Марина Нефедова - Лесник и его нимфа

***

Дня через три Лесник перестал кричать от боли, но все равно не находил себе места. Сил

у него не было, все муки ограничивались кроватью, в которой он метался. Если бы были силы, он, наверное, бегал бы по этажам и разнес тут все. Может, обычная боль нужна, чтобы меньше чувствовать эту – смертельную тоску?

***

Жизнь уходила из него. Это было видно, например, по глазам. Если раньше в них были пусть боль, и страх, и отчаяние, и какое-то взывание о помощи, то потом остался только взгляд в себя. Но Лита все равно была уверена, что если просто быть рядом – эту жизнь можно удержать.

В какой-то момент он вдруг сказал:

– Чудеса на самом деле не нужны. Что они доказывают? О Боге по-настоящему знаешь не из чудес. Разве, когда любишь человека, надо, чтобы он делал что-то необычное?

Он посмотрел на нее – или сквозь нее. Потом добавил:

– Иногда кажется, что случилась беда. Но это только так кажется. Беда не всегда беда... Знаешь, что перед закатом бывает самая красивая радуга?

***

Наверное, способность впадать в ступор спасала ее. Иногда были как будто небольшие паузы – когда Лита могла вообще о чем-то думать. По чуть-чуть.

Про домик свой она вообще забыла. Здесь для него было слишком страшно.

Еще ей хотелось поговорить с Лесником о чем-нибудь. Хоть о чем-нибудь. О какой-нибудь ерунде. Но не получалось. В основном он молчал.

На пятый день, отмучившись с химией, – он мучился уже молча, уже не жаловался и не плакал, – Лита не выдержала и начала петь. Он никак не реагировал, жил своей мучительной жизнью – кашлял, стонал, задыхался, медленно, с невероятным мучением менял положение, – Лита пела.

Когда она замолчала – он повернул к ней голову:

– Момо, пожалуйста, не молчи.

Потом улыбнулся – первый раз за все эти дни – и сказал:

– Одни психи поют о своем для других психов. Те их понимают. Те, кто с ними на одной волне…

Лита пела до вечернего обхода. Это был самый длинный сейшен.

***

Лита боялась заснуть. Ей казалось, что если она заснет, он умрет. Она, конечно, периодически проваливалась в какое-то подобие сна, лежа на своих стульях, но ненадолго и неглубоко.

На шестой день Лесника увезли на какое-то обследование. Лита осталась одна.

Ей стало так пусто, как будто он уже ушел навсегда.

Она сидела на его кровати. Потом встала на пол на колени.

Она подумала, что если кто-нибудь войдет, она сделает вид, что что-то уронила.

Она встала на колени перед тумбочкой, а за тумбочкой была стена. Лита смотрела на эту отвратительную больничную белую стену и молчала. Она не знала, что говорить и о чем просить. Она чувствовала, что с Лесником происходит то, во что она не имеет права вмешиваться.

Она молчала, потом смогла наконец сказать: «Господи, помоги Саше». Она несколько раз это повторила: «Господи, помоги Саше». Больше она не могла ничего просить. Она не могла просить жизни, потому что чувствовала, что тут без нее разберутся. Господи, помоги ему. Что помоги? Выжить или легко умереть?

Потом она, стоя на коленях, положила голову на тумбочку и застыла.

***

И вдруг в какой-то момент она подумала о том, что Христос был распят на Голгофе. И она остро и ясно почувствовала, что все страдания всего человечества – они там, перед Голгофой. Собраны все в одном месте. И все страшные страдания Лесника – тоже там. И даже ее, Литины, кирпичи и тоска по утрам – тоже. И вся боль всех убитых и измученных, всех преданных и отвергнутых – там. ОЧЕНЬ много боли. И с ней – Бог, висящий на показ всем. Вся боль всех людей – там. Страдания всех – на Одного.

И когда Лита это почувствовала, она не выдержала и заплакала.

***

Когда Лесника привезли с обследования, Лита сидела на своих стульях и смотрела в окно. Там было яркое голубое небо. Праздник жизни. Лита сидела без сил, потрясенная своим видением и своими слезами.

Лесник был в полусне.

– Химию сегодня не делаем, – сказала, входя, медсестра. – Перерыв.

– Я полежу чуть-чуть, – еле проговорила Лита.

– Лежи, пока врач занят, – отозвалась медсестра.

Лита легла на свою импровизированную кровать из стульев. И уже через минуту она летела в колодец сна. Видимо, настал час икс, когда организм сказал: все, извини, больше не могу. Она погружалась все глубже и глубже, оставляя Лесника в этом мире одного.

***

Когда Лита открыла глаза, вокруг было почему-то темно. Несколько секунд она вообще ничего не понимала. Потом вдруг, все вспомнив, вскочила как ошпаренная – и тут же рухнула на пол: видимо, долго пролежала в одной позе, и ноги затекли так, что она не могла на них стоять.

