Эрико Вериссимо - Господин посол
— Всё это есть в моей диссертации, — заметила Гленда.
— Знаю. Вдохновлённый примером дона Порфирио Диаса, мексиканского диктатора, но всё же больше своими политическими и государственными планами, Чаморро распустил конгресс и основал, по его собственному выражению, «временную патерналистскую диктатуру». Программа Антонио Марии предполагала, что за время этой диктатуры сформируется правящая элита и просветится народ, который потом сможет сознательно пользоваться правом голоса. Для осуществления этой программы Чаморро оказал всестороннюю поддержку старому федеральному университету, выделил значительные ассигнования, увеличил жалованье профессорам и выписал новых из Франции и Германии. Кроме того, он велел развернуть по всей стране строительство начальных школ.
— Что так и не было осуществлено, — прервала его Гленда.
— Верно. Но слушайте дальше… Дон Антонио Мария был гуманистом и меценатом: он посылал за государственный счёт артистов и учёных в Европу… Прекрасный знаток истории, музыки и поэзии, влюблённый в Древнюю Грецию и Рим, он пытался сделать Серро-Эрмосо столицей искусств, как Людовик Баварский — Мюнхен. Он хотел, чтобы Серро-Эрмосо стал американскими Афинами.
— Но это не помешало ему впоследствии получить прозвище Карибский Шакал.
— Которого на мой взгляд он не заслужил. Я не защищаю «временную патерналистскую диктатуру» дона Антонио, как и любую другую тиранию. Однако хочу, чтобы вы представили себе этого человека, Гленда. Он был рослый, с высоким, благородным лбом, белокурой бородой, голубыми глазами, широкоплечий, чем-то похожий на мексиканского императора Максимилиана. Он отказался от титула Великолепный, а также от звания почётного генерала армии. В душе он был сторонником народного, несколько патриархального правления. Ему нравилось, когда его именовали Покровителем, и он был счастлив узнать, что в народе его называют Папашей.
— Папаша! Возможно он и был им вначале, до того, как проявилась его подлинная, деспотическая натура.
— Подлинная натура? Что это такое, знает только бог.
— Бог и вы, Пабло.
Ему понравилась ирония, прозвучавшая в голосе Гленды.
— Верно. Бог и я. Представьте дона Антонио Марию в старинном дворце, где он устраивает балы, литературные диспуты, концерты, — его любимыми композиторами были Берлиоз и Вагнер, — бои цветов…
— А народ тем временем умирает с голоду.
— Он продолжает умирать и по сей день. Но это другой вопрос… Разрешите, я продолжу… Одной из многих ошибок дона Антонио Марии было то, что он жил, запершись в своём дворце, или, вернее сказать, в мире, созданном его воображением. Он не хотел знать, что происходит в его стране, и всё своё время проводил за подписанием бумаг, разработкой грандиозных государственных проектов, за чтением греческих и римских классиков, или игрою в шахматы со своим лучшим другом — доном Эрминио Ормасабалем, архиепископом-примасом Сакраменто. Он всегда вставал на рассвете, и утренние часы посвящал исследованию об Аристотеле, которое писал долго, но так и не закончил. И чтобы иметь возможность вести такую жизнь, он отдал провинции на произвол своих губернаторов, почти без исключения происходивших из сельской аристократии, землевладельцев, скотопромышленников, хозяев сахарных заводов, в общем людей, которые вели себя как феодалы, отбирая у мелких собственников их земли, жестоко эксплуатируя крестьян. Чаморро требовал от своих губернаторов политической лояльности и сыновнего послушания, и, разумеется, полной поддержки.
Гленда встала, закурила сигарету и, выпустив дым, спросила:
— Неужели вам кажется правдоподобным, что умный человек двадцать пять лет питал такого рода иллюзии?
— Да. Его министры и приближённые делали всё, чтобы эти иллюзии сохранить. Начальник полиции терроризировал прессу, а Покровитель читал только правительственную газету. Рыхлой и робкой оппозиции противостояла вооружённая до зубов армия. Дон Антонио Мария, очень напоминающий персонажей Пиранделло, в конечном счёте был пленником.
— Чьим?
— Своего невроза, ибо всё говорило о том, что он был шизоидом. К тому же политически он был в плену у своих приближённых, которые прикрывались его именем, поскольку для страны и в какой-то степени для всего американского континента он стал авторитетной фигурой. И знаете, кто возглавлял тюремщиков, стоящих за его троном? Жена Чаморро.
— Донья Рафаэла?
— Именно. Честолюбивая, властная и тоже патологическая личность, о которой вы забыли в своей диссертации.
