Евгений Попов - Самолёт на Кёльн. Рассказы
– Я вижу, что работа у вас кипит, – говорил директор.
– Кипит. Кипит, – соглашались шабашники.
И Сима Кучкин обычно добавлял:
– И скоро вся выкипит.
– Ха-ха-ха, – басом заливался директор. – Вы смотрите, а то денежки ваши – гоп-тю-тю. Вы смотрите.
Иногда он предавался мечтам:
– Вот будет у нас на хлебоприемном пункте баня. Эх, и заживем же мы, ребята. Женское отделение, мужское. Парилка. Душ. Наработался рабочий – и в баню. Мойся, смывай трудовую копоть. А в вестибюле посажу старуху торговать квасом. Поняли? Все будет как в городе. Красота.
– А что ж вы эту красоту раньше не наводили. Сколько лет ваш хапешник стоит, а у вас моются хрен его знает где, по каким-то закуткам ходят чумазые, – возмущались шабашники.
– Милый мой! – Директор приходил в необычайное волнение. – Милый мой! А руки, руки где? Где я каменщиков вам возьму? Где руки? Заняты все. Хорошо вы вот сейчас подвернулись. Так ведь тоже вон сколько заломили, паразиты.
– А ты как думал, Васильич, – веселились шабашники.
А сумму они и в самом деле заломили приличную – пять тысяч, из которых по две Гаригозову с Канкриным, а тысячу – Симе Кучкину.
Так что в словах директора заключалась некоторая правда. Но не во всех. Например, он зря называл рабочих «бичестрой».
Потому что собственно бичом, не имеющим постоянного места жительства, был только Кучкин, скитавшийся от Тюмени до Чукотки и в напарники взятый на станции. За неимением лучшего, а также из жалости к его бледному виду.
А Гаригозов и Канкрин не только не бичевали, но даже имели на двоих однокомнатную кооперативную квартиру в городе Воскресенске Московской области. И высшее образование по геологической специальности.
Но тут следует отметить, что давно уже друзья по своей геологической специальности не работали. Ввиду кажущейся им невыгодности и малой оплаты ее. А кроме того, они ну просто физически не могли усидеть в конторе с 8-ми до пяти пятнадцати, потому что им становилось плохо и хотелось свежего воздуха.
Так что они сразу как кончили институт, так и не работали. Съездили только на полгода в экспедицию, заработали денег да у знакомых еще подзаняли. Чтобы построить однокомнатную квартиру.
И теперь образ их жизни был таков: летом зашабашивали по Сибири и Дальнему Востоку нашей Родины, а зимой находились в г. Воскресенске в полуторачасовой близости от матушки-Москвы, полной театров, концертных залов и ресторанов.
Так что какие же они бичи? Бичи – это трясущиеся с похмелья личности, ошивающиеся на вокзалах. Вот вроде как Кучкин. Бич он и есть бич. Они бы, конечно, его никогда не взяли, да директор поставил им в договоре жестокий срок, так что Кучкин им понадобился до зарезу.
Ну, они ему тоже помогли – привели его в порядок: купили сапоги, телогрейку и не давали пить водку.
Чем же занимались они в Воскресенске зимой? – может поинтересоваться читатель.
Да кто чем.
Весельчак Канкрин, например, толстяк и дитя природы, очень любил жарить котлеты, варить суп и запекать рыбу на сковородке. Он хотел быть поваром. Но ведь его не взяли бы в повара, учитывая высшее геологическое образование. «Да и что хорошего в поварах? Еще посадят в тюрьму за воровство. А не воровать нельзя. Там зарплата маленькая», – так рассуждал Канкрин, колдуя над котлетами у домашней электроплиты.
А Гаригозов – демоническая худая и сильная личность – любил эти котлеты есть, запивая их минеральной водой «Нарзан». И чуть-чуть вермута.
Обожал также Гаригозов смотреть все подряд кинофильмы и сидеть на Тверском бульваре г. Москвы, вытянув длинные ноги и подставив всего себя солнцу.
А вообще-то он хотел бы иметь званье заслуженного старика-пенсионера и какого-нибудь лауреата, но, к сожалению, был еще довольно молод.
И не было никакой абсолютно надежды, что он когда-либо станет стариком, пенсионером да вдобавок еще и лауреатом.
И не было никакой надежды на то, что Канкрин окажется в поварах.
Поэтому, ввиду отсутствия надежд, молодые люди выстроили кооперативную квартиру и вели вышеописанный образ жизни.
Не чужды они были и искусств: Канкрин умел играть на аккордеоне песню «Над ласковым морем», еврейский танец «Фрейлих», а также марш собственного сочинения. И недурно у него получалось.
К ним, бывало, как придут их, как бы это выразиться, «знакомые» – продавщицы из ближайшего «Гастронома», так Канкрин все играет да играет.
А Гаригозов зато читал «Исповедь» Жан-Жака Руссо. И когда он рассказывал Канкрину эпизоды из этой прекрасной книги, то толстяк слушал с большим вниманием, всплескивая руками и возмущаясь гонениями на гения и прочими безобразиями, творившимися во Франции прошлых веков.
Успешно строили. Потому что они, сами того не замечая, во время шабашки, во время работы, которая длится с утра до ночи, превратились в мастеров на все руки.
А ведь действительно с утра до ночи, Симка снизу кирпичи и раствор подает, а Гаригозов с Канкриным орудуют мастерками.
А Симку они подцепили так. Они пошли на станцию, где было людно, суетливо и какие-то восточные люди пели, сидя на корточках. Пели гортанными голосами песню о своей любви неизвестно к кому. Слава Богу, что они еще хоть не побирались, а то Гаригозов с Канкриным совсем бы растрогались.
И какой-то мужик в рукавицах, несмотря на теплую погоду, ходил и приставал к людям.
– У меня была квартира с газом, – орал мужик. – Послушайте! Я же не могу вам все сразу рассказать. У меня была квартира.
Но его никто не слушал.
– Идеалы и одеялы. Одиночки и моторы! – орал мужик.
Заинтересованные странными речами друзья подошли и стали звать мужика работать.
Пьяный остановился, посмотрел на них и торжественно снял рукавицу. Под ней оказался приготовленный заранее шиш.
– А вот этого ты не видел? Иди-ка ты знаешь куда? – и мужик сказал куда. – У меня квартира была.
Но Гаригозов и Канкрин не отставали.
– Эх, молодые люди, молодые люди, – заговорил мужик, глядя им на ноги. – Эх вы! Вот взять меня. Ведь я имел квартиру и работал завскладом, а ведь у меня нет таких ботинок, как у вас. И курю одну махорочку.
– Угощайтесь.
– Заранее вас благодарю. – Мужик закурил сиятельную папиросу «Казбек» и вскоре, покоренный ласковым отношением нанимателей, согласился на деловое предложение поработать за хорошие деньги.
Справили ему сапоги. Пить не давали. Вот он и работал. Любил повторять:
В ожидании получки Я дошел уже до ручки
– Сима. Зачем ты шатаешься? – спрашивали его друзья. – Сидел бы на одном месте.
– Видишь ли, я считаю, что где есть живой человек, там должны быть и праздношатающиеся, – объяснял Сима и рассказывал, как погубило его жизнь стечение обстоятельств.
А именно: Симе дали однокомнатную квартиру с газом. Сима очень был рад. А напротив было общежитие педучилища.
И в этом самом педучилище в окошках постоянно раздевались и одевались девки. Сима им делал знаки, и они приходили к нему домой.
– И сосали из меня кровь и монеты, – приходил Сима в возбуждение. – Это были чистые пьявки, а не будущие учителя
Далее – все очень просто. Денег стало не хватать, Сима приучился хапать.
– Сколько веровочке ни виться конец будет с кем поведешься от того и наберешься шила в мешке не утаишь Аминь, – так обычно заканчивал Сима свой грустный рассказ
С утра до ночи Весьма успешно Рабочие уже поставили им швеллер, который торчал над кладкой, угрожая сорваться и прихлопнуть кого-нибудь. Так что нужно было начинать бетонные работы.
И несомненно начали бы, а только однажды Сима Кучкин встал утром весь желтый. Он был желтый, как китаец или лимон, и жаловался, что его тошнит и что он, потея, не мог уснуть всю ночь. Отправленный к врачу, он оказался желтушечным больным, и его забрали в инфекционную палату. Где он и лежал, ничего не делая, худея и принимая от друзей складные передачи.
И друзья, которым сделали прививку гамма-глобулина, поняли, что Сима как работник кончился, потому что, будучи бичом, постарается пролежать в больнице, покуда его оттуда не выгонят взашей.
Они поняли это, когда увидели в форточке улыбающееся и веселое кучкинское лицо и рот, который нахально декламировал:
– Алкоголизм – вреднейший пережиток. Здоровья враг, источник зла и пыток.
В общем, друзья выделили ему долю и прекратили посещения.
Они немного поработали в одиночестве, но вдвоем работать было крайне несподручно, медленно, а главное – скучно. И молодые люди почувствовали к работе крайнее отвращение.
А еще директор. Приходил опять и опять и все твердил:
– Вы смотрите, срок есть срок.
И вот как-то раз сидели они в столовой, которая уже была закрытая на обед, а их пустили по блату.
