Михаил Сидоров - Хроники неотложного
— Вроде того.
Он вздохнул.
— Пионерское прошлое. А ты в нее хоть раз заглядывал, атеист?
Вообще я крещеный. В шестнадцать крестился, импульсивно, Уэббера с Райсом[79][80] наслушавшись. Открыл Евангелие, читаю и спотыкаюсь — не состыковывается. Иудея под Римом, Иисусу в рот смотрят, он многотысячные сходняки собирает, а римляне бездействуют. К Иоанну куда меньше шло, и то его повязали, на всякий случай, а тут пять тысяч мужчин! — Восемь когорт, легион почти! — И ничего. Странно.
Или. Въезжает в Иерусалим. Триумф. Народ машет ветками, поет осанну. Через пару дней казнь — где все?
Нету. Куда делись? Неясно. Распни, кричат, распни, а ведут на Голгофу — стоят и рыдают… лажа какая-то.
Спросил. Пожурили, процитировали пару абзацев, порекомендовали не умничать, а просто верить — и как рукой сняло. На раз прошло: не, ребят, так не устраивает!
— Вы знаете, заглядывал. Неоднократно. Как-то там неубедительно все.
Ухмылочка-усмешечка, с детства такую не выношу.
Взрослые очень любили: ну-ну, дурачок, иди сюда, расскажи… Сколько раз ее видел — опять она!
И что-то невмоготу стало.
Пошел ты, старший пастор, знаешь куда?! Я полистал хрусткие, с прожилочками, страницы.
— Вот. «Покажите монету, которою платите подать.
Они принесли Ему динарий. И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят ему: кесаревы. Тогда говорит им:
"Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу».
— Ну и?
— Иудаизм запрещает изображения. Любые. На них даже смотреть богохульство. А тут фарисеи, ортодоксы из ортодоксов, приносят Христу монету с профилем императора. Как, а? Притом что единственной римской провинцией, которой во избежание религиозных бунтов оставили местные деньги, была Иудея. Исторический факт.
— Откуда такая осведомленность?
Зацепил — неприязнь в голосе.
— Иосиф Флавий. И опять же об ортодоксах. Проходил Иисус с учениками засеянными полями, и те, оголодав, стали колоски рвать, а фарисеи им: как? в субботу? а-а-а!!! А хрен ли они, такие правильные, сами делали на этих полях в разгар Шаббата?
Он отмолчался. Я снова похрустел страницами. Приятно все-таки пахнут, черт побери.
— Или еще:
«Вдали же от них паслось большое стадо свиней. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, вышедши, пошли в стадо свиное. И вот, все стадо свиней бросилось с крутизны в море и погибло в воде…»
Свинья для иудея табу. С фига ли посреди ортодоксальной страны вот так, запросто, пасется две тысячи рыл?
— Там жили и другие народы.
— Но столицей-то был Иерусалим, в котором правили первосвященники-иудеи.
— Ну, мало ли… Провиант для римских солдат.
— А мяса и так навалом — тысячу лет в тех краях овец разводили, сам Моисей пастухом был. Кстати, о пастухах…
«Пастухи же побежали и, пришедши в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми».
Кто пас этих свиней — евреи? Ха!
— Рабы пасли. А свиней римляне могли с собой привести.
— Ага, пешком! Через всю Малую Азию.
Я сделал паузу. Артемий Лонд истекал отрицательными флюидами… А-а, все равно вылезать!
— Далее: свиньи, как лемминги, тонут в море. Морем в данном случае, судя по тексту, называют Кинеретское озеро — главный источник воды в стране. Попади в него хоть одна свинья, и оно автоматом считается оскверненным. Правоверные иудеи, а других тогда не было, сдохнут, но пить из него не станут, а виновника забьют на хрен камнями — за меньшие грехи забивали. А тут, какого то малоизвестного проповедника смиренно просят покинуть территорию — всего лишь. Евреи, понимаешь, бойцы — весь Ветхий Завет с кем-то режутся…
Раздраженный жест: хватит, Рошфор!
— Нельзя ж все понимать так буквально! — Он умолк на секунду, явно вспоминая мое имя, понял, что мы не представлены, и продолжил: — Нельзя быть таким упертым, это все-таки не исторические хроники, а книга притч.
— А зачем поклоняться книге притч?
Назидательно:
— Не поклоняться, а следовать заложенным в ней человеческим ценностям.
— А люди везде одинаковы, во все времена. И ценности у всех схожи, изначально, так что устанавливать на них копирайт по меньшей мере смешно. Тем более что вы, например, заложенным в книге притч ценностям совершенно не следуете.
