Хелен Филдинг - Дневник Бриджит Джонс
– Я не собираюсь тащиться в Хантингдон, чтобы праздновать рубиновую свадьбу людей, с которыми я разговаривала единственный раз в течение восьми секунд, когда мне было три года, – только ради того, чтобы пересечься с богатым разведенным мужчиной, который называет меня эксцентричной.
– Ну, не говори глупостей, дорогая.
– Ладно, мне пора идти, – сказала я и поступила глупо, поскольку мама, как всегда, начала тараторить, как будто я отправляюсь на смерть и это наш последний телефонный разговор перед тем, как мне введут смертельную инъекцию.
– Он зарабатывал тысячи фунтов в час. Времени зря не терял – тик-так-тик-так. Я тебе говорила, что встретила на почте Мейвис Эндерби?
– Мам. У меня сегодня первый день на новой работе. Я очень волнуюсь. Мне не хочется говорить о Мейвис Эндерби.
– Господи, дорогая! А что ты собираешься надеть?
– Короткую черную юбку и майку.
– Послушай, ты же не пойдешь туда, как замызганный бродяга, в тусклых тонах. Надень что-нибудь яркое и нарядное. Как насчет твоего чудесного светло-вишневого костюма? Да, кстати, я тебе говорила, что Юна уехала путешествовать по Нилу?
Фр-р-р. Так разозлилась, что выкурила пять сигарет подряд. Не оч. хор. начало дня.
21:00. Лежу в постели, совершенно измотана. Я уже забыла, как это ужасно – начинать работать на новом месте, где никто тебя не знает. Люди начинают определять твой характер по любому случайному наблюдению или твоему слегка своеобразному высказыванию. А сама ты не можешь сделать даже такой малости, как сходить поправить макияж, не спросив, где женский туалет.
Я опоздала не по своей вине. Попасть в студию оказалось невозможно – у меня не было пропуска, а у двери стояли охранники, которые считают, что их работа заключается в том, чтобы не пускать сотрудников в здание. Когда я наконец добралась до приемной, меня отказались пускать наверх, пока кто-то за мной не придет. К тому времени было уже 9:25, а собрание начиналось в 9:30. В конце концов появилась Пачули с двумя огромными лающими собаками, одна из которых принялась прыгать и лизать мне лицо, а другая положила голову прямо мне на юбку.
– Это Ричарда. Правда же, они, это, великолепные? – пояснила Пачули. – Я только отведу их в машину.
– А я не опоздаю на собрание? – в отчаянии спросила я, нащупывая собачью голову между коленями и пытаясь оттолкнуть её.
Она осмотрела меня с ног до головы, как бы говоря: «И что?», а затем исчезла, таща за собой упирающихся собак.
В итоге, когда я добралась до офиса, собрание уже началось, и все оглянулись на меня, кроме Ричарда, чьи пышные формы были затянуты в странную зеленую шерстяную робу.
– Давайте, давайте, – повторял он, бегая взад-вперед и обеими руками привлекая внимание присутствующих. – Я думаю, девятичасовая служба. Я думаю, развратные викарии. Я думаю, сексуальные акты в церквях. Я думаю, почему женщины влюбляются в викариев. Давайте. Я плачу вам не для того, чтобы вы бездельничали. Давайте идею.
– Почему бы вам не взять интервью у Джоанны Троллоп? – робко предложила я.
– Что за троллоп? – удивился Ричард, тупо уставившись на меня.
– Джоанна Троллоп. Она написала «Жену пастора», что показывали по телевизору. «Жена пастора». Она должна знать.
Лицо Ричарда расплылось в хитрой улыбке.
– Прекрасно, – сказал он, глядя мне на грудь. – Совершенно прекрасно, черт возьми. У кого-нибудь есть телефон Джоанны Троллоп.
Наступила длинная пауза.
– Э-э-э, на самом деле, у меня есть, – нарушила я молчание, чувствуя, как со стороны юнцов на меня накатывает волна ненависти.
Когда собрание закончилось, я бросилась в туалет, чтобы восстановить самообладание, и обнаружила там Пачули, которая красилась вместе со своей подругой. Та была в таком открытом платье, что видны были её трусики и грудь.
– Это ведь не было очень уж резко, правда? – говорила девушка Пачули. – Ты бы видела лица этих старушек за тридцать, когда я вошла… Ой!
Обе в ужасе оглянулись на меня, прикрыв рты ладонями.
– Мы не имели в виду вас, – пояснили они. Не уверена, смогу ли я все это вынести.
* * *9 сентября, суббота
124 фунта (оч. хор. преимущество новой работы, которая сопровождается постоянным нервным напряжением), порций алкоголя – 4, сигарет – 10, калорий – 1876, минут, проведенных в воображаемых разговорах с Даниелом, – 24 (отлично), минут, потраченных на воображаемые повторы разговоров с мамой, в которых я беру верх, – 94.
