Мэтью Томас - Мы над собой не властны
Раньше Коннелл все отцу рассказывал — и ему сразу становилось легче. Он повисал на отце и целовал куда придется — в щеки, в шею. Сейчас неловко вспоминать. На самом деле не так уж давно это было.
Он встал и сказал, обращаясь к отцовской спине:
— Пойду пройдусь.
Отец, склонившись над письменным столом, только кивнул.
Коннелл двинулся по Северному бульвару в сторону Короны. В последнее время он стал уходить все дальше. Забредал в такие кварталы, где гулять небезопасно. Плевать. Он ходил по улицам часами, чувствуя, как с каждым шагом сгорает жир.
Ужин снова прошел в молчании. Каждое звяканье вилки о тарелку отдавалось в тишине, словно усиленное громкоговорителем. Раньше родители разговаривали за столом — сейчас они деловито, сосредоточенно ели, точно голодные львы. В воздухе чувствовалось неясное напряжение. Его зримым символом стало для Коннелла гипсовое сердечко над дверью, с парой целующихся голубков, — свадебный подарок от друзей, с которыми родители давно уже не общались. Голубки висели на гвозде и скособочивались от легкого хлопанья дверью. В прошлом году после очередного падения от сердца откололся кусочек. Папа его подклеил, но на месте разлома остались тонкие белые трещинки. Коннеллу хотелось сорвать безделушку со стены, сунуть родителям под нос и заорать: «Смотрите, это же вы! Считается, что у вас любовь-морковь!»
Вилки застучали чаще, будто мама с папой торопились поскорее разделаться с ужином и заняться каждый своими мыслями — видно, куда более питательными. Мама не заметила, что Коннелл припрятал большую часть жирного стейка в салфетку у себя на коленях. Потом незаметно выбросит в мусорное ведро.
Вдруг мама хлопнула по столу ладонями:
— С каких это пор нам нечего сказать друг другу?
Папа продолжал жевать. Коннелл тоже. Мужская солидарность, что уж тут. Папа уткнулся взглядом в тарелку, и Коннелл старался делать то же самое, хоть и чувствовал, что мама на него смотрит.
— Ладно, тогда я начну! — заявила она. — Как дела в школе? Проходили что-нибудь интересное?
Ну конечно, Коннелл нынче — главное средство заполнить паузу. Никогда еще родители столько не обсуждали его учебу. Он постоянно боялся ляпнуть лишнее и сейчас только молча помотал головой.
— Ладно. Как вы оба меня бесите!
Мама встала и взяла свою тарелку.
— Я пишу сочинение про дядю Пата, — сказал Коннелл.
Он не собирался об этом рассказывать — почему всегда он должен спасать семейные беседы? Но сочинение действительно задали, и если благодаря его реплике мама вернется за стол, отцу станет немного легче.
Мама села на место:
— Почему про дядю Пата?
На самом деле дядя Пат ему не родной — он двоюродный брат мамы. Он ставил Коннелла на табурет в полутемных барах и представлял его всем как «нашего приятеля». На лице у него шрам — после того случая, когда он защитил старушку от грабителей. Куда ни пойдешь, дядя Пат всегда всех знает.
— Надо рассказать про какого-нибудь родственника с интересной профессией. Пойти к нему на работу, если есть возможность, и потом написать пятьсот слов.
— Я тебе скажу, у кого из наших родных интересная профессия. У твоего отца! Сходи посмотри, как он ведет занятия.
Отец положил нож и вилку.
— Незачем ему смотреть, как я веду занятия. Пусть лучше походит с Патом, животных посмотрит. Может, что полезное узнает.
— Эд... — сказала мама.
— Заодно пусть спросит, почему он убирает дерьмо за канарейками, хотя раньше держал один из самых известных баров на полуострове Норт-Форк. И почему в прошлом году нам пришлось платить за него налоги.
— А по-моему, лучше бы ты посмотрел, как папа работает, — сказала мама.
— Я не могу, сочинение завтра сдавать.
— Завтра! — фыркнула мама. — Замечательно! Когда же ты собирался ехать к Пату?
— На ферме я и раньше был, а что надо — сам придумаю.
— Нет уж! Сбор материала — важная часть подготовительной работы. Нечего увиливать!
— Ну вот еще...
— Я утром позвоню в школу и скажу, что ты приболел. А сочинение сдашь на день позже.
— Круто! Поеду к дяде Пату на поезде.
— Размечтался! — оборвала мама. — Поедешь с папой в колледж. — Она швырнула салфетку на тарелку. — Я готовила, вы посуду мойте, а я пойду погуляю.
Хлопнула входная дверь. Коннелл с отцом переглянулись. Отец не заметил, как Коннелл выбросил салфетку с припрятанной едой в мусорное ведро.
