Дженгиз Тунджер - Конфискованная земля
— Возьми бумагу, — повторил Хасан, — и пиши, что продлеваешь договор на год…
В ответ опять последовало молчание. Хасан угрожающе повел стволом ружья.
— Напишешь?
Одной рукой он вынул из кармана бумагу. Сердер Осман взял ее и передал Мастану.
— Что писать-то? — глухо спросил тот, доставая ручку.
— Пиши: «Сулейман Оджак, Вели Думлу, Хасан…» Как его фамилия?
— Чакмак, — подсказал Сердер Осман.
Хасан продиктовал имена и фамилии всех, у кого была конфискована земля.
— Теперь так пиши: «Если вышеуказанные люди в течение года выплатят стоимость своих конфискованных полей, то они получат обратно документы, подтверждающие их право на владение этими полями». Ставь подпись.
Мастан расписался.
— Еще палец оттисни на всякий случай.
Люди вокруг заулыбались. Мастан помазал чернилами кончик пальца и нажал им на бумагу рядом с подписью. Сердер Осман протянул бумагу Хасану. Тот молча сложил ее, сунул в карман, вскинул ружье на плечо и, ни на кого не глядя, вышел из кофейни.
— Разбойник! — плюнул на пол Мастан. — Эх, недаром говорят, груша падает под грушевое дерево! Чего еще ждать от разбойничьего племени? Бандиты!
Между тем кофейня заходила ходуном. Людей как живой водой сбрызнули. Смех и шутки сыпались со всех сторон. Караахметлиец обрел наконец свое прежнее лицо.
С тех пор Хасана без ружья никто не видел. Оно будто приклеилось к его спине. Казалось, он и спит с этим ружьем. О его храбрости восторженно говорили повсюду. Только и слышалось: «Хасан!», «Лев Хасан». Один вид его фигуры с ружьем за плечами вселял уверенность в сердца односельчан и прогонял страх. «Пока Хасан с нами…» — шептали они друг другу.
Мастан из дому и носа не казал. Выйдет иногда под вечер пройтись — и обратно. У самого вид озабоченный — небось, что-то прикидывает в уме, новые паучьи сети плетет.
Трудно было крестьянам смыть с души этот горький осадок страха и тревоги за завтрашний день. И не мудрено. Ведь этот осадок накапливался годами. Но теперь никто уже не высказывал вслух своих опасений. Их заглушали заклинанием: «Пока Хасан с нами…»
Но Мастан еще рядом — этот подлый, бездушный лихоимец, наказание аллаха! Он еще сыграет свою шутку и с Хасаном и с Караахметли. Эти мысли порождали новые тревоги, сгоняли радость с крестьянских лиц.
Опять повадился Хасан ходить к своему роднику. Сидит под деревом, размышляет о чем-то.
Вот и сейчас, сидя под тутой, он задумался о матери. Ей лучше с каждым днем. Через недельку совсем поднимется. Тогда они смогут уехать отсюда. Хасан поднял голову, устремил взгляд в туманную даль. Они уедут далеко-далеко. И никогда сюда не вернутся… может быть. Трудно, наверное, будет забыть все это. Забыть родную деревню Караахметли, где он родился и вырос, где провел самые лучшие и самые горькие дни своей жизни. Над головой его поют птицы. Родные караахметлийские птицы! Рядом тихо журчат струи родного Булака. Хасан стянул с плеча ружье и улегся на землю, пахнущую прелой сыростью. Необыкновенное умиротворение охватило его. Значит, осталась неделя. Неделя — и он заживет вместе с Алие и матерью, не думая о Мастане. Только бы мать скорей вставала на ноги! Хасан прикрыл глаза. Так лучше ощущалось на лице прохладное прикосновение ветерка.
Внизу мелькнула тень. Бесшумно и осторожно заскользила вдоль дороги, медленно, будто под тяжестью огромного груза, приближаясь к Хасану. Мастан!.. Оттуда, снизу, ему видна была только голова Хасана — тело скрыто за каменной кладкой, ограждавшей родник. Беспокойные злобные глазки Мастана неотрывно следили за этой головой. Открой Хасан глаза — Мастан мгновенно скроется. Щелки между веками Хасана совсем маленькие. Вот уже нет щелок, только две темные линии сомкнувшихся ресниц. Одна секунда, всего одна секунда! Над головой Хасана нависло дуло пистолета — известного на всю округу пистолета с серебряной рукояткой!
— Хасан!
Юноша раскрыл глаза, приподнялся на локте. Весь мир заслонила черная тень.
— Отдай бумагу! — приказал Мастан. — Отдай бумагу, которую ты силой заставил меня написать.
