Ричард Рив - Чрезвычайное положение
— Пожалуй, мне придется пожить некоторое время здесь.
— Мне кажется, это невозможно.
— Из-за Кеннета?
— Да, из-за Кеннета.
— Это я беру на себя.
— Было бы лучше, если бы ты поселился где-нибудь в другом месте. У Эйба нельзя?
— Он тоже под подозрением. На прошлой неделе и у него была полиция.
— А Грасси-Парк?
— Дом под надзором полиции.
— Я боюсь Кеннета.
— Тебе нечего бояться.
Эндрю решительно поднялся.
— Я сегодня вернусь поздно. Оставь мне горячего кофе.
— Пожалуйста, будь осторожен, Эндрю.
— Обо мне не беспокойся.
Он надел пиджак и повязал галстук.
— Я буду около одиннадцати. Бели Кеннет начнет ворчать, пошли его к черту.
Он чмокнул ее в щеку, вышел в коридор и небрежно захлопнул за собой дверь.
Глава двенадцатая
Едва за Эндрю затворилась дверь, Мириам услышала, как заворочался в постели Кеннет. Она тяжело опустилась на скамейку. Слава богу, что они не встретились лицом к лицу. Муж и брат. Она боялась Кеннета, да и Эндрю, кажется, хороший упрямец. Он совсем не тот, каким она знала его раньше. Зрелый и уверенный в своих силах. Никому не известно, что может произойти, если встретятся эти двое.
— Мириам!
Она покорно поднялась.
— Мириам! — еще раз крикнул Кеннет из спальни. — С кем это ты, черт побери, разговаривала?
— Это не важно, совсем не важно, Кеннет.
Она отчетливо представила себе, как Кеннет сидит сейчас в постели и пытается достать брюки. Тонкие, белые, паучьи руки тянутся сювозь прутья спинки. Он схватит их, натянет, а потом будет сидеть, ковыряя в зубах сломанной спичкой, вытянув перед собой красные, в ссадинах, ноги. Его ноги всегда вызывали у нее отвращение.
— Это не важно, Кеннет. Совсем не важно.
— А для меня очень важно!
Он вошел в кухню босой, на ходу натягивая рубаху.
— Кто был здесь утром?
— Никто, Кеннет.
— А чья это грязная тарелка?
— Умоляю тебя, Кеннет.
— Эта черная свинья Эндрю?
— Мой брат не черная свинья.
— Так был все-таки Эндрю или нет?
— Это не имеет значения.
— Был он здесь, я спрашиваю?
— Да, он был здесь, — сказала она и беспомощно опустилась на прежнее место.
— Ты хочешь сказать, что пустила этого мерзавца в мой дом?
— Ему негде было переночевать.
— И ты имела наглость приютить его?
— Да!
— Кто разрешил тебе?
— Больше ему некуда было идти.
— И этот червяк приполз обратно?
Она сочла, что разумнее всего промолчать. Лучше сложить грязную посуду в мойку.
— Кто тебе позволил пустить его в дом?
Она отвернула кран, подставила ладонь под струю и стала ждать, когда пойдет горячая вода.
— Я тебя спрашиваю!
Она взяла мыло и намылила мочалку.
— Черт побери, я с тобой говорю!
Она собрала с тарелки Эндрю остатки пищи и бросила в помойное ведро, затем опустила тарелку в воду.
— Отвечай!
— Пожалуйста, забудь об этом, дорогой.
— Не хочу!
Дальше все произошло так стремительно, что она не успела даже опомниться. Он выбил тарелку у нее из рук, и она разлетелась на мелкие кусочки. Мириам в оцепенении уставилась на пол.
— Когда муж опрашивает, изволь отвечать!
— Что тебе от меня нужно?
— Почему ты пустила Эндрю в дом?
— Он мне брат.
— Это для меня ничего не значит.
— А для меня значит.
— Ты еще смеешь огрызаться?
Мириам отвернулась и стала мыть посуду. Он выхватил у нее из рук чашку и оо всего размаху швырнул об стену. Осколки рассыпались по линолеуму.
— Я не вернусь до тех пор, пока ты не перестанешь буянить, — оказала она, снимая фартук.
— И куда же ты надумала идти?
— Это мое дело.
— Ты останешься дома.
Какое-то мгновение они с вызовом смотрели друг на друга.
— У тебя хватило наглости пустить в мой дом эту черную свинью?
— Я пустила в дом брата.
— Убийцу собственной матери! Может быть, и хорошо, что она умерла! А то наплодила бы еще таких же.
— Пожалуйста, не задевай мать.
— Не указывай, что мне можно говорить, а чего нельзя!
— Моя мать не имеет ко всему этому никакого отношения.
— Она произвела на свет этого черного выскочку!
— Пожалуйста, оставь мать в покое!
— Если только этот проклятый коммунист явится сегодня, я натравлю на него полицию.
— Если ты так сделаешь, я тоже сообщу в полицию.
— О чем?
— О твоих белых проститутках. Ты слышал про закон «О борьбе с безнравственностью»?
— Что?
— Я сказала, что сообщу в полицию о твоих белых приятельницах.
— Ах ты, поганая брехунья!
— Почему бы тебе не назвать меня поганой черной брехуньей?
— Ты — поганая черная брехунья!
— Мне незачем врать.
— А что тебе известно о белых проститутках?
— То, что они уже бывали в моем доме.
