Дэниэл Хэндлер - Наречия
— А почему ты первая не сказала мне, что все прекрасно знаешь? — спросил Хэнк. — Если ты думаешь, что можно найти человека, у которого нет секретов, значит, ты по-прежнему витаешь в облаках.
— Ты ведь призрак! — воскликнула Эдди. — Ты пуст, внутри тебя ничего нет!.. Боже, как я устала от мужчин, которым должна придавать форму!
— Я тоже устал, — произнес Хэнк и больше ничего не сказал. Он подумал, что ей понятно, что он имеет в виду, однако самая большая ошибка, которую мы все время от времени допускаем, это когда мы полагаем, что другим понятно, что мы имеем в виду. Если вы хотите сказать, что устали и лежите мертвый в парке или что вы страдаете от недостатка любви, которая вновь поставила бы вас на ноги, которая вновь вдохнула бы в вас жизнь, — то лучше сразу так и сказать. Если у вас есть суп, который вы хотите продать, — то вы так и напишите мелом на грифельной доске, иначе никто не купит сваренный вами домашний суп. Потому что люди могут подумать, что вы имеете в виду нечто другое, например: «Я устал препираться с вами». Естественно, это первое, что придет им в голову, и, естественно, они оставят вас в покое, или же вы разругаетесь друг с другом прямо посреди грязноватой кафешки. Хэнк устал, и Эдди тоже устала, а если они оба устали, то им обоим лучше пойти спать, но вместо этого Эдди тоже ничего не сказала. Она просто сидела и наблюдала, как ее новый приятель тает и растворяется в воздухе прямо у нее на глазах.
Итак — старая история! — они решили, что не хотят больше друг друга видеть. Едва это решение было подано ему на липкой тарелке, Хэнк тотчас начал испаряться. Он видел сквозь свое собственное тело: сквозь ладонь на столе просвечивалась салфетка, сквозь ступни — замызганный пол, словно сам он был прозрачной оболочкой, чем-то таким, что имеет форму Хэнка. Эдди подняла глаза и добила его окончательно. Хэнк почувствовал, как последние частицы тела бесследно растворяются в воздухе. Нет, он больше никогда не появится вновь, Хэнк Хейрайд. Он был мертв для женщины, что сидела рядом с ним за столом. Он был для нее мертв.
Однако есть и нечто еще, как всегда бывает там, где есть любовь. Естественно, что ее преследовали призраки прошлого. Иначе какой во всем этом смысл, к чему покидать свой скрипучий домишко. И почему жестокий мир всегда подкидывает нам что-то, как тот мячик на резинке, чтобы снова отнять. Хэнк Хейрайд как призрак преследовал ее. Естественно, он преследовал ее, ведь он и должен ее преследовать, — какая польза от мертвых, если их призраки нас не преследуют? Какая польза от такой жизни? Произнесите вместо этого имена тех, кто умер раньше, чем я мог предположить — Аманда Девис, Жак Хаймэнс, Фил Снайдер или Сэми Уэбстер-Вуг, который имел привычку, словно плохой фигурист на льду, выделывать свои замысловатые коленца, — произнесите первые пришедшие вам на ум имена, когда вы лежите в постели, и сон ускользает от вас. Потому что имена — не самое главное. Главное, что они преследуют нас, когда любовь упорхнула, и мы одни сидим в кафешке. Ближе к окну одинокий мальчонка и подвыпившая женщина втянуты совсем в другую историю, вот и у Эдди тоже будет другая история. Возможно, она сядет за руль такси или же за штурвал самолета или снова ощутит радостную дрожь земли под ногами. А в данный момент Эдди сидела в дальнем углу кафешки и пила скверный кофе, чувствуя, как ее преследует прошлое, и, естественно, в конце концов под шум ливня за окном она окончательно рассталась с призраком.
Ошибочно
— Да, у меня есть вопрос, — произнес человек с тяжелым взглядом и в шортах, что в Сан-Франциско считается непростительной ошибкой. Шорты были с многочисленными карманами, поэтому, если в них отправиться в поход, можно захватить с собой целую кучу инструментов. Тяжелым взгляд был у глаз, у каких он обычно бывает тяжелым — у зеленых и недобрых.
— Я хочу сказать: все, с меня хватит. Пора завязывать. Я думал, эта программа станет моим будущим.
Он поднялся из-за одного из столов, составленных в виде подковы, где сидели и все остальные здесь присутствующие. Ветер приносил сквозь окно свежесть, шурша листками бумаги на доске объявлений, которые едва держались на плохо воткнутых кнопках. На одном из листков была изображена голова в короне, и когда ветер шевелил этот листок, казалось, будто голову вот-вот стошнит.
— Вы меня слушаете? Это вовсе не мое будущее, а полное дерьмо, и я завязываю, причем прямо сейчас.
С этими словами он потянулся к листкам бумаги, что лежали перед ним на одном из составленных подковой столов. Три листка бумаги, все одинаково уродливого, хотя и разного цвета. Он с силой смахнул их рукой, отчего бумажки разлетелись, как осенние листья, когда вы поддаете их ногой. Увы, это не произвело должного впечатления. По крайней мере не произвело должного впечатления на Аллисон, ведь она была человеком тактичным и не позволяла себе подобных вещей.
