Алексей Слаповский - Поход на Кремль. Поэма бунта
Потом перестала ждать.
Потом опять появилась надежда.
Но сейчас мучило другое: почему он не пришел раньше? Почему не вчера, не позавчера? Этого тогда могло не случиться!
Ей очень хотелось все высказать Виктору. Она повернулась к нему – и увидела совсем незнакомое лицо. Всегда в Викторе было видно переживание себя и своих мыслей, а уж потом чего-то другого. А сейчас лицо было отрешенным, словно покинутым своим хозяином. Лицо без выражения. Такое у мертвых бывает.
И Тамаре стало страшно, что Виктор тоже умрет – душой. Для себя умрет, а значит, и для нее.
Она остановилась.
– Что? – спросил Виктор.
– Устала.
– Давай помогу, говорю же.
– Ладно.
Виктор осторожно подхватил сына под шею и под спину, где тяжелее, Тамара, не отрывая рук, передвинула их в сторону. Теперь они шли вдвоем, рядом, соприкасаясь друг с другом и с сыном.
И Тамара наконец заплакала.
Виктор прикусил губу.
Он смотрел на видневшиеся впереди стены и башни Кремля и, по-прежнему не понимая, зачем туда надо идти, был убежден: идти надо.
– Обидно! – сказал Доктор Веб, машинально передвигая пустой листок с места на место. Он не глядел на собравшихся, не хотел, чтобы кто-то своим взглядом сбил его с мысли, вернее – с эмоционального настроя. В последнее время его очень раздражали взгляды многих коллег. Казалось, у них какие-то контактные линзы вставлены, сквозь которые не разглядишь, что человек на самом деле думает. Впрочем, Доктор Веб и сам это умел и даже когда-то этим гордился. Давным-давно, совсем молодым, пришлось ему поучиться в ВПШ, то есть в Высшей партийной школе, были там занятия по ораторскому искусству и, в частности, спецкурс по владению мимикой, не припомнить уже, как это правильно называлось. Было, например, такое занятие: встаешь за кафедру и несешь полную чушь, но при этом сохраняешь полную серьезность. Это снимали на видео. Потом просматривали и дружно смеялись: фальшь неопытных ораторов была слишком очевидной. А вот у Доктора Веба получилось с первого раза. «В настоящий период завершения обновления, который можно с полным основанием считать периодом обновления завершения, мы должны помнить о тех первостепенных задачах, которые стоят перед нами в деле дальнейшего обновления завершения и завершения обновления, которые являются неотъемлемой частью общего процесса по улучшению взаимодействия всех компонентов, участвующих на данном этапе в переходе от обновления к завершению, равно как и от завершения к обновлению», – говорил он со знанием дела, с партийной озабоченностью, с задумчивой мыслью в глазах… Господи, ведь не поверят, если рассказать. Хотя эти – поверят. Они и не такое изучали, не такие тренинги проходили, а уж наполнить смыслом любую бессмысленность каждый из них умеет. Неужели ничего не изменится, пока мы все не уйдем? – горько подумал вдруг Доктор Веб. Или, что гораздо труднее, изменимся сами…
– Обидно! – повторил он. – Именно тогда, когда мы повернулись лицом к людям… Когда ясно дали понять, что ждем демократических инициатив… И они вдруг так себя повели. С чего, почему? Досадно.
– Я всегда говорил: без демократии нам гроб! – с шутовской категоричностью выпалил Сапоги Всмятку, который никогда этого не говорил.
Доктор Веб был рад и такой поддержке.
– На то и демократия в мире, чтобы власть не дремала, – выдал он экспромт, придуманный еще года четыре назад, но он ждал, когда другие будут готовы воспринять его.
Все молчали. Он ошибся, они оказались не готовы. Напротив, им очень не понравилось такое переиначивание пословицы: «На то и щука в море, чтобы карась не дремал». Неизвестно, как там в мире, а в России власть не карась, а щука, а кто карась, мы тоже знаем.
– О демократии мы поговорим после, – вступил Дайвер Пустыни, как и ожидалось. – Что делать сейчас, вот вопрос!
Гонщик, человек его команды, знал, какого ответа ждет Дайвер, и тут же отозвался:
– Ввести все войска, какие можно. Включая танки.
– Раньше надо было думать, – проворчал Противник Бабы-Яги.
– Народу идет столько со всех сторон и в таком количестве, – доложил Англоман, – что теперь и танками не обойдешься.
– Авиация нужна! – рубанул Сапоги Всмятку.
Все посмотрели на него с иронией, и тут министр сельского хозяйства, который обычно был ни при чем, ибо его вопросы поднимались раз в два года и считались второстепенными, чем он был всегда обижен, неожиданно поддержал:
– А почему нет? У нас, то есть конкретно в моем ведомстве, есть сельскохозяйственная авиация, наполовину государственная. Она химикаты распыляет. Пусть распылит что-нибудь усыпляющее, но безвредное, вот и все.
