Сид Чаплин - День сардины
— Вот встретишь девушку вроде Терезы, тогда по-другому заговоришь, — сказал он. — Я такой еще не видал.
— А тут еще один мошенник на нашем участке, Спроггет, меня без ножа режет. Он столько на мне верхом ездил, что у меня теперь мозоли на шее, а у него на заднице.
— Ага, — сказал он. — Ты набей ему морду, а работу другую найдешь. Но послушай, я тебе хочу сказать про Терезу — эх, и девчонка, пальчики оближешь!.. Знаешь, Артур, она надеется меня окрутить.
— Может быть, — сказал я. — Но это не остановит ее старшего брата, если в ход пойдут железяки. А захочешь на ней жениться, ничего не выйдет — у нее вера другая, и родичи будут против.
— Жениться! — сказал он. — Да у меня этого и в мыслях нет! Я просто хочу позабавиться, старик.
— Похоже, что тебя ждет только одна забава — хорошая трепка.
— Слушай, да ты меня не понял — я ее не трону.
— Все равно. Если только Мик узнает…
— Не узнает. Слушай, Артур, у нас есть где встречаться, там, на берегу реки, стоит старый автомобиль. В нем мы и сидим. Классное местечко.
— И что вы там делаете?
— Провалиться мне на месте — только разговариваем, иногда поцелуемся, а больше ни-ни. Я и не думал, что способен столько говорить — никак не могу с ней наговориться.
— Вот и Жилец никак не наговорится с моей старухой… Что мне с ними делать, Носарь?
— Набей ему морду да вышвырни вон из дому. И какого хрена этим старикам надо в их-то возрасте?
— Им хуже, чем тебе.
— Твоя старуха не дура; выгони его, и она в два счета про него забудет, вот увидишь.
— Она в него влюблена, — сказал я и не стал ему объяснять, что, кроме всего прочего, у меня кишка тонка вышвырнуть Жильца вон. Чтобы переменить разговор, я спросил: — А как Краб?
— Ну, скажу тебе, он всерьез втюрился в дочку старьевщика. Совсем голову потерял, готов даже жениться.
— Брось, ведь она его старше, наверно, лет на десять.
— Больше — она почти вдвое старше.
— А ты почем знаешь?
— Мы с ним спим на одной кровати. Я всегда знаю, когда он был у нее, но до прошлой недели он все отмалчивался. А потом раз пришел поздно и разбудил меня. Заснуть я уже не мог, потому что он все ворочался. И вдруг как начал меня трясти. Сказал, что надо поговорить. Думал удивить меня! Раньше он все шутил про какие-то деньги на конфеты. А теперь он не хочет этих денег, но она его заставляет брать.
— Вот психованная! — сказал я.
— И он тоже, — сказал Носарь. — Да, брат, он совсем дошел из-за этой бабы, а ей хоть бы что. Я говорю ему — твое счастье, что она тебя гонит. И знаешь, что он сказал? Побыл бы ты, говорит, в Моей шкуре! Ну, я ему говорю — у меня у самого есть девушка, но пусть попробует меня оседлать! — Носарь помолчал. — И знаешь, что он сказал? Сказал: значит, это ре настоящее.
— Убить ее мало.
— Допрыгается она, — сказал Носарь.
Мы поглядели друг на друга, и над нами словно сверкнула холодная молния. Мы оба были рады вернуться к огню.
4
У старика Джорджа было любимое выражение: «Чему быть, того не миновать».
— От судьбы не уйдешь, — говорил он мне. — Все решено заранее. Остается только кусать губы и терпеть.
По-моему, это бред. Если потом концы с концами вроде бы сходятся, это еще не доказательство. Но тут все одно к одному подобралось, как шарики в подшипнике. И я даже видел, как он крутится, словно в цветном фильме. Не будь драки в «Альбионе», у меня не было бы крови на рукаве, а не будь этого, я на другой день не повис бы на волоске. А на этом волоске многое держалось.
Не воображайте бог весть чего насчет крови. Но тогда все это только что случилось, и я не находил себе места. Кровь обозначила черту, которую я не в силах был переступить. Это могло бы стать для меня концом. Но вышло иначе — это стало началом.
Моя старуха сразу почуяла неладное.
— С чего это ты старые джинсы надел? — спросила она.
— Не хочу новые трепать.
— Обычно по субботам ты красоту наводишь.
— Сегодня мы никуда не пойдем, только в кино. А в темноте все равно не видать. Ясно?
— Все равно надо быть прилично одетым.
— Ну уж одно из двух: в прошлый раз ты ругала брюки из твила и пестрые рубашки.
— Ты надел это старье, потому что идешь пьянствовать и шататься по улицам.
— Ах, оставь, мама.
— Нет, не оставлю, я решила тебя не пустить.
— Ты или еще кто-то?
Это было уж слишком. Она вышла из комнаты, и не трудно было понять, что она задумала.
— Слушай, мама, кончай шуметь, — сказал я, когда она вернулась. — Я весь день гонял на велосипеде и устал, как собака. Неохота переодеваться, вот и все.
— Вот что, сынок, — сказала она, — у тебя, конечно, непроницаемое лицо, и я не стану утверждать, будто читаю его, как книгу. Тебя ничем не проймешь. Но я знаю твои штучки. Ты ничего не делаешь зря.
— Честное слово, мама, мне просто лень переодеваться.
— Знаю я, вы с этим Кэрроном и другими опять что-то затеяли.
— Говорю тебе, мама, мы идем в кино, а потом, может быть, зайдем поесть рыбы с жареной картошкой.
— И только?
Я сделал над собой усилие и поглядел ей прямо в глаза. Это было нелегко, но я заставил себя, иначе я подвел бы ребят.
— И только, мама.
Она села в старую качалку, перебирая связку ключей.
— Это правда? — Я кