Чак Паланик - Проклятые
Юная леди, погибшая в отблесках гостиничного телевизора, превратилась в молодую женщину, которая стоит перед адовыми вратами. Она страшней Ганнибала. Ее орда ужасней всех орд Чингисхана. Спартанцы, римские легионы, армии фараонов — все пали бы ниц перед этой пустоглазой черной гвардией с проржавевшими клинками, звенящими на фоне грязного неба.
Узрите: я Мэдисон Спенсер, дочь Антонио и Камиллы, обитательница ада, и моему войску несть числа, как звездам. Как моим запасам конфет. Я приказываю всем демонам и дьяволам Гадеса немедленно отверзнуть мне врата своей неприступной крепости.
30
Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Хотя не важно, есть ты на самом деле ши нет — главное, что есть я. Блудная дочь, малышка Мэдди Спенсер вернулась домой. Так тебе и надо.
Мы приближаемся к стенам головного офиса подземного мира, и прочные ворота ада — почерневшие от возраста и закованные в железо дубовые бревна — закрываются, чтобы преградить нам путь. Старые зубчатые стены поднимаются по обе стороны высоко, как громоотводы, они будто встали на дыбы, готовясь к нашей атаке, такие черные на фоне оранжевого неба. Вокруг простирается Великая Долина Выброшенных Лезвий, целые мили, устланные всеми затупившимися и проржавевшими бритвенными лезвиями на свете. Все эти лезвия поблескивают под мрачными каменными стенами.
На страже стоит один-единственный демон. Ворота совсем закрылись, изнутри доносится характерный звук задвигающихся засовов и замыкающихся цепей. У демона кожа покрыта гноящимися язвами, а морда похожа на рыло огромного кабана. Его глаза — такие же черные камешки, через которые акула-убийца смотрит на свою стынущую в воде жертву. Так выглядит Ваал, низложенное божество вавилонян, принявшее в жертву не одно поколение детей. В голосе демона слышны вопли миллионов жертв, когда он приказывает:
― Стойте, ни шагу вперед! Распустите свое грозное войско! А вкусные хрустящие батончики «Нестле» оставьте!
Эта демоническая помесь свиньи, акулы и педофила требует, чтобы я назвала ему свое имя.
Можно подумать, я знаю, как теперь себя называть.
Сейчас я уже не толстушка, которая умильно улыбалась, хлопала ресничками и говорила: «Будьте добры, подсыпьте сахарку!»
В моем голосе звенит ярость усов Гитлера. Я гордо несу голову под грузом аляпистой короны Медичи. Мои пухлые чресла, препоясанные поясом короля-убийцы, выставляют напоказ трофеи моей кампании. Мои бедра ощетинились тотемами и талисманами в доказательство, что я не какой-нибудь герой в застывшей вселенной книги или фильма. Я не одиночный нарратив. В отличие от Ребекки де Винтер или Джен Эйр, я могу в любой конкретный момент свободно пересматривать свою историю, заново изобретать себя и свой мир. Я вышагиваю рядом с Арчером, украшенная дикарскими символами захваченной власти. У меня в услужении бывшие последователи дюжины тиранов, отправленных в забвение. Мои пальцы, побагровевшие от крови деспотов, — не те, что пролистывали бумажные жизни беспомощных романтических героинь. Я уже не пассивная девица, которая ждет, чтобы ее судьбу решили обстоятельства; теперь я стала негодяйкой, головорезкой, Хитклиффом собственных мечтаний. Я твердо намерена себя спасти. Ведь теперь я воплощаю все качества, которые так надеялась найти в Горане. То есть я уже не ограниченна.
Я сама себе щеголь-соблазнитель. Я свой собственный похититель и мрачный садист.
Мы продвигаемся к вратам ада, не замедляя шаг; миллиарды марширующих ног стучат в такт.
Арчер шепчет:
― Единственное оружие, которое воин может взять в битву, — это абсолютная уверенность в вечности своей души.
В сырой полости моей груди больше не бьется скользкое, влажное сердце. Под нежной кожей моих конечностей не бежит кровь. В этот момент меня уже невозможно убить.
Арчер продолжает шептать:
― Смерть дает тебе прекрасную возможность.
Свинодемон Ваал оскаливается, его нёбо блестит от крови и плоти бесчисленных растерзанных врагов, наводит кошмар пыток и страданий — но только на тех, кто еще привязан к прошедшей жизни. Как короли или красавицы. Как богачи или знаменитые художники. Нет, такие жадные острые клыки испугают только тех, кто еще не смирился со своим бессмертием. Демон выдыхает из ноздрей огонь, рубит обжигающий воздух огромными острыми когтями. Он ревет и хохочет так жадно и так гортанно, что даже негодяи и разбойники, марширующие за мной, мои хулиганы и отбросы общества, в страхе пятятся. Даже Арчер склоняет голову под натиском ядовитого серного дыхания, даже мой синевласый помощник ослабляет свою храбрую атаку.