– Как при «Норд-Осте»? – бестактно пошутил Волга Впадает В Каспийское Море.
Он, впрочем, не собирался шутить, просто вспомнилось по аналогии.
– Наши люди не тараканы и не колорадские жуки, чтобы их дустом посыпать! – возмутился Тень Тени.
– Дустом давно уже не посыпают. ДДТ, – поправил сельхозминистр, купаясь в лучах общего внимания, которое так редко выпадало на его долю.
– ДДТ. Шевчук, – задумчиво и многозначительно сказал умный Алишер Скунсевич.
Доктор Веб тут же ухватил суть идеи.
– Хотите сказать…
– Да. Доставить сюда людей, которых уважают те или иные группы населения. Кумиров нации. Шевчука уважают, его позвать. Пусть скажет и споет. Про родину. Пусть она уродина, но она мне нравится, – процитировал Алишер. – Мы внушим им, что в их руках судьба Отчизны. Что они должны остановить бунт, бессмысленный и беспощадный, – процитировал эрудированный Алишер на этот раз Пушкина.
– Не пойдет, – сказал Доктор Веб. – Он против власти.
– Во мы ему и скажем: приходи и выступи против власти. Скажи ей в глаза, что думаешь. С трибуны. А микрофон отключим, будут думать, что он не против, а за.
– К. надо пригласить! – сказал Сапоги Всмятку, и все закивали: певец К. действительно уважаем всем народом, что есть своего рода культурологический феномен, потому что уважать-то его уважают, а мастерски однотонных песен его никто никогда не слушает и тем более не поет.
– Кого еще? – Доктор Веб придвинул к себе листок.
Посыпались предложения.
(Список был приложен, но утерян. Однако каждый легко может себе его представить.)
15
Денис впервые в жизни чувствовал не то чтобы полную беспомощность, но тщетность усилий. Обычно ему жилось в соответствии с принципом «хочу – могу». Да и не так уж много он хотел, если вдуматься.
Он пытался выбраться из толпы вместе с Майей – и не мог.
– Не надо, – сказала Майя. – Может, дальше будет свободней.
Ей не привыкать, она не раз попадала в метро в час пик, когда тебя несут, ты покорен движущейся к эскалаторам массе. Однажды в двух шагах от себя увидела подругу, окликнула, но они не могли пробраться друг к другу до тех пор, пока толпа сама не принесла их к выходу, а уж там было легче.
Значит, и здесь будет какой-то выход или такое место, где можно обогнать толпу.
А еще ей было почему-то неприятно присутствие Дениса. Он видел ее нелепое падение и как ее пинали, видит ее синяки и царапины… Но даже не в этом дело. Они идут рядом, притиснутые друг к другу, как друзья, как брат и сестра, как муж и жена – то есть как те, кем они не являются. Только в толпе возможно это неестественное сближение.
И говорить, как выяснилось, не о чем. Денис что-то там себе думает, напряг свое сибирское чело, да и Майя слишком озабочена своими мыслями. Мама, наверное, беспокоится, не может дозвониться, отец тоже. Саня неизвестно где. Но должен догадаться, что теперь все пути ведут в центр, следовательно, там и можно будет встретиться, несмотря на огромное количество народа.
Передние ряды в это время уперлись в новое заграждение. Силовые структуры, откуда могли, наскребли личный состав и технику для защиты центра по всем подходам. Но поскольку слишком много было надвигающихся потоков, ни техники, ни людей не хватало.
Вот и здесь, на Малом Каменном мосту, были всего три грузовика и два автобуса, перегородивших путь, а перед ними два десятка омоновцев и милиционеров, да на зданиях «Ростелекома» и кинотеатра «Ударник» сидели снайперы.
Но полковник Николай Гремячев, командовавший здесь, был настроен решительно. Это был его шанс: его кандидатуру, он знал это, именно сейчас рассматривают как одну из основных на пост начальника районного отдела милиции. А район славный, аппетитный, там и рынок, и магазинов тьма, и целых четыре «Стоматологии» – а это золотое дно, кто понимает, и два автосервиса, словом, Клондайк, да и только. Недаром место начальника здесь стоит сто двадцать тысяч долларов. Тариф твердый, но нужно еще добиться, чтобы у тебя эти деньги взяли. И вот тут личные заслуги, которых никто не сможет отрицать, сыграют решающую роль.
И Гремячев, храбро стоя в кузове грузовика, ждал демонстрантов, понимая, что остановить он их вряд ли может, а вот засветиться имеет шанс. Вон, вон, вон – телекамеры отовсюду наставлены. Наверняка телевидение ведет прямой репортаж.