11:30. Зачем, ну зачем я дала маме ключи от своей квартиры? Я как раз собралась (впервые за последние пять недель) провести уикенд без тупого смотрения в стенку и без рыданий. У меня была тяжелая рабочая неделя. Я начинала думать, что, может быть, все будет хорошо, может быть, меня не обязательно съест овчарка. И тут ворвалась мама со швейной машинкой в руках.
– Что это ты делаешь, глупышка? – пропела она.
Я взвешивала 100 граммов овсяных хлопьев для завтрака с помощью плитки шоколада (шкала на весах оцифрована в унциях, а это неудобно, потому что в таблице калорий вес указан в граммах).
– Знаешь что, дорогая? – продолжала мама, начав открывать и закрывать все дверцы кухонного шкафа.
– Что? – я стояла в носках и халате и пыталась стереть тушь под глазами.
– Малькольм и Элейн устраивают рубиновую свадьбу в Лондоне, двадцать третьего, так что теперь ты сможешь прийти и составить компанию Марку.
– Я не хочу составлять компанию Марку, – выдавила я сквозь зубы.
– О, но он так умен. Закончил Кембридж. Он хорошо заработал в Америке…
– Я не пойду.
– Так, ну ладно, дорогая, давай не будем опять начинать, – предложила мама, как будто мне было тринадцать лет. – Понимаешь, Марк закончил ремонт дома в Холланд-Парк, и он устраивает там для них праздник. Шесть этажей, поставщики и все такое… Что ты собираешься надеть?
– А ты пойдешь с Хулио или с папой? – спросила я, чтобы как-то остановить её.
– О, дорогая, не знаю. Возможно, с обоими, – ответила мама тем особым голосом, с придыханием, который она придерживает для случаев, когда считает, что она Диана Дорз.
– Ты не можешь так сделать.
– Но мы с папой остались друзьями, дорогая. И с Хулио мы просто друзья.
Фр. Фр-р-р. Фр-р-р-р-р. С ней просто невозможно разговаривать в таких ситуациях.
– В любом случае. Я скажу Элейн, что ты придешь с удовольствием, ладно? – И мама направилась к двери, захватив необъяснимую швейную машинку. – Мне надо лететь. Пока!
Я не собираюсь проводить ещё один такой вечер. Чтобы мною снова крутили перед носом Марка Дарси, как ложкой с пюре из репы перед ребенком. Думаю, мне стоит уехать из страны или предпринять ещё что-нибудь в этом роде.
20:00. Еду на ужин. Теперь, когда я снова одна, все Самодовольные Женатики наперебой приглашают меня по субботам и усаживают напротив все более ужасного набора одиноких мужчин. Очень мило с их стороны, и я оч. это ценю, но их забота, кажется, только подчеркивает мою эмоциональную несостоятельность и изолированность. Хотя Магда и говорит, что я должна помнить: быть одной лучше, чем иметь неверного, сексуально невоздержанного мужа.
Полночь. О, боже. Все пытались подбодрить свободного мужчину (тридцать семь, только что развелся с женой, пример суждения: «Должен сказать, я думаю, что с Майклом Ховардом вроде как обошлись несправедливо»).
– Не знаю, на что ты жалуешься, – рассуждал Джереми, обращаясь к нему. – Мужчины с возрастом становятся все привлекательнее, а женщины теряют свое очарование, так что все эти двадцатидвухлетние девочки, которые и не посмотрели бы в твою сторону, когда тебе было двадцать пять, будут теперь бегать за тобой.
Я сидела, опустив голову и пытаясь унять гнев на их умозаключения о женской судьбе и представления о жизни как о музыкальной игре со стульями, где девушки без стула (без мужчины), когда музыка останавливается (им переваливает за тридцать), «выходят из игры». Уф. Вот так.
– Да, я согласна, гораздо лучше найти партнера помоложе, – беззаботно подтвердила я. – Мужчины, которым за тридцать, наводят такую скуку с их медлительностью, навязчивыми идеями о том, что все женщины только и мечтают, как бы окрутить их по рукам и ногам. Мне теперь действительно интересны мужчины до двадцати пяти. Они гораздо лучше способны… ну, вы понимаете…
– Правда? – сильно заинтересовалась Магда, пожалуй, даже слишком сильно. – А как…
– Да, тебе они интересны, – вмешался Джереми, свирепо глядя на Магду. – Но проблема в том, что они не слишком интересуются тобой.
– Хм. Прошу прощения. Моему теперешнему бойфренду двадцать три, – вежливо возразила я. Все ошеломленно притихли.
– Что же, в этом случае, – ухмыльнулся Алекс, – ты сможешь привести его к нам в следующую субботу, когда придешь на ужин.
Вот сволочь. Где я найду двадцатитрехлетнего мальчика, который в субботу вечером пойдет на ужин к Самодовольным Женатикам, вместо того чтобы принимать «Экстази»?