— Я не собиралась писать роман, — отпарировала Гленда.
— История только бы выиграла, если бы время от времени её писали, как роман…
Он замолчал, и они оба посмотрели на дверь; ручка её с шумом задвигалась. В соседней комнате послышались чьи-то шаги и голоса.
— Донья Рафаэла вместе с некоторыми министрами, — продолжил Пабло, — создала на редкость эффективную систему угнетения и подкупа, которая обеспечила ей и её компаньонам фантастические прибыли.
— Труды ваших историков называют Чаморро всемогущим главарём этой шайки.
Пабло отрицательно покачал головой.
— В период правления Чаморро американский капитал прочно проник в Сакраменто. Однако контракты между правительством и нью-йоркскими банкирами попадали сначала к донье Рафаэле, которая рассматривала их вместе со своими сподвижниками. И ни один документ не утверждался без её санкции… В период с 1905 по 1915 год «Шугар Эмпориум» купила земель на сорок миллионов долларов, чтобы разбить на них плантации сахарного тростника и построить сахарные заводы. В то же время знаменитая «Юнайтед Плантэйшн Компани», известная под сокращённым названием ЮНИПЛЭНКО, одним внушающая страх и восхищение, другим ненависть, обосновалась в Сакраменто и занялась производством и экспортом бананов, какао, сизаля, чикле и растительных масел. Все железнодорожные предприятия страны стали контролироваться американским капиталом. Та же участь постигла электрические и телефонные станции. За льготы фирмам, сделавшим капиталовложения, донья Рафаэла и её компаньоны получили свою долю в акциях либо деньгами.
— И вы хотите, чтобы я поверила, будто Чаморро слушал Берлиоза и писал свои исследования об Аристотеле, пока совершались эти сделки?
— А почему бы и нет? Он был в восхищении от прогресса страны. Сакраменто привлекало иностранные капиталы! Старая железная дорога, рассчитанная на малые скорости, была заменена более современной… Снабжение электроэнергией возросло, телефонная сеть расширилась. ЮНИПЛЭНКО и «Шугар Эмпориум» построили несколько портов, осушили берега рек и низменные болотистые места, оздоровили побережье, где зверствовала малярия… Когда дон Антонио Мария посещал провинции, что случалось редко, ему устраивали торжественные, пышные встречи, подготовленные провинциальными властями: мальчики и девочки махали флажками, женщины и девушки бросали розы, толпа кричала: «Да здравствует наш Покровитель!» И Чаморро возвращался к себе во дворец, убеждённый, что правит счастливым народом, который его боготворит!
Гленда раздавила окурок о дно пепельницы, взглянув на Пабло подобревшими глазами.
— А потом? — спросила она.
— Значит, вы всё же интересуетесь моей историей?! Потом… Потом донья Рафаэла не только держала мужа под башмаком, но ещё и обманывала его.
— С доном Эрминио Ормасабалем? — спросила Гленда с самым серьёзным видом.
— Со многими. Но предпочитала офицеров не старше тридцати лет. Ей было уже под пятьдесят, когда она воспылала страстью к молоденькому офицеру, но скоро надоела ему, и он завёл себе другую любовницу — знаменитую донью Виридиану Ортис, одну из самых красивых и обаятельных женщин в Серро-Эрмосо. Как вы думаете, что сделала донья Рафаэла, когда узнала об измене?
— Велела отравить соперницу?
— Нет. Её месть была более тонкой. Убедившись в том, что навсегда потеряла лейтенанта, она приказала специалисту из тайной полиции кастрировать его. Затем, положив вещественные доказательства операции в шкатулку, обитую внутри зелёным бархатом, она отправила их в подарок донье Виридиане в сопровождении записки, деликатно объясняющей суть дела. Говорят, донья Виридиана упала в обморок…
— Пабло! — воскликнула Гленда с искажённым от ужаса и отвращения лицом.
— Простите мне этот натуралистический штрих, он не для вашей диссертации. И всё же я считаю донью Рафаэлу незаурядной личностью. В семьдесят на неё напала набожность: она приняла покаяние, занялась благотворительностью, получила титул Матери бедных, исповедовалась перед доном Панфило, который был тогда монсеньором, посещала все службы, ежедневно причащалась… За год до падения Чаморро она удалилась в монастырь, где и скончалась, как святая. Незадолго до смерти у неё, говорят, было видение: сонмы ангелов на розовых облаках летали, играя на арфах, вокруг её постели, готовые отнести её к богу. Некоторые даже утверждали, будто бы видели на руках умирающей следы распятия.
