Екатерина Щербакова - Мама! Не читай...

Когда мы приехали в гости, мама с независимым видом заявила мне:

— Ну, я не поняла, что ж... Я не могла подумать, что приглашение и на вас распространяется, — и так на меня посмотрела, что я вдруг почувствовала, что она не очень-то рада меня тут видеть. Но почему?

Много позже она опять и снова будет предавать меня во имя «объективных идеалов». Когда я разведусь со своим первым мужем, она выберет из нас двоих любимого бывшего зятя («он нам как сын») и отвергнет недостойную, а потому нелюбимую дочь («ты сделала нам гадость, разведясь с Шуриком»). При этом трагически поджатые губы, пафосный взор в сторону (все ли видят?). Дуракам — пример для подражания (умные зададут вопрос: почему этот развод — гадость и почему именно для вас, ушла-то она от мужа?). А мама представляет себе реакцию тех, кто не привык, да и не умеет о чем-либо всерьёз задумываться, а пользуется всегда готовыми формулами, штампами: «Она не могла поступиться принципами. Она — всегда на стороне обиженных».

А чем это, скажите на милость, была обижена Мурочка? А мама, тем не менее, старательно уводила меня в тень Сашкиной жены, чтобы никому даже в голову не пришло заподозрить её в «необъективной» любви к родной дочери. Хотя, возможно, я усложняю: любви ко мне просто не было, и мама жила естественно, ну, почти естественно, не скрывая отсутствия своих чувств. Ведь она не лицемерка какая-нибудь! Я никогда, ни одной секунды не верила, что она безумно любила Мурочку, нет! Просто мама любовалась собой, созданным ею же образом и с удовольствием коллекционировала восхищение «припадающих», то есть, пардон, — припадочных — сколь бы убогими они не были.

Теперь-то я знаю, что никаких нежных отношений и, тем более, любви никогда в нашей большой семье ни у кого ни к кому не было. С одним исключением: я-то любила и родителей, и брата — была белой вороной среди лицемерных и недобрых родных. На рубеже 70-х и 80-х общение между всеми родственниками стало, можно сказать, почти протокольным. Встречались скорее из вежливости, для соблюдения приличий.

А я... я всегда играла отведённую мне мамой роль анфан терибль. Будем считать, что я доиграла её до конца. По маминому сценарию. Она же у нас писатель Галина Щербакова.

Юдофилы, юдофобы и даже евреи

Так вот, Лёля, Лёвка и их родители уехали в Израиль.

Кстати об Израиле... Еврейская тема всегда была очень болезненной в нашем (да и не только в нашем!) обществе. А у нас дома она была чуть ли не доминирующей. Причём, всегда. Но в период маминого восхождения в писательницы тема эта стала какой-то особенно острой. Сколько себя помню, мама всегда подчёркнуто уважительно и с симпатией говорила о евреях вообще и о своих знакомых в частности. Они-де и самые умные, и самые порядочные... А уж когда в доме стали появляться московские евреи в большом количестве — литературные критики, режиссёры, журналисты, сценаристы и прочие — я уже точно узнала, что это — особая человеческая порода, с недюжинным умом — цепким, ясным, восприимчивым к любым наукам, с особой совестью — честные, добрее прочих, мягче и, безусловно, интеллигентнее.

Родители, и Советская власть в этом не помешала, весьма успешно воспитали меня в совершенно интернационалистском духе, поэтому лет до... даже не знаю, боюсь, что до сегодняшнего дня, я не интересовалась национальностями людей и не отличала даже по внешним признакам одну от другой. Однажды в детстве я с приятным удивлением поняла (совершенно случайно), что, оказывается, моя Олечка — еврейка! Ну и что? Что-то изменилось? Наверное, да... Я и так её любила и страх как уважала за ум и начитанность, а уж когда узнала про национальность, зауважала еще больше. Такой вот бред.

Дома у нас царила столь юдофильская атмосфера, что не проникнуться ею, не стать лучшим другом евреев всей Земли было просто невозможно. Еще одна обычная ошибка-миф дурных советских интеллигентов: относиться к евреям не так, как ко всем остальным, выделять их, как особых, лучших. Возможно, всё логично: это происходило в противовес царившему в стране антисемитизму. Но, если антисемитизм — маразм и прибежище мерзавцев или психически больных, то и его противоположность — всего лишь обратная сторона этого мерзкого явления. В нашем доме юдофильство было тяжеловатым и каким-то слегка навязчивым. Потом, много позже у меня возникло такое объяснение этому: мама родилась и выросла в жутко антисемитской Украине, где «пламенная любовь» к евреям была нормой жизни. Когда мама уехала из своей «незалэжной» Тьмутаракани и, благодаря образованию, сменила круг общения, оказалось, что ненавидеть евреев неприлично среди культурных людей. Вот мама всю свою жизнь изо всех сил и демонстрировала миру нежность к народу Книги. Она постоянно подчеркивала, что её «лучшие друзья и даже некоторые родственники — евреи». Многие евреи отвечали ей взаимностью.