Ствол пистолета слегка покачивался из стороны в сторону. Видно, Мастан здорово трусит, собственного пистолета боится. Хасан оправился от смятения.
— А если не отдам?
— Отдай! — Голос Мастана звучал почти мольбой, но пистолет больше не дрожал.
Дело не шуточное.
— А если не отдам? — повторил Хасан, медленно поднимаясь с земли.
Рука с пистолетом опять часто задрожала.
— Не отдам — и все!
— Не дай пролить кровь, верни бумагу. — Пистолет опять прекратил свою пляску.
Хасан рванулся и одним прыжком очутился за деревом. В тот же момент грянул выстрел. Ружье Хасана лежало на земле. Он нащупал ногой ремень и потянул его к себе. Мастан выстрелил еще раз. Хасан успел подтянуть к себе ружье, но в ногу попала пуля. Все-таки ему очень везло. Ружье заряжено, руки целы. Он осторожно выдвинул плечо из-за дерева, Выстрел! Хасан свалился под дерево, но тут же опять выпрямился и нажал курок. Мастан поднялся из укрытия во весь рост, зашатался и рухнул на землю.
— Конец, — прохрипел он, — конец…
Хасан видел это словно сквозь туман. Ему нестерпимо хотелось лежать и не шевелиться, но он напрягся, подполз к дереву и прислонился к нему спиной. Со стороны казалось — сидит человек в безмятежной позе, отдыхает под деревом. По телу Мастана пробежала последняя судорога.
На дороге показались бегущие люди. Хасан попытался подняться навстречу им — не было сил. Мгновение — и они окружили Хасана со всех сторон. На Мастана никто даже не глянул.
— Надо его в город скорей!
— Давай беги за арбой!
Подхватив Хасана под руки с двух сторон, крестьяне медленно повели его в деревню. Пока дошли, арба Мастана была уже готова. Ее дали без звука, никто и заикнуться не посмел в ответ на требование:
— Для раненого!
Алие увидела из окна странную картину: движется по дороге огромная толпа. Тут и дети, и старики, и старухи — вся деревня.
Алие кинулась на улицу.
— Кто? — закричала она.
— Хасан, — ответили ей. — Стреляли с твоим отцом друг в друга.
— Убит?
— Отец твой убит.
— А Хасан?
— Ранен.
Пока Алие расталкивала толпу, Хасана уложили в повозку. Сердер Осман стегнул лошадей.
Арба запрыгала по камням. Дверца повозки открывалась и с громким стуком закрывалась при каждом толчке.
Девушка из последних сил бежала за арбой. Вот уже совсем немного… Еще два шага… Она ухватилась за дверцу и прыгнула в повозку, ударившись подбородком о косяк. Не замечая крови, сочащейся из разбитой губы, Алие опустилась на колени перед Хасаном. Он лежал в забытьи.
— Хасан, Хасан! — зашептала она тревожно.
Тот пошевелился.
— Хасан…
Глаза его открылись.
— Ты? — не услышала, а скорее догадалась Алие. Рыдание сдавило ей горло, она припала к его груди.
— Не плачь, не плачь, — шептал он. Его начал бить кашель. Он пытался приподняться, но голова бессильно упала на подстилку.
— Раны горят, — пожаловался он. — Так и печет…
Алие опять в слезах припала к нему. Две горячие капли поползли за ворот рубахи Хасана, защекотали грудь. Он протянул руку, погладил лоб, глаза, щеки любимой. Алие взяла его руку, сжала в ладонях.
Выехали на ровную дорогу. Повозка катилась теперь так плавно, словно и не двигалась вовсе. Только дверца с тихим стуком открывалась и закрывалась…
Примечания
1
Нахие́ — волость, мелкая административная единица в Турции.
2
Чарыки — крестьянская самодельная обувь.
3
«Зеленая лягушка» — сорт дешевых турецких сигарет. (Прим. авт.).
4
Дёнюм — мера земли, равна 919,3 м2.
5
Падишах — один из титулов бывших турецких султанов.
6
Куруш — мелкая монета, одна сотая турецкой лиры.
7
Дэв — мифическое чудовище.
8
Яйла — горное плато, служащее летним пастбищем.
9
Каймакам — начальник уезда.
10
Минтан — верхняя крестьянская одежда.
11
Вали — начальник вилайета (губернии).
12
Фатьма — по преданию, дочь пророка Мухаммеда.
13
Кул Халиль — средневековый турецкий поэт.
14
Мастан, хвастая своей «начитанностью», приписывает искаженное изречение «Зеркало человека не речи его, а дела» не настоящему его автору — Зия Паше, турецкому классику XIX века, а его современнику, другому турецкому писателю — Намык Кемалю. (Прим. авт.)