Сейчас он меня высадит. Дослушает и высадит. Во мне плясала веселая злость, и я продолжал ерничать:
— Вам, согласно книге притч, следует для меня половину плаща своего отрезать и вместо одного поприща два пройти…
Он перебил:
— Я тебя на своей машине везу.
— Угу. И попрекаете меня этим. Кстати, остановились вы не для того, чтобы меня подвезти, а чтоб гордыню потешить — сами признались.
И — как мулетой в загривок:
— А еще старший пастор!
Щелкнув поворотником, он сбросил скорость и прижался к обочине.
— Выметайся.
Я вылез и процитировал:
— «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих…»
Он перегнулся через сиденье, захлопнул дверь и газанул, обдав меня выхлопом и пылью из-под колес. Я оттопырил средние пальцы, сложил крестом и показал ему вслед.
Работой лечить не пробовал? Тоже мне, замполит Иисуса нашелся! Себе-то непыльную работенку подыскал — холеный, как венеролог, ничего тяжелее Библии, поди, сроду не поднимал.
Я забросил рюкзак за спину и огляделся. М-да! Хрен тут кто подберет — сплошной лес кругом, до ближайшей населенки пилить и пилить. К тому же кусок скоростной, все как минимум сотню держат: вжик! и поминай как звали. Буду идти и подголосовывать на ходу. Вытащив гармонику, я зашагал в такт When The Saint's Go Marchin' In.
Постепенно захорошело — печатал себе по обочине строевым и даже голосовать перестал…
* * *Ого! Я глазам своим не поверил — огромная фура, обогнав меня, дружески подмигнула и, погасив инерцию, мягко встала метрах в двухстах впереди.
— Далеко? — В Москву. Сиденье, сказав «пу-х-х», мягко подалось вниз. — Рюкзак можешь на спалку кинуть. — Да и так хорошо. Я протянул руку: — Феликс. — Паша. — Очень приятно. В Новгород? — В Новгород. — Я там у начала объездной вылезу?
— Вылезай на здоровье. Только на развилке не стой, за мост иди.
— Почему?
— Не остановятся — скорость сбрасывать в падлу. А за мостом знак — ограничение до сорока, все притормаживают.
— Спасибо.
— Не за что. Ты что тут посреди трассы делал?
— Да-а… высадил меня хрен один.
— Чего так?
Видно было, что он рад случаю потрепаться. Порвал одной рукой упаковку с сухариками, протянул мне:
— Держи.
— Спасибо. — Я захрустел колкими, пахнущими дымком корочками. — Во мнениях не сошлись. Он сам из евангелистов — знаете, такие, в костюмах, с табличками на груди?
— Давай на «ты».
— А? Хорошо. Короче, стал на темя капать. Библию вытащил… Я ему на эту тему свои соображения высказал, думал, ответит аргументированно, а у него, мерзавца, один аргумент: вылазь из машины!
— Попал ты… Я тоже как-то подобрал одного. Тоскун ужасный — с первой минуты понял. Закурил с досады, а он мне: курение — грех, а поскольку я в какой-то там церкви состою, то прошу веру мою уважать и в моем присутствии не курить.
— Круто.
— Не то слово. Выбросил я сигарету, довез его до поста и высадил нафиг.
— Ты сам-то верующий?
— Да не то чтобы очень, а что?
— Я к тому, что ты не особо и веруешь, а до поста довез, пожалел, а мой христолюбец меня прям посреди дороги кинул.
Он кивнул.
— Я однажды одного парня подвозил, так у него такая телега была, что нетерпимее христиан людей нет.
Уж не Веня ли это Северов был? Только я открыл рот спросить, как он опередил:
— Ты только в Москву или дальше?
— Дальше. В Крым.
— Отпуск?
— Больничный.
— Надолго?
— На десять дней.
— Нормально. Я тоже сейчас, как приеду, жену под мышку и за город на неделю. У меня там такой дом стоит — игрушка! Камин, сауна, отопление… в городе не живу практически.
— Понимаю. Я сам зимой себе квартиру заделал — домой возвращаться одно удовольствие.
Дома теперь было светло и просторно. Вдоль стен шли низкие стеллажи с книжками, над ними висели фотки, а одежду я теперь хранил в кладовке: набил там полок, навесил дверцы, провел свет, и теперь в ней восхитительно пахло глаженой тканью и деревом, а внизу стоял оливковый «Каньон-65» с новеньким спальным мешком внутри.
— А ты чего один? Не скучно?
— Нет, конечно. Я и так с людьми работаю, круглые сутки, тринадцать лет скоро — вполне достаточно, чтоб в свободное время без них обходиться.