В лихие времена, да и сегодня мама трепетно относится к богатейшим и влиятельнейшим евреям России — Березовскому, Гусинскому... На митинги в защиту Ходорковского они с папой ходят регулярно.

И вот я встречаю главного человека своей жизни, Женю, чисто-кровного еврея. Не миллионера, а трудягу, своей головой сделавшего дело и живущего более чем достойно. Он — не олигарх, не богач и не политик. Мама его возненавидела практически сразу. Я далека от мысли, что за национальность — нет. Но, как только у неё появились претензии к человеку, так тут же вылезло такое, чего я и в страшном сне не могла себе представить.

— Вы — единственный еврей, который мне противен, — заявила она как-то Жене. Я смеялась и рыдала одновременно. Ну, посудите сами: люди ненавидят кого-то из-за семейных неурядиц, и вдруг, как аргумент вытаскивают из рукава национальность противника. «Вы — единственный грузин, который мне противен». «Вы — единственный белорус, который мне противен». Смешно? До колик. И разве это не аргумент завзятого, но глубоко законспирированного антисемита?

Мама прозвала Женю Швондером по созвучию фамилий — стандартный антисемитский трюк, свойственный скорее охотнорядцам, чем людям образованным. За глаза она его только так и называла (дочкина разведка донесла). В её литературных опусах, написанных в последнее время, она, как могла, склоняла и уродовала его фамилию, придумывала гнусные персонажи с его чертами и опять же с похожей фамилией. В общем, чистой воды передоновщина (помните «Мелкого беса» Ф. Сологуба?). Если читатель не знает лично мою маму, он вполне может решить, что автор очень даже не любит евреев. Начинаю понимать, что так оно и есть. Прежняя репутация юдофилки оказалась скомпрометирована окончательно. Помнишь, мама, пословицу про ложку дёгтя?

Советские евреи, измученные своим «пятым пунктом», были всегда отзывчивы на хорошее отношение. А отличить лицемерие от настоящих чувств... Ну, не каждый же человек, даже умный, может видеть другого насквозь, как бы с помощью такого специального душевного рентгена. Чужая душа, как известно, очень тёмное место...

Записки нездоровой женщины

11 февраля

Новый день. С утра всё более-менее. Хотя в теле какая-то маета, которая сейчас (после четырёх часов) вылилась в легкую тошноту.

Женя с мастером повезли телевизор в починку.

Я вспомнила, что весной мне кроме всего прочего еще щитовидку проверять, а я йодомарин не принимаю. Ну, аллергия у меня на него! В марте у меня будет Большая Проверка: щитовидка, грудь. Потом надо будет обязательно опять лоб подколоть — снова морщины начинаются. Хотя, может, результаты всяких обследований меня так «обрадуют», что будет уже не до этого. Опять я боюсь, опять заранее трясусь. Можно подумать, я так себя хорошо чувствую, и вообще у меня всё отлично, что больше думать не о чем. Дура.

Надо бросать курить! Буду себя заклинать.

Алисы нет на связи, и меня это почему-то беспокоит. Хотя, скорее всего, она нашла, к кому пойти поесть. А, может, опять — просто гульки.

Отличный спектакль посмотрела по телеку. Неожиданно даже. «Пат, или игра королей» Когоута. Лучше всякого американского кина.

Мутит, мутит... Пойду прилягу.

Женя пришёл, а мне хреново. Разбитая, как швед под Полтавой. И желудку что-то не нравится... Нет, чем так жить, лучше уж сдохнуть. И это без шуток. Ну, какой смысл жить и мучиться?

А, вспомнила: Алиса сегодня идёт на какой-то концерт. Так что, если и появится в сети, то поздно.

Неужели никогда больше не будет лёгкости в теле, бодрости с утра, нормального тонуса в течение всего дня? Неужели — всё? Я так не хочу, не хочу, не хочу!

Сколько я уже не чувствую себя полноценным человеком? Никак не могу сосчитать... Совсем хреново — около двух лет, что ли? Ох, как достало меня это. Боже, сколько я уже никому не звоню — ужас! И меня все, естественно, забыли, что совершенно справедливо. Как было сказано во вчерашнем дурацком фильме с Вивьен Ли: одиночество затягивает, и это его главное свойство. Вот, похоже, нас с Женей тоже затягивает наше отшельничество. Затягивает, как болото. По моей вине, разумеется. Точнее, по вине моего трухлявого, проклятого организма.