Армандо Салинас - За годом год
Однажды вечером во время прогулки Хоакин подошел к своему дому. Лил дождь. Вода, клокоча, скатывалась с тротуара. Хоакин шел, подняв воротник шинели н засунув руки в карманы.
В столовой сидели отец и еще какой-то мужчина. Когда Хоакин вошел, отцовский приятель встал.
— Это твой сын?
— Да, — ответил Матиас, глядя на Хоакина. В его глазах проскальзывало и беспокойство, и раздражение.
— Да он у тебя настоящий мужчина.
Матиас поднялся со стула.
— Мы с Кесадой уезжаем в Барселону, — буркнул он.
Мария стояла рядом с Матиасом. Она жадно смотрела на пего, ловя каждое слово мужа.
— Ты уезжаешь и бросаешь нас на произвол судьбы, по-моему, это не по-мужски, — сказала она.
— А я считаю, что мужчина имеет право улучшать свою жизнь. Кесада тоже оставляет семью. И не о чем тут разговаривать! Еду, потому что хочется, и все!
— Вот-вот. Это единственный довод, какой у тебя есть. Тебе просто хочется. Так и скажи напрямик, без всякого обмана.
Кесада тоже поднялся. Видно было, что ему неприятен этот разговор.
— Это хорошее дело, сеньора Мария. Мы будем водить грузовики, — пояснил он.
— Да не суйся, ты, Маноло, — одернул его Матиас. — Она у меня в печенках сидит, сил нету, только и знает, что мешаться под ногами.
Хоакин скинул шинель. Он намеренно не желал вступать в спор.
— Отец, — сказал он. — Кесаду, хоть он и твой друг, вовсе не интересует наше грязное белье.
— Ты еще слишком молод, сынок, чтобы понимать некоторые вещи. Не будь дурнем и не лезь осуждать меня.
— Я не священник, чтобы прощать тебя и давать тебе отпущение грехов.
Матиас обернулся к жене.
— Не волнуйся! Пасынок тебя прокормит.
Мария плакала, забившись в угол. Кесада сказал какую-то шутку, чтобы замять возникшую неловкость, но никто не улыбнулся. Даже сам Кесада.
Хоакин подошел к окну и посмотрел на залитый дождем двор.
* * *«Реал Мадрид» должен был выиграть матч, иначе его надежды па призовое место в чемпионате Национальной лиги были весьма проблематичными. Команда вот уже несколько воскресений подряд не оправдывала надежд, которые возлагали на нее болельщики. Когда одиннадцать футболистов выбежали на поле, трибуны встретили их оглушительным ревом.
«Реалу» по жребию досталась та часть поля, где ветер помогал игрокам. Двадцать два футболиста разминались на середине поля, пока арбитр не дал свистка к началу матча. Футболисты заняли свои места.
Хоакин, Антон, Рыбка и Неаполитанец, облокотясь на металлическую балюстраду, предвкушали интересную игру.
Рыбка завел разговор с каким-то болельщиком, своим соседом.
— Вот если бы выпустили Ипинью, совсем другое дело было бы. А этот чемодан и бегать-то не умеет. Уж вы мне не говорите, я это точно знаю.
— Послушай, Рыбка, похоже, ты в этом как-то заинтересован. Можно подумать, что завтра отменят продовольственные карточки, если выиграет Мадрид!
— При чем здесь моя заинтересованность, просто этот тип настоящий чемодан, и все.
— А я думаю, что футбол — это тоже политика, и всем здесь заправляют сверху. Хлеба и зрелищ, Хоакин, — сказал Антон.
— Ну конечно, что-то в этом роде есть.
Правый полусредний мадридского «Реала», словно приклеив мяч к носку бутсы, обвел двух-трех защитников команды соперников и сильно послал мяч в дальний от вратаря угол.
Флаги футбольных клубов первой лиги трепетали на ветру. Но стоило ветру стихнуть, и многоцветные полотнища лениво обвивались вокруг тонких флагштоков.
— Твой отец уехал, Хоакин?
— Не говори мне о нем. Укатил в Барселону. Не пишет и денег не шлет.
— Значит, не может. Сам знаешь, всюду сидят на бобах.
— Так-то так, но у нас дома не только сидят на бобах, но и затыкают ими друг дружке глотку. Я уже сыт по горло. Кроме того, мне не с кем поделиться своей бедой. Мачеха, как уехал отец, запила больше прежнего. У соседей свои неурядицы…
— У Антонии тоже?
— Нет, у Антонии все в порядке. Из нее, к счастью, выйдет хороший человек.
Левый крайний мадридцев проскочил между двумя защитниками противника, а полузащитник «Реала», обманув голкипера, ворвался с мячом в ворота. Люди на трибунах замахали платками. Хоакин ответил на вопрос Антона.