Упав, она стала смотреть вокруг себя, пытаясь сообразить, что происходит. Стояла тишина. Потом она с трудом поняла, что на кровати как будто кто-то лежит – но лежит абсолютно тихо и спокойно – так, как Лесник не лежал обычно. Он не метался и не кашлял. Если это вообще был он. Лита полулежала на полу, машинально растирая ноги, которых не чувствовала, и погружалась в ужас. Что происходит? Почему темно? Почему так тихо?

И вдруг она поняла, что это случилось.

Он умер.

Она же знала, что нельзя засыпать.

***

Лита в ужасе на четвереньках обползла как можно дальше его кровать, выползла в коридор, там еле встала на ноги и, держась за поручни, которые шли вдоль стены, поковыляла к посту медсестер. На посту их не было. Рядом была открыта дверь в комнату. Лита зашла туда и остановилась. Одна сестра лежала на диванчике, другая сидела за столом и что-то писала. Лита стояла и молчала. Та, что писала, толстенькая, в какой-то момент подняла голову и ойкнула.

– Господи, ты че пугаешь! - Потом, вглядевшись Лите в лицо, спросила: – Че случилось?

Лита молчала. Какой-то предмет застрял у нее в горле.

– Ну? – снова спросила толстенькая.

Лита молчала. Но долго молчать было невозможно.

– Он… умер? – наконец произнесла она.

Повисла пауза, все замерли. Через три секунды старшая вскочила и почти выбежала из комнаты. Младшая встала с диванчика и быстро вышла за ней. Лита осталась одна. Она стояла, не шевелясь.

***

– Ты что, совсем дура? – вдруг услышала она слова медсестры. Та вошла и стояла напротив, глядя Лите в лицо.

Лита, ничего не понимая, смотрела на нее.

– Он спит! – наконец медленно и громко сказала медсестра, приблизя к Лите свое лицо – так говорят с бабушками в маразме. – Он. Просто. Спит!

– Идиотка,  – сказала, входя за ней следом, младшая.

– Спит? – переспросила Лита.

– Спит! Че ты тут устроила – «умер, умер». Тронулась уже совсем. Герда наша, блин… Дай ей нашатырь, сейчас завалится…

Лита посмотрела еще немножко на них, потом отодвинула младшую, с нашатырем, и поплыла в палату.

Сестры включили там свет. Лесник лежал на боку, по-детски сложив руки. Он не лежал и не спал так уже давно. Он не кричал и не стонал. Просто спал, вот и все.

– Ну, мы тут не дурака же валяем, – толстенькая зашла вслед за Литой. – Наконец-то хоть смог заснуть…

Лита села на край кровати.

– Нервная ты очень. Домой тебе надо. Иначе отсюда – сразу в дурдом.

Лита молчала.

Потом она еще раз взглянула на Лесника, на медсестру – и выскочила из палаты.

Еле добежала до лестницы, уткнулась там головой в стену и начала плакать навзрыд.

– Девушка, вам плохо?

Лита медленно оторвалась от стены, развернулась – перед ней стояла красивая женщина в белом халате и – в пять утра! – с макияжем.

– Мне?

Лита зависла между двумя пространствами. В одном звучала золотая музыка. В другом поезд стучал сотней колес.

– Нет, – наконец ответила она. – Нет. Мне не плохо.

***

Когда она вернулась в палату, Лесник еще спал.

Она села на свои стулья и стала плакать. Она плакала, и плакала, и плакала, и плакала… За всю прошлую жизнь, свою и Лесника.

– Че ты ревешь-то? – спросила, наконец входя с градусниками, медсестра. – На вот, ставь ему, семь часов уже.

Лита взяла градусник и продолжала реветь.

– Ох, Боже ж ты мой, – вздохнула медсестра, садясь с ней рядом. – Да выживет твой… Вот поверь мне, у меня опыт. И интуиция. Я тут уже двадцать лет работаю и ни разу не ошиблась. И врач говорил, что улучшения есть. Томографию вчера делали, пока ты дрыхла. Действует шампунь-то… Ну, лысый походит, ничего.

Но успокаивать Литу было не нужно. Она и так все поняла.

Она поняла, что ее услышали. Это было очевидно. Ее услышали.

Там, за тумбочкой, за белой стеной. Там, в бесконечности, на Голгофе.

Она не знала, что ждет их там дальше. Сколько там химий и операций.

Она знала только, что к смерти они уже прикоснулись. Что теперь, наверное, можно попробовать начать жить.

Лита плакала. Лесник спал.

Notes

[

←1

]

 Какая жалость (англ.).

[

←2

]

 Все будет хорошо (англ.). Фраза из песни Боба Марли «No, Woman, No Cry».