— Врешь!
— И даже в моей постели!
— Врешь!
Он сгреб ее в охапку, скрутил за спиной руки и стал теснить «стене.
— Это правда!
— Поганая брехунья!
— Ты сам знаешь, что это правда. Если ты донесешь в полицию об Эндрю, я заявлю о твоих белых девках.
— Ты намерена заявить в полицию?
— Если ты не отпустишь меня.
— Ах ты, грязная сука!
Свободной рукой он изо всех сил хлестнул ее наотмашь по губам. Изо рта показалась кровь.
— Я прошу тебя, Кеннет… Ты знаешь, что я говорю правду.
— Значит, ты собираешься донести на своего мужа в полицию?!
— Ты это заслужил!
Он обрушивал на нее удар за ударом. На щеках у нее отпечатались пальцы Кеннета.
— Пусти, Кеннет!
— Не пущу до тех пор, пока не сознаешься, что ты — проклятая брехунья!
— Я скажу все, что захочешь, только отпусти.
— Говори!
— Пожалуйста, Кеннет…
— Говори!
— Что говорить?
— Что ты никогда не видела здесь белых женщин.
— Пусти!
Он сжал ее крепче.
— Ты никогда не видела здесь белых женщин.
— Я никогда не видела здесь белых женщин.
— И никогда больше не пустишь в дом этого негодяя!
— Нет, Кеннет!
— Ты никогда не пустишь его!
Мириам захлебнулась горячей кровью и беспомощно закашлялась. Кеннет немного расслабил руки.
— Если только он явится в мой дом, я сверну ему шею. Слышишь?
Она вытерла лицо рукавом.
— Слышишь?
— Да, Кеннет.
— А теперь готовь мне завтрак. Я голоден.
С покорным видом она поставила на плиту сковородку и налила масла.
Глава тринадцатая
Во вторник, 29 марта, мистер Уильям Б. Фрейджон явился на службу с большим опозданием, невероятно злой, потому что на пригородных линиях было прервано движение поездов. Позже в тот же день он узнал, что в линию высоковольтной передачи неподалеку от Солт-ривер ударила молния.
Руфь Тэлбот должна была выйти пораньше, чтобы успеть на автобус в восемь пятнадцать и вовремя попасть на лекцию в университет.
Пампоуен из Спрингса выиграл тридцать тысяч фунтов стерлингов по государственной лотерее, проводившейся в Южной Родезии.
Браам де Врис безуспешно пытался получить разрешение на поездку в локацию Ньянга.
Министр обороны заявил в сенате, что сто семьдесят пять воинских формирований в стране насчитывают две тысячи шестьсот сорок офицеров и пятьдесят шесть тысяч восемьсот три солдата.
Эйб Хэнсло ехал в стеенбергскую среднюю школу, полный дурных предчувствий. Может, было бы благоразумнее поступить, как Эндрю, и вообще не появляться в школе.
Траулер, плавающий в районе Кейптауна, выловил на глубине трехсот морских саженей редчайший экземпляр Oreosoma atlanticum.
Мириам Питерс укладывала свои вещи, заливаясь слезами, но чувствовала, что ей надо порвать с Кеннетом.
В Касле состоялось сто четырнадцатое представление «Son et Lumière» на африкаанс.
Джастин Бейли понимал, что нужно уйти из дому, так как в любое время могут начаться повальные аресты.
Элдред Каролиссен прогулял первый урок, потому что не приготовил задания мистера Хэнсло.
Требовался шестнадцатилетний цветной юноша для работы в мастерской. Подходящему претенденту предлагали хорошие условия.
Мистер Альтман решал очередной кроссворд в «Кейп Таймс» и никак не мог подобрать нужного слова на номер два по горизонтали. «The rare bad garment» подойдет? Десять букв. Должно быть, анаграмма «the rare bad».
Установлено вознаграждение в пять фунтов тому, кто сообщит о нынешнем местонахождении Луизы Адамс, ранее проживавшей на Клооф-стрит.
Проводив Чармейн и Джереми до автобусной остановки, миссис Каролиссен сняла туфли и прилегла на кушетку отдохнуть. Ей и в самом деле хотелось отдохнуть — ведь с полседьмого на ногах. Дети доставляли все больше и больше хлопот. Чего стоили одни завтраки! Винсент не любит сыр. Поль ни за что не хочет есть помидоры. Чармейн требует арахисовое масло и отвергает джем. Что до Элдреда, то с ним все труднее справляться. Она не сомневалась, что в этом виновато дурное влияние мистера Дрейера. Надо будет поговорить с мужем, «о какой от этого толк? Никакой от него пользы. Только и знает, что читает свою чертову «Кейп Таймс» или «Аргус», а детей взвалил на нее. Элдред совсем отбился от рук. Взять хотя бы сегодняшнее утро. Он даже не счел нужным пожелать доброго утра собственной матери. И дома не позавтракал, и с собой ничего не взял. Пусть м-р Каролиссен примет какие-нибудь меры. Ну почему, почему она одна должна так мучиться? В конце концов он отец! Подумать только, как Элдред надерзил ей в присутствии этой белой девицы — Руфи, что ли, приятельницы мистера Д. Она разыскивала его в Грасси-Парк. Ну, этому больше не бывать. Мистеру Д. придется искать себе другую квартиру. Не может же она допустить, чтобы у них в доме шарили сыщики.