— Ты сам не заметишь, как попадешь в Университетскую милицию. Но там тебя угостят лишь подначками да оплеухами.
Неаполитанец сцепился с какой-то женщиной. Женщина утверждала, что он воспользовался теснотой, чтобы потискать ее.
— Вам это приснилось, сеньора. Я держу руки в карманах. А если вам не нравится, что вас толкают, так сидите себе дома.
— Я хожу куда хочу, парень, и не тебе мне указывать, а тем более трогать. Надо же, какой нахал!
Неаполитанец защищался.
— Но, сеньора, не рассказывайте байки, вы врете почище прессы.
Окружающим пришелся по вкусу намек Неаполитанца на прессу. В Мадриде ходили слухи, что одна из столичных газет состоит на службе у немецкого посольства.
Мужчина в темно-синем в полоску костюме, не сводя глаз с футбольного поля, потирал от удовольствия руки. Он попыхивал большой гаванской сигарой и время от времени вынимал ее изо рта, чтобы громко восклицать:
— Отлично, отлично. Похоже, дело идет на лад.
Хоакин вспомнил, что его отец тоже ярый футбольный болельщик. Наверное, там, в Барселоне, он не пропускает ни одного матча. Хоакину припомнилось, как в детстве отец приводил его на Кампо де лас Калаверас позагорать на солнышке и посмотреть на любительский футбол.
— Я уверен, у нас лучшая в Европе команда. А ну, скажите, где вы найдете таких крайних нападающих, как в команде Бильбао, и такого форварда, как Сарра?!
Мужчина в темно-синем костюме разговаривал с Антоном.
— А англичане…
— Да не говорите вздора, они ничего не могут поделать. Уверяю вас, я же читаю все газеты. Да что далеко ходить, во вчерашнем номере «Гола» их же обозреватель сам сознавался в этом.
Хоакин посмотрел на жестикулирующего сеньора. Невольно ему припомнился давний разговор с Энрике.
— Все статьи, вплоть до объявлений о смерти, подвергаются цензуре. Все равно, какую газету ни покупай, новости там из одного источника. К чему, ты думаешь, печатают столько статей о футболе? Чтобы задурить людей, забить им мозги, чтобы они ни о чем другом не помышляли.
— Безусловно, у нас отличная команда, — подтвердил Хоакин. — В этом нет никакого сомнения.
Наступил перерыв. Мадридская команда выигрывала со счетом два-один у севильской.
Бродячие торговцы громко предлагали свой товар.
— Кому газировки? — кричали они.
Болельщики пили прямо из горлышка и пускали бутылки вниз по ступенькам.
— Ты давно стоял на часах?
— Да только вчера.
— Смир-р-но!!
Караул четко, одним движением, вытянулся в струнку.
— Смена караула построена, господин лейтенант.
Офицер молча рассматривал солдат, ковыряя сапог кончиком сабли; на правом каблуке налип комок грязи.
— Ты поправь гимнастерку. А ты надень как следует пилотку. Пижонов в армии не держат!
Он снова внимательно оглядел солдат.
— Все в порядке, сержант. Можете ставить часовых у знамени.
Сержант обернулся к солдатам; офицер удалился.
— Пошли, ребята. И осторожней с офицером, он вредный, не хотел бы я, чтобы он к кому-нибудь из вас придрался.
Караульное помещение походило на темный свинарник с маленьким, забранным решеткой окошком, выходившим во двор. По стене в три этажа поднимались складные койки. Хоакин присел к столику с мраморной доской. Кончиком штыка он соскабливал со столешницы присохшие остатки пищи. У столика притулилось два-три стула. В углу высилась пирамида винтовок. Все кругом имело свой особый запах. «Такой запах сразу учуешь», — подумал Хоакин. Пахло солдатскими одеялами, сапогами, уставами, самими солдатами, сухим пайком. Этот запах стоял вчера, позавчера, и там, где сидел Хоакин, и в другом отделении.
— Капрал! — позвал кто-то из солдат. — А почему бы тебе не сходить на кухню за бутылочкой?
— Погоди чуток, еще рано пить.
— Может, для тебя и рано, а я в любое время горазд.
Хоакин все так же сидел за столом. Он перестал скоблить столешницу и закурил.
Капрал вернулся из кухни с бутылкой вина.
— Оставьте немного тем, кто в карауле, — напомнил он.
Бутылка переходила из рук в руки.
— Вчера был в Сан-Маркосе, увивался за Реми.
— Реми тебя за нос водит. Смотри не оплошай, не то она из тебя все соки вытянет.
— Вот услышит капеллан, влетит тебе.
— Что ж, по-твоему, нам профилактический пакетик дают, чтобы ходить в церковь?
Солдаты расхохотались. В дверях караульного помещения показался сержант.
— Чего разгоготались, так вас растак! — крикнул он, просовывая голову в дверь.