Но я пришла сюда не для того, чтобы кому-то нравиться. Я не стремлюсь брать дань милыми улыбками и симпатией. Я не хочу ни флиртовать, ни располагать к себе. Мысленно я вижу себя такой, какая я сейчас: волосы развеваются, ноги печатают шаг, кинжал обнажен — вид вполне себе байронический.
На расстоянии руки от отвратительного демона я без особого удивления обнаруживаю, что осталась одна. Все мои легионы невеж и гладиаторов, несмотря на мачете и браваду, дрожат и отступают. Даже моя правая рука, панк Арчер, замедляет свой смелый натиск. Его мудрые советы уже не звучат в моих ушах.
Мне жаль бедного демона, который умеет побеждать лишь одним путем. Как ограниченная Джен Эйр должна оставаться кротким стоиком, так и демон Ваал знает лишь один способ существования: внушать ужас. В то время как я гибка и могу меняться и адаптироваться, приспосабливать свою стратегию к настоящему моменту, Ваал никогда не сможет довести врага до изнеможения смешной шуткой или зачаровать его дивной красотой. Следовательно, как только подобная хрупкая монструозность перестает внушать нам страх, мы лишаем ее власти над собой.
Издав воинственный клич в стиле скорее Грейс Пул, чем Джен Эйр, я бросаюсь на поросячий торс Ваала. По правилам самозащиты от насильников (этот курс я когда-то проходила в школе) я делаю «вилку»: по выпаду в каменные глазки демона и в его нежные свиные гениталии, а точнее, пытаюсь выдавить первые и припечатываю каблуками вторые. Перестав заботиться о собственной опрятности, я хватаю с земли горсть изъеденных ржавчиной лезвий и начинаю неистово резать и пилить все подряд. Мои усилия вознаграждаются потоком свиной крови. Из разрезанных кишок демона шибает вонь крематория. Вокруг все в тумане, все залито хлещущей, как на бойне, кровью. Потроха разлетаются широкими арками в стиле Гран-Гиньоля, и оранжевое адское небо дрожит от возмущенного поросячьего визга Ваала.
Этот факт малоизвестен, но победить демонов лишь ненамного сложнее, чем деспотов или тиранов. Несмотря на огромные размеры и устрашающий вид, демонам не хватает подлинной уверенности в себе. Все их преимущество заключается в показушной уродливости и гнилостной вони, а едва эти уровни защиты преодолены, демону практически нечего вам противопоставить. Чрезмерная гордость демона — это и его слабость. Если демон обнаружит, что теряет лицо, он чаще всего убегает, как обычный хулиган.
Если что-то еще оставалось во мне от Мэдисон Спенсер, дочери кинозвезды, последующая яростная атака все стирает. В одиночку сражаясь со злым Ваалом, я замечаю, что падшие толпы наблюдают за мной с расстояния. Под безжалостным натиском моих детских шлепков и девчоночьих тычков, моих неучтивых дразнилок, нахальных «мультиков» и «крапивок» этот злобнейший из демонов заходится паническим, отчаянным криком. После страшного залпа болезненных фофанов и молниеносной серии «сливок», после всего арсенала детсадовских пыток Ваал вырывается изо всех сил. Еще один мощный «паровозик» — и демон разворачивает сморщенные кожистые крылья и удирает с поля боя. Разгоняя черный дым и облака мух, Ваал спешит исчезнуть за далеким оранжевым горизонтом.
И вот я одна у запертых ворот головного офиса. Я смакую ощущение, как меня омывает, орошает, промачивает насквозь теплая чужая кровь.
Не успела кровь остыть, как из окна высоко в зубчатой стене донесся голос. Женский:
― Мэдди! Это ты?
И окно, и голова, что из него высовывается, так высоко, что я не сразу нахожу их глазами. Это та самая миссис Труди Маренетти, старушка из Коламбуса, Огайо, которая попала в ад после рака поджелудочной железы. Она кричит:
― Ур-ра маленькой Мэдисон!
Из другого окна мистер Халмотт, жертва застойной сердечной недостаточности, город Бойсе, Айдахо, вторит ей:
― Ура малышке Мэдди!
Из других окон, с других стен и башенок тоже выкрикивают имя Мэдисон Спенсер. Часть людей я узнаю, остальных — нет, потому что я говорила с ними только по телефону, убеждала их не бояться неизбежной смерти. Пока меня не было, эти души поступали сюда целыми пачками и сделали ад настоящим островом Эллис для иммигрантов в ад — недавно прибывших, шокированных, но не сокрушенных смертью, полных скорее любопытства, чем испуга, готовых расстаться со своими старыми жизнями и отправиться на новые авантюры. Получается, будто пригласила их я. Все они теперь восхваляют меня из распахнутых окон в стенах ада. Они требуют, чтобы врата открыли, чтобы им дали обнять меня, их новую героиню.
