Огюстен Барроуз - Магазин на диване
Элиот сунул голову в ворот футболки.
– Я имею в виду свою биологическую мать, ту, которую я никогда не видел.
Перчинка выпрыгнула из кровати, и Бебе села, натянув на грудь покрывало.
– Элиот, ты что же, приемный ребенок?
Он кивнул.
– Да, меня взяли из приюта в месячном возрасте.
Как же он раньше ей не сказал?
– Почему ты мне не говорил? Он пожал плечами.
– Не думал, что это важно. Я ведь даже особенно не задумываюсь по этому поводу. У меня нет комплексов по поводу того, что я приемный. – Он проглотил последний кусок пиццы.
Наверное, он прав.
– А зачем она тебе позвонила?
– Ну, она сказала, что ей всегда было интересно, что же со мной произошло, и что она до сих пор чувствует себя виноватой оттого, что отдала меня, что она потратила много лет на поиски. Странно как-то. Она ведь мне никто.
– Она тебе что-нибудь про себя рассказала? У тебя есть братья, сестры? Кто твой отец?
– Черт! – воскликнул он и запрыгал на одной ноге. – Бебе, бога ради, зачем тебе рулетка? И почему ты положила ее на пол?
Бебе закатила глаза.
– Элиот, я же объясняла – это капиталовложение. Рулетка из знаменитого отеля «Сэндз» в Лас-Вегасе. В один прекрасный день она будет стоить целое состояние. Я просто не нашла пока, куда ее пристроить.
Он потер большой палец и нахмурился.
– Ладно, расскажи мне еще о своей матери. У тебя есть братья или сестры?
– О братьях и сестрах она не говорила, но рассказала про отца. – Он нажал на большой палец ноги, и на кончике ногтя появилась маленькая капелька крови.
Бебе смотрела на него, ожидая продолжения истории.
– Когда я родился, они жили в Бруклине. Он был из полиции Нью-Йорка. Только представь: я – сын полицейского! – Хромая, он прошел в ванную и открыл аптечку. – У тебя нет пластыря?
Бебе онемела. Все ее тело пробрала дрожь; руки покрылись мурашками.
–. Элиот, а как зовут твою настоящую мать?
– Все, нашел, – крикнул он, заходя в комнату с коробочкой в руках. Он протянул ей коробку – Вот, можешь открыть? У тебя длинные ногти.
– Как зовут твою мать, Элиот? – повторила Бебе.
– Розалинд, – ответил он, подошел к стулу и взял джинсы.
Бебе показалось, что она сейчас лишится сознания. Зажмурившись, она зажала уши руками, как будто боялась, что голова не удержится на плечах. И тут ее прорвало. Она начала вздрагивать, как при рыданиях, но глаза оставались сухими. Вскоре подоспели и слезы.
Она рыдала, закрыв лицо руками. Элиот подбежал к кровати.
– Бебе, что с тобой? Что случилось, что? – Он был в панике. Он никогда не видел Бебе в таком состоянии.
Сдерживая рыдания, она спросила:
– Неужели ты не понимаешь?
Но слезы нахлынули с новой силой.
Он положил руку ей на плечо, но она ее оттолкнула.
– Бебе, что происходит? Что я такого сказал? – Он ругал себя за то, что сорвался из-за рулетки.
– Элиот. – Она подняла глаза. – Роуз – сокращенное имя для Розалинд. Так зовут мою мать, – произнесла она.
Он поднял брови:
– И что?
– Мои родители жили в Бруклине до моего рождения. Мой отец был полицейским. – Она глотнула воздуха. – Своего первого ребенка, мальчика, они отдали на усыновление.
У него отвисла челюсть. Он даже моргать перестал.
– Элиот, ты мой брат.
16
– Да, мистер Смайт, да, да, о боже! – кричала Никки. Джон дубасил ее сзади, и с его лба ей на спину падали капли пота. – О, я такая непослушная девочка, накажите меня! Жестче, жестче!
Джон ударил сильнее, громко зарычав, как животное, и крепко впившись пальцами ей в ягодицы.
– О, Никки, я сейчас кончу, я сейчас кончу! – воскликнул он, закатывая глаза.
Она резко отстранилась, и он выскользнул из нее. Она перевернулась на спину.
– В лицо, мистер Смайт, кончайте в лицо – но только не на волосы!
Когда он кончил, Никки попросила салфетку. Джон принес коробку с розовыми салфетками из ванной.
– И долго ваша жена пробудет в больнице? – спросила она.
Он зловеще улыбнулся.
– Тридцать дней и тридцать ночей.
Никки забралась под простыню.
– Давайте поспим.
Он лег в постель рядом с ней и обхватил ее маленькое безупречное тело своими большими руками. Она закрыла глаза.
– М-м-м, какой вы теплый.
– Это из-за волос, – пояснил он. – Они согревают.
Никки погладила волосы на его руке.
– А мой отец совсем безволосый, как морской котик. Так противно.
