Мюриэл Спарк - Передел
– Не волнуйтесь, я говорила о Диане, – успокоила его Паулина. – Несколько человек очень заинтересовались. Кстати, угадайте, кто там был? Те самые иезуиты, Катберт Плейс и Джерард Харви, эколог. Отец Джерард даже уговаривал нескольких человек посетить наши собрания и рассказывал, как в Неми экологично, как здесь сохранилась окружающая среда и много еще в этом духе. Отец Катберт справился, как у вас дела, а я ему заявила, что долго рассказывать. Потом…
– Мисс Фин, – перебил ее Хьюберт, – я хочу знать про харизматическое собрание, а что болтали иезуиты, сможете пересказать и позже. Однако, моя дорогая, не могу не заметить, что ваши старания рассказать всем об истинном братстве исключительно похвальны. Вы очень, очень предусмотрительны, мисс Фин. Опишите, пожалуйста, мессу.
– Ну… месса просто предваряла собрание. В ней не было ничего особенного, кроме танцев под гимны и поцелуя мира, который был совсем настоящим, все друг с другом целовались. Монашкам это очень понравилось. В общем, все обнимались и пели.
– Нам тоже надо завести монашек, – решил Хьюберт. – У Дианы всегда были девственницы-весталки. Надо чтобы девственницы-весталки круглосуточно следили за пламенем на алтаре.
– Это несложно устроить, если не на полный день, – ответила Паулина. – Кто согласится целыми днями глазеть на огонь?
– Когда у нас будет большой приход, все организуется само собой, – сказал Хьюберт. – Иезуиты тоже приняли участие в оргии?
– Я бы не назвала это оргией. В любом случае иезуиты только наблюдали. Потом стало гораздо интереснее, когда они заговорили языками. Не знаю какими, это было похоже на что-то восточное, иврит какой-нибудь или греческий. В общем, это называется «говорить языками». Еще там толковали Писание. Там была одна женщина, она толковала очень много, вы не поверите, она – доктор наук. Эта женщина продекламировала отрывок из Евангелия, закрыла глаза и воздела руки, а все сказали «аминь». Потом мы пели, хлопали в ладоши и танцевали…
– Откуда был отрывок? – перебил Хьюберт.
– Не знаю. Что-то о странствиях святого Павла.
– Это не Евангелие, это Деяния апостолов. А про что?
– Не помню. Что-то про Господа. Понимаете, там было так шумно… К тому же слова ведь не главное, да?
– Да. А чем занимались иезуиты?
– Они стояли в стороне, но им нравилось, они всех разглядывали. Катберт Плейс подошел ко мне и сказал: «Привет, Паулина, как вам это нравится?» Я ответила, что ужасно нравится. Мне и правда нравилось. Но потом, знаете, я почувствовала себя страшно усталой…
– Все ясно, – сказал Хьюберт. – Нам надо оживить проведение службы в Братстве.
* * *Зной стоял как вечером в конце июня. Море за грядой холмов Альбано сливалось с затуманенным жарой горизонтом.
Последние десять дней Паулина работала не покладая рук, растрачивая столько сил, сколько, казалось ей, у нее никогда больше не будет. Хьюберт не забывал напоминать ей, что они готовят лишь предварительное собрание в узком кругу, и только за ним последует большой съезд паствы со всего мира.
За прошедшие дни Паулине удалось созвать немало верного Хьюберту народа. Собраться все должны были позади дома, в давным-давно заросшем саду, который постепенно перетекал в темный, сырой лес. Грядущее событие Паулина назвала «тайной встречей» и поэтому полностью отказалась от писем и телеграмм. Не один час секретарша просидела у телефона и за рулем машины, чтобы известить «Друзей Дианы» и убедиться, что все будут. Целью встречи было формирование ядра, вокруг которого должны вырасти новые ячейки Братства.
Привести в порядок сад не представлялось возможным, но все же Паулине удалось расчистить достаточно места, чтобы установить алтарь с украшенным цветами навесом и шатер с напитками и закусками.
– Что будет, если пойдет дождь? – нервно спросила она Хьюберта накануне.
– Дождь не пойдет! – отрезал Хьюберт.
В последний день Паулина съездила в Рим, чтобы подстричься и купить удивительный наряд, в который она и облачилась теперь, когда первые ласточки уже начали собираться. Увидев ее, Хьюберт воскликнул: «Не смейте в этом показываться!» – однако было уже слишком поздно. Это был брючный костюм цвета хаки с четырьмя карманами и позолоченными пуговицами на пиджаке. Штаны-галифе Паулина заправила в высокие матерчатые ботинки, а поверх коротких кудряшек, чтобы завершить образ охотницы, водрузила соломенную треуголку.
– Почему? – спросила она у Хьюберта, который дожидался под навесом, облаченный в церемониальное одеяние.