Обычно мама разрешала ему пропустить уроки, только если был совсем уж сильный жар. В больнице у нее прямо на каталке умирали люди. Один умер у нее на руках.
— Тебе повезло, — сказал папа. — У меня завтра первое занятие в одиннадцать.
Коннелл исполнил победный танец, думая, что отец засмеется, но тот погрузил руки по локоть в мыльную воду и не поднимал головы.
Странно просыпаться, когда мама уже ушла на работу. Коннелл побрел в кабинет. Отец, согнувшись над столом, что-то писал. Коннелл хотел заговорить. Отец жестом остановил его.
— Иди в душ.
Не успел Коннелл доесть кукурузные хлопья, как отец велел заводить машину. Коннелл обожал сидеть на водительском месте при работающем моторе. Урчание под ногами обещало мощь и свободу и сулило неведомые опасности. Если неправильно переключить рычаг, можно врезаться в новую дверь гаража или сбить пешехода возле дома.
— Подвинься, — велел отец. — Не время для баловства. И выключи эту штуковину!
Он сам раньше Коннелла дотянулся и отключил радио.
Помолчав немного, отец сказал:
— Давай я тебе расскажу о моих студентах. Они крутые ребята. — Такое выражение у отца бывало, когда что-нибудь его растрогает. — У них есть гордость. Фальшь чуют за милю. И не терпят, если с ними обращаются как с детьми. Для них слишком многое поставлено на карту.
Коннелл понятия не имел, к чему отец все это говорит.
— В начале занятия я тебя представлю, а ты садись где-нибудь в заднем ряду и слушай. Сиди тихо, никого не отвлекай. Не задавай вопросов, я все равно не смогу с тобой разговаривать. Пожалуйста, не перебивай, мне надо сосредоточиться.
Приехав на место, отец заглушил мотор и замер неподвижно с закрытыми глазами. Сделал несколько глубоких вдохов. Коннелл молча ждал, что будет дальше. Отец потер виски, потом открыл глаза:
— Готов?
— Угу, — сказал Коннелл.
Отец пояснил, взяв с заднего сиденья кейс:
— Небольшое упражнение на расслабление. Я всегда так делаю перед занятием.
Коннелл удивился: обычно отец производил впечатление спокойной уверенности в себе, а о его квалификации преподавателя говорили многочисленные наградные листы на стене.
Он начал что-то искать в кейсе, не нашел и страшно разволновался. Вытащил целую кипу листов, стал судорожно их перебирать. Коннелл буквально слышал, как у отца колотится сердце. Найдя наконец нужное — планшет с прикрепленными к нему листками, — отец застыл снова. Лихорадочная деятельность разом перешла в полное оцепенение. Коннелл сидел рядом, не зная, что сказать. Отец смотрел прямо перед собой.
— Это ничего, — произнес он вдруг. — Просто из-за того, что ты здесь. Я хочу, чтобы все было идеально.
По дороге через студенческий городок им то и дело встречались знакомые отца. Он быстро здоровался, наскоро представлял Коннелла и спешил дальше, хотя лица собеседников расцветали дежурными улыбками, — даже самый нелюдимый брюзга всегда выразит радость при встрече с отпрысками коллеги. Коннелл не мог угнаться за отцом и под конец перешел на подобие бега трусцой, не успевая как следует разглядеть все интересное вокруг. Студенческий городок был прямо как в кино — величественные здания с колоннами и фронтонами. Ни за что не догадаешься, что здесь учатся люди, пытающиеся выбиться из нищеты.
— Красиво здесь, — заметил Коннелл.
— Колледж проектировал знаменитый архитектор по имени Стэнфорд Уайт, — ответил отец заученным, бесстрастным тоном, словно лекцию читал. — Одно время здесь был филиал Нью-Йоркского университета. Ректор стремился воплотить в жизнь идеал американского колледжа. В начале семидесятых содержать филиал стало слишком дорого, и университет продал его штату Нью-Йорк. Тогда мы и переехали сюда из старой школы естественных наук Бронкс-Сайенс.[12]
— Пап! — окликнул Коннелл.
— А?
— Мы опаздываем?
— Нет.
— Тогда почему мы бежим?
Должно быть, что-то такое было в его голосе, отчего отец остановился и положил руку ему на плечо:
— Не так я хотел бы, поверь. Мне многое хочется тебе здесь показать. Например, потрясающе красивую смотровую площадку под названием... — Он потер нос и несколько секунд молчал. — Зал славы выдающихся деятелей Америки. Вид оттуда на несколько миль вокруг. И много статуй. Если все пройдет хорошо, я, может, свожу тебя туда после занятия.
