Екатерина Щербакова - Мама! Не читай...

Надо бросать курить!

Вот спросите меня, хочу ли я на своё любимое море? Я отвечу: нет, не хочу. Потому что боюсь, что мне там поплохеет. Как только что-то изменится в моём организме в лучшую сторону, я сразу это почувствую и Жене скажу. Если, конечно, такое чудо случится. Во что я все меньше и меньше верю, честно говоря.

С другой стороны, если безвылазно гнить дома, то от этого можно еще сильнее заболеть, это я не только понимаю, но и чувствую.

Скорей бы спать, сегодня день не удался. Что надо сделать, чтобы удался? Ха, знала бы ответ на этот вопрос, жила бы по-другому. Куда-то надо, может, завтра сходить? Только не на картины смотреть: мне трудно объяснить Жене, но из множества картин мне могут сильно нравиться одна-две, а остальное хождение по музею здорово отнимает силы. Я же не такой любитель и знаток живописи, как он. И потом, говоря откровенно, мне кажется, что классическая живопись — не лучшее лекарство от депрессии. Она ведь склоняет к некоторой меланхолии, приводит в состояние глубокой задумчивости, что ведёт к уходу в себя, к самокопанию — ха! «То, что доктор прописал». Потому я сейчас даже очень красивую классическую музыку слушать не в силах: та же история. Пожалуй, она действует на меня еще сильней, чем живопись, — от Вивальди или «Реквиема» Моцарта я всегда просто плакала. Или от органного Баха... Так на фига ж мне это сейчас? Разве на пользу?

Вот ведь странно: прекрасное искусство вредно для депрессивной личности. Вспоминаю, как во времена óно музыкальной классикой пичкали народ тогда, когда кто-то из «верхушки» помирал. Может, оттуда тянется этот «шлейф» чувств по отношению к такой музыке? Или от школьного занудства по поводу «Мишек в сосновом бору»? А что ассоциируется с радостью? Вот, возможно, отсюда и надо плясать: искать тот позитив, который может быть и подсознательным или условно-рефлекторным.

Если копаться в детстве-юности, то радостью были танцы. Я и сейчас бы с удовольствием, но... увы... Что ещё? Чёрт — ничего в голову не приходит. А, ну как же! Книжки читала! Тогда это было в кайф, что ж сейчас произошло? Не читается. Читаю про Раневскую — весьма любопытно. Пока что «мучаю» Гроссмана — туго идёт, наверное, это не моё. Боюсь Женечку расстроить. Нет, я, конечно, дочитаю, но на меня может и не произвести такого впечатления, как на него. Может, он прав: Гроссман — для мальчиков, Герман — для девочек? Ведь Женя Германа почти не читал...

Что же читать, чтобы кайф словить? Да нечего... Или я чего-то не знаю. Может, очередной шопинг? А куда? И что покупать? Тоже не знаю.

Вот, вспомнила! Раньше «сходить в кино или в театр» было огромной радостью. Сейчас это не работает. Жаль...

Кажется, Жене полегчало — тьфу, тьфу, тьфу! Но в тебя, еврейский бог, я верить, видимо, не буду, потому что Женечка мучился довольно долго, а я просила поскорее, сразу ему помочь.

Алисы всё еще нет на связи. Видно, она сегодня сильно припозднится. Гулёна. А делом никак не займётся. Интересно, это мне теперь головная боль до конца жизни или как?

Мёрзну, руки холодные! Скорей бы в постельку, под теплейшее одеялко! Но ещё рано, ещё надо потерпеть.

Итак, в том, что в очередной раз «полетел» Инет, виновата, оказывается, я. Ну, а кто же ещё? Господи, это, наверное, судьба у меня такая: Шурик в сердцах тоже во всём меня обвинял (правда, с печальными последствиями для себя) — если башкой треснется обо что-нибудь, если дрель сломается или что-то откуда-то упадёт... Значит, я не на то место велела полку повесить и сверло от дрели, очевидно, я сгрызла. Как хорошо иметь козла отпущения! Вернее, козу.

Греюсь о чашку с кофе... О, завтра можно поехать покупать мне новый халат, раз уж мой испортился. То есть я его испортила, разумеется. В неправильном режиме постирала.

Во всем виновата я. И Христа, очевидно, я распяла. Весь день меня сегодня Женя ругает. Куда бы спрятаться? Устала, как собака, от этого напряжения. Алиса на связи, значит, слава богу, дома. Хоть это хорошо.

Ужасный день. Всё к черту...

А надо ли бросать курить?

Диплом или жизнь?

Итак, моя жизнь налаживалась, но недолго музыка играла. После Нового года мама взяла меня в крутой оборот.

— Ну, ты решила, куда будешь поступать? — услышала я однажды строгий вопрос. Господи, да никуда я не хочу поступать! Сто раз уже говорено — зачем, для чего?

— Мам, ну не хочу я никуда, — робко попыталась я отбиться. — Хочу жить по-другому...