– В вашем наряде нет ни гармонии, ни смысла! Вы похожи не то на коменданта концлагеря, не то на экспонат из лондонского борделя!
– Он символизирует охоту, – возразила Паулина. – Ведь Диана – охотница?
– Ее всегда изображают в тунике, – зашипел Хьюберт, – и с колчаном стрел.
Было жарко, и тяжелое одеяние не улучшало его настроения.
– Но не носить же мне тунику, у меня фигура неподходящая!
– Фигура у нее!… – не выдержал Хьюберт. – Если вы считаете, что к вашим коровьим ляжкам подходит это уродство…
Паулина расплакалась и вытащила из поясной сумки красный носовой платок в белый горошек, судя по всему, созданный богами исключительно для того, чтобы довести Хьюберта до бешенства. Из дома выбежал Вальтер и замер в немом изумлении. Он уже не раз был свидетелем подобных сцен, однако прежде не видел ни Хьюберта в церемониальном облачении, ни Паулины в ее сногсшибательном костюме.
Хьюберт, находившийся рядом с приготовленным троном, долго и с тщанием выбирал позу, в которой сейчас находился, и не хотел портить эффекта. Он стоял с поднятой рукой, приготовившись благословлять первых гостей, машины которых, судя по шуму, остановились у ворот. Это не мешало ему изрыгать проклятия:
– У этой женщины никакой торговой сметки! Скажите, чтобы она избавилась от этого омерзительного одеяния! Та, которая должна быть верховной жрицей, нарядилась как на детский утренник! Кот в сапогах! Вы забываете, что я работал в театре и у меня был огромный успех! Я сам ставил «Се soir, mon frиre», и костюмы подбирал тоже я!
Вальтер, который так ничего и не понял, спросил у Паулины:
– О чем он разоряется?
– Я должна носить что-то, символизирующее мое положение в Братстве! – всхлипнула Паулина из-за красного носового платка. – Иначе никто не обратит на меня внимания. Я совсем забегалась за десять дней подготовки! Разъезды, звонки, напитки, парикмахер, бутерброды… Костюм надо было подогнать по фигуре… И я не говорю уже о списках дел, которые надо было печатать!
– Ты уверена, что не хочешь снять шляпу и переобуться? – предложил Вальтер, стараясь перекричать Хьюберта, у которого еще не иссяк запас ругательств. – Будет очень жарко. Выглядит-то неплохо…
– Вот они, – перебила его Паулина, когда из-за угла показалась первая группа людей. – Я на посту.
Она размашистым шагом подошла к калитке, перегородившей тропинку, распахнула ее и принялась приветствовать гостей.
Кто-то пришел из любопытства, кому-то было все равно куда идти, а несколько местных крестьян и торговцев, недавно принятых в Братство, пришли, потому что им нравилась экзотическая атмосфера.
Перед алтарем, за которым стоял Хьюберт, Паулина разместила скамейки. Она внимательно вглядывалась в каждого припухшими красными глазами, приветствовала со злобной улыбкой и указывала на места.
– Паулина, – поздоровался с ней отец Катберт, – у вас очень спортивный вид.
Паулина махнула рукой, чтобы он не задерживал движение, а Вальтер нервно улыбнулся из-за ее плеча. Катберт, как всегда в компании Джерарда Харви, двинулся к скамейке.
Одна местная торговка шепнула другой:
– Эти иезуиты ни одного собрания не пропускают.
– И всегда ходят парой.
– Как карабинеры, – вмешалась третья. – Один умеет читать, а второй – писать. – Смех трещал как огонь в траве, пока Паулина не шикнула на торговок.
К четырем часам все расселись, и Паулина заперла калитку. Она конфисковала у Петиции кинокамеру, которую та принесла, чтобы Пьетро снял фильм. Летиция разозлилась, но не стала связываться с предводительницей в треуголке. Сын Берто, Пино, тоже приехал. Его на встречах особенно привлекало ощущение вражды между Мэгги и Хьюбертом.
Не так давно приятель Петиции, психиатр Марино Весперелли, тот, которого она пару лет назад притащила на званый обед с Мэгги, обнаружил в центральной психиатрической больнице Рима пациента из Швеции. У пациента не было родственников, о нем никто не беспокоился, но он явно излечился от наркомании (из-за пристрастия к наркотикам швед и попал два года назад в больницу). Поговорив с пациентом, Марино узнал, что тот когда-то работал секретарем у Хьюберта. Таким образом, не без помощи Летиции, Курта благополучно доставили к Хьюберту, который пришел в ужас, но не решился возражать. К тому же на сторону бывшего наркомана встала Паулина. Таким образом Курт сделался членом Братства. Он спал до обеда и часто уезжал на машине, которую ему одолжила Летиция. Хьюберт периодически обыскивал его комнату, но не находил ни следов наркотиков, ни шприцев. Поэтому Курт, которого можно было обвинить разве что в лени,