— Провалитесь вы к черту! — кричал человек.
С другой стороны, из такой ситуации выйти нелегко. Собрались все, кто учился на отделении английского языка и литературы, и дело касалось библиотеки. У колледжа уже имелись деньги, деньги, деньги, деньги каждого из здесь присутствующих. Так что это все равно что пойти отовариться провизией и отказаться от горошка.
— Прошу прощения? — произнесла библиотекарша. Именно она раздала три разноцветных листка бумаги. Ее звали… в общем, не важно, как ее звали, дело в другом.
— Я сказал, что выхожу, — заявил мужчина. — С меня довольно. Я снимаю дерьмовую квартирку в промышленной зоне южного Сан-Франциско и поэтому говорю: с меня хватит, мне все обрыдло.
Библиотекарша задумалась над его словами и решила перейти к следующему вопросу.
— Хорошо, — сказала она. — Давайте перейдем к следующему вопросу.
— Так вы меня слушаете или нет? — гаркнул мужчина. Его рюкзак болтался на спинке стула, словно стул тоже собрался в поход. Человек — которого, между прочим, звали Стивен — с силой рванул рюкзак, нарочно опрокинув при этом стул. — Все, с меня хватит!
— Раз хватит, значит, хватит, — произнес другой мужчина.
Аллисон могла поклясться, что и этого второго тоже звали Стивен. Библиотекарша попросила всех присутствующих обойти вокруг подковы и назвать свои имена, а заодно сказать, откуда каждый и что конкретно изучает. Аллисон подумала, что еще ни разу не оказывалась в столь щекотливой ситуации.
— Поэзию, — произнесла она.
Сказать это — все равно что в очередной раз дать им деньги, деньги, деньги, деньги. Линда сказала то же самое или, может, Лиза. Похоже, здесь две Лизы — Аллисон не могла толком вспомнить, — а может, и не две. Зато она точно знала, что здесь два Стивена, Тодд, Эдди, и никто из них не забудет Бернис. Аллисон неожиданно представила себе Бернис в далеком-далеком будущем, даже на смертном одре, представила серьги Бернис, которые и в будущем будут дребезжать, как телефон в соседней квартире, когда там никого нет дома, потихоньку, медленно, но верно выводя вас из себя. Библиотекарша записала все на листке бумаги, и Аллисон подумала, что теперь все это помещение навсегда осталось в ее архивах.
— Я завязываю! — не унимался неугомонный Стивен — тот, что в шортах и с рюкзаком. Библиотекарша провела ручкой черту. Эдди нервно усмехнулась, и ее висячие сережки, ну просто огромные сережки, тоже покачали головой. Потому что обе были в форме головы Уильяма Шекспира.
Старшие курсы колледжа были для Аллисон шагом вперед и вверх, началом некоего путешествия, хотя также и концом другого, которое она проделала на севере, в штате Вашингтон. Будущее представлялось Аллисон в виде коридора, и свет в конце коридора отбрасывала пара сережек в форме головы самого великого из авторов, писавших на английском языке. У Аллисон была вшивая квартирка, как назло, также расположенная в промышленной зоне южного Сан-Франциско, и потому ей теперь тоже захотелось выйти из мероприятия, в которое она ввязалась. С другой стороны, дожив до определенного возраста, так просто уже не выйдешь. А Аллисон уже дожила до такого возраста. Дожив до определенного возраста, уже просто так не признаешься, откуда ты. Потому что вы были там, пожили здесь. А потом где-то еще, в другом месте. Аллисон солгала, что она из Техаса. Библиотекарша записала ее слова на листке бумаги. Аллисон, женщина из Техаса, приехала сюда, чтобы изучать поэзию и с содроганием смотреть на новый ковер в своей вшивой квартирке, пока за стеной — к примеру, прошлой ночью — соседи бесконечно препирались по поводу того, как им добраться до аэропорта.
— Вызовите такси, и все дела, — буркнула себе под нос Аллисон, трясущейся рукой наливая из бутылки пиво в стакан. Впрочем, она была слишком робкой, чтобы предложить этот свой совет своим шумным соседям. Пиво, стакан, блюдце с кубиками льда — все это прилетело вместе с ней из Вашингтона, потому что ей все равно не выдержать зрелища, когда будут распродаваться вещи, и такси довезло Аллисон из аэропорта, и в конце концов она неплохо устроилась. Но так ли это? Но так ли это? Но так ли это? Но так ли это? Если подумать, то огромный и засушливый, битком набитый миллионерами и мексиканцами Техас куда более реален, нежели ее нынешняя ситуация, которая включала в себя эпических размеров катастрофу, случившуюся с Аллисон на северо-западе страны, и самый жуткий ковер во всей промышленной зоне южного Сан-Франциско. Нет, при таком раскладе из нынешней ситуации никак не выбраться. Конечно, дело это сугубо добровольное, но все присутствующие, кажется, садятся по местам.