— Интересно — как? — мамин тон не предвещал ничего хорошего, но я решилась, терять мне было всё равно нечего.

— Хочу... — медленно начала я, старательно подбирая слова. — Я хочу жить отдельно от общества. Не хочу быть внутри этой системы. Я могла бы стать машинисткой и работать на дому, самой планировать свой день, быть сама себе хозяйкой и иметь достаточно свободного времени...

— Ха! Для чего, интересно? — мамин голос звучал всё страшнее.

— Для того, чтобы много читать, ходить в кино, в театры... Когда у меня появятся дети, буду воспитывать их сама, не отдам в сад. Буду заниматься домом, семьёй, хозяйством...

— То есть будешь домохозяйкой?

— А что в этом плохого? — запальчиво крикнула я. — Не хочу мучиться, как все ваши затюканные знакомые, как мамы моих подруг, не хочу потерять человеческий, женский облик к тридцати годам...

— Да ты его уже потеряла! — заорала мама. — Какое же ты, оказывается, ничтожество! Мечта жизни — быть домохозяйкой!

— Но если я на самом деле этого хочу! Я не хочу жить так... так... как ты и твои друзья!

— По-твоему, дворники счастливее нас?

— Не знаю! Может быть, почему бы и нет?! Не очень-то это трудно...

— Какой у тебя будет круг общения, ты подумала? Кому ты будешь интересна?

— Да плевать мне на это, — я уже не подбирала слова, поскольку мы обе орали, только сила была не на моей стороне. — Не нужен мне никакой круг, мне хорошо быть дома, мне хорошо в узком кругу моей семьи, а когда я рожу детей...

— Рожай! — мама почти визжала. — Давай, рожай, чёртова рожальная машина!

Слёзы брызнули у меня из глаз. Нет, не найду я понимания, никто меня не поддержит... Шурик не в счёт.

— В общем, так: пока ты живёшь с нами, ты будешь делать то, что надо. Так что выбирай институт.

— Я даже имею право выбора? — сквозь слёзы тихонько съёрничала я.

— Конечно, — почти кротко ответила мама. — Но я бы посоветовала тебе либо журфак, либо киноведческий — ты же так интересуешься кино и столько про него знаешь...

Что правда, то правда: я прочитала про кино, режиссёров и артистов всё, что было у нас в доме, а в доме у нас было всё, что выходило на русском языке на эту тему. Я до сих пор иногда удивляю Женю знанием мировой киноистории, и он меня спрашивал не раз:

— А почему ты не пошла на киноведческий?

Ой, Женечка, да всё потому же: я слишком низко оценивала свои способности и шансы. Как же! На киноведческий толпами идут те самые «другие девочки и мальчики», которые, в отличие от меня, легко учились сразу в пяти местах — двух школах, на курсах иностранных языков, курсах кройки и шитья и художественной росписи по дереву. И, наконец, самое главное: чтобы поступить, надо было сдавать эк-за-ме-ны... И это мне казалось совершенно непреодолимым. Допустим, случится чудо — я поступлю. Так ведь сессия дважды в год! Разве это можно выдержать?

Именно поэтому мне не подходил ни киноведческий, ни журфак, ни филфак, ни что-либо другое. Я пыталась объяснить это маме.

— Мамочка, ну, пойми, пожалуйста! Я не могу больше сдавать экзамены, — плакала я. — Просто не могу. Я умру! Я боюсь!

— Глупости! — чеканила мама. — Это такие глупости, что я слышать о них не хочу. Все волнуются, но все сдают экзамены.

— Я не просто волнуюсь, мама! Я не могу-у-у! — уже в голос выла я.

— Ты психопатку-то из себя не строй! — возвышала та голос. — Все могут, она не может! Ты хочешь в психбольницу? Если ты такая особенная, отправляйся в психбольницу!

Я проиграла. Я была раздавлена. Моя жизнь опять рушилась. Я летела в пропасть.

Мама разрешила мне уйти с работы, чтобы готовиться... куда? Вот этого я никак не могла решить, мозг отказывался принимать неизбежное: снова ужас экзаменов и учёбы с постоянным психологическим прессингом. Ведь по-другому в наших учебных заведениях никогда и не было...

Мной был выбран самый «лёгкий» вуз: Институт культуры, чем я ужасно насмешила родню.

— И кем ты будешь? Массовиком-затейником? — смеялись близкие.

— Я пойду на библиотечный. Библиотекарем я буду, — бубнила я.

— Ну и выбрала! — поражалась мама. — Почему именно это?

— М-м-м... — тянула я. — Ездить отсюда удобно...

— Ну, знаешь, — кипятился папа. — Выбирать институт по географическому принципу... Тупость какая!

— А я хочу быть библиотекарем, — старалась бодриться я. — Всё-таки всегда среди книг — приятно.

Не так уж я и лукавила: пытаясь найти хоть что-то положительное в сложившийся ситуации, я действительно уговаривала себя, что в тихих стенах любой библиотеки я буду спрятана от жизни и недобрых людей почти так же надёжно, как в «норке».