — Не то я заткну ее тебе!
Хозяин харчевни от испуга сразу закрыл рот. Он вытаращил свои свинячьи глазки, совсем тонувшие в белорозовом мясистом лице, когда он смеялся. Затем повернулся и проворно юркнул в дом.
Когда Ларc Петер с мрачным видом ввалился в харчевню, хозяин растерянно суетился там, словно занятый каким-то делом, и насвистывал что-то непонятное.
— Водки и пива! — пробурчал Ларc Петер, садясь к столику и развертывая взятую с собой еду.
Хозяин подошел с целым графином и двумя стаканчиками. Боязливо косясь на гостя, он налил стаканы до краев и заискивающе проговорил:
— За твое здоровье, приятель!
Живодер выпил, не чокаясь. Ага, напугался, жирный скот! Даже хвостом своим свиным завилял! Ларc Петер впервые нагнал страх на другого человека. Он испытал сейчас совсем новое ощущение, которое пришлось ему по нраву. Как славно вот так сорвать злобу! По всему его телу разливалось чувство удовлетворения после этого взрыва, разрядившего душевное напряжение. Каким угодливым стал этот заносчивый хозяин — потому лишь, что у Ларса Петера истощилось терпенье. И вдруг ему так захотелось придавить хорошенько ногою этот мясистый затылок, гаркнуть прямо в это жирное рыло так, чтобы у этого скота со страху поджилки затряслись! Или взять да наподдать ему как следует! Отчего в самом деле разочек не испробовать свою силу? Тогда, пожалуй, люди начнут уважать Живодера!
Хозяин сел на стул против него и, подмигивая, начал:
— Ну, как? Ларc Петер Хансен не стал еще социалистом?
Ларс Петер хватил тяжелым кулаком по столу, так что все подпрыгнуло и хозяин тоже.
— Полно издеваться надо мной; хватит — понимаешь? Я такой же живодер, как и вы все прочие. И если я еще раз услышу это прозвище, то все вы полетите к чертям!
— Разумеется, разумеется! Но ведь мы же только в шутку, Ларc Петер Хансен! Как домашние твои? Жена, ребятишки здоровы? — Но стоило Ларсу Петеру пошевельнуться, как хозяин начинал испуганно моргать.
Ларс Петер, не отвечая, выпил еще рюмку водки. «Этому бездельнику все отлично известно про Сэрине!»
— Знаешь, тебе бы взять свою хозяюшку с собой! Женщины рады побывать в столице, — опять попытался завязать беседу хозяин.
Ларс Петер подозрительно поглядел на него и угрюмо проговорил:
— Ты чего прикидываешься? Ты же знаешь отлично, что она там.
— Неужто? Сбежала от тебя?
Ларс Петер выпил еще.
— Ее посадили, черт тебя подери! — Он с треском поставил стаканчик на стол.
Хозяин понял, что не стоит больше притворяться, будто он ничего не знает, — все равно, кроме неблагодарности, ничего за это не дождешься.
— Ах, да, да, что-то такое рассказывали… Как же она так… не поладила с законом?
Живодер глухо рассмеялся.
— Да уж так! Говорят, что мать родную придушила! — Хмель начинал бродить в нем.
— Ох, господи, помилуй нас… вот какие дела бывают, — завздыхал хозяин, весь извиваясь, точно у него живот схватило. — И ты, верно, королю прошенье хочешь подать?
Ларс Петер поднял голову.
— Королю? — Эта мысль поразила его. Вот оно, пожалуй, чудо, на которое он надеялся.
— Ну да, ты же знаешь, в его воле и казнить и миловать. Придись ему кто не по сердцу — ему стоит лишь приказать: «Голову с плеч этому молодчику!» Точно так же может он, если захочет, и приказать выпустить человека на свободу.
— А как же такому бедняку, как я, добраться до короля? — И Живодер безнадежно вздохнул.
— К нему каждого должны допустить, кто хочет его видеть, — убежденно сказал хозяин. — И каждый житель страны вправе потребовать этого. Ты только узнай, где король живет. Тебе всякий скажет.