Он поцеловал ее в мочку уха.
– Ты же никогда не занималась ничем таким со своим отцом, а, Никки? – спросил он.
– Всего разок, – ответила она. – Мне было четырнадцать.
Джон удивленно раскрыл глаза.
– Твой отец изнасиловал тебя, когда тебе было четырнадцать?
Никки рассмеялась.
– Вряд ли это можно назвать насилием. Мне было любопытно, вот я и залезла к нему в душ как-то утром.
Он сунул ей в ухо язык.
– Ты такая плохая девочка, Никки.
Она хихикнула.
– Щекотно. – И философски добавила, глядя на палку для шторы: – Я из поколения «Фэшн Кафе», понимаете? Я считаю, что если мне что-то приятно и никому от этого не плохо, значит, надо это делать!
«Да она просто прелесть», – подумал Джон.
– Все мы рано или поздно умрем, так почему бы не жить в свое удовольствие? – Она повернулась к нему. – Кстати, у вас нет, случайно, наручников? Я знаю один классный фокус.
Он прижался ртом к ее маленькой груди, посасывая сосок, пока тот не затвердел.
– Мне на самом деле не семнадцать лет, – призналась она.
Он застонал.
– Мне шестнадцать. Почти.
Он застонал еще громче. Его губы жадно двигались по ее шее.
– Да хоть двенадцать, мне все равно. Ради тридцати дней с тобой я готов до конца жизни гнить в камере смертников.
Джон провел пальцами по упругому плоскому животу Никки.
– Будь я проклят: ни одной растяжки. Пегги Джин вся ими покрыта. Отвратительно.
Никки напряглась.
– Клянусь, у меня никогда в жизни не будет растяжек. Я лучше покончу с собой. Если я когда-нибудь захочу ребенка, то найму какую-нибудь суррогатную корову.
Джон подцепил языком колечко в ее пупке.
– Дети только и знают, что путаться под ногами.
Она потрогала его член.
– Ого, мистер Смайт, что это у нас там? Вы уже готовы?
– Эй, пап! – раздался голос Рикки и топот на лестнице.
– Черт, – прошипел Джек. – Скорей, Никки, спрячься в шкаф или под кровать.
Но было слишком поздно. Рикки распахнул дверь.
– Пап, можем мы заказать пиццу, раз мама… о, привет, Никки, как дела?
Она пожала плечами.
– Да вроде нормально все.
Рикки перевел взгляд на отца.
– Так вот, раз мама загремела в дурку и все такое, можно нам заказать пиццу?
Джон в изумлении уставился на сына.
– Да, конечно, заказывайте.
Рикки просиял.
– Круто. – И он побежал по коридору в свою комнату.
После того как Джон и Никки оделись и Никки переложила одежду из стиральной машины в сушилку, они с ребятами съели три большие пиццы на пятерых.
– Ты разве не должна позвонить отцу и сообщить, где ты? – спросил Джон.
Никки сунула кусок пиццы с пепперони в рот.
– О нет, я делаю все, что захочу. Он меня, кажется, боится.
Джон с Никки сидели вместе на диване, она перекинула свою ногу через его колено. Мальчики сидели на полу, прямо напротив телевизора. Дети пили диетическую колу, а Джон с Никки потягивали водку «Абсолют» из одного стаканчика. Джон обнаружил бутылку в холодильнике, в отделении для овощей, когда искал огурец.
Когда на экране Патрик Бейтман начал орудовать пневматическим молотком, трое мальчиков рассмеялись. Но Никки поставила бумажную тарелку на колени и прикрыла глаза.
– Господи, какая гадость, смотреть невозможно, – она глянула сквозь пальцы.
Пока дети внимательно следили за омерзительной сценой из «Американского психопата – 2», Джон думал, что впервые у него такой приятный семейный ужин. Обычно семья сидела на жестких стульях и его жена расспрашивала мальчиков об уроках или воскресной школе. А сам Джон все время мечтал о какой-нибудь девочке, увиденной в «Севентин» или «Джейн». Пегги Джин настаивала, чтобы мальчики выпивали по восемь унций однопроцентного молока. И когда кто-нибудь из мальчиков выходил из-за стола, она поворачивалась к нему и спрашивала: «Дорогой, как прошел твой день?»
Но сидя здесь с Никки и сыновьями, Джон наслаждался каждым мгновением. Еще сегодня, несколько часов назад, он переживал, как будет управляться с домашними делами и работать одновременно. Но Никки ясно дала ему понять, что позаботится о доме и прочем, если он позаботится о ней. И мальчики, похоже, были только счастливы заказать пиццу или поехать в «Макдоналдс». Джон не замечал, чтобы их особенно травмировало то, что их мать поместили в психушку. Кажется, они не имели ничего против Никки: как будто она всегда была здесь.
Более того, когда Никки предложила посмотреть «Американского психопата» по платному каналу, все трое завизжали от радости.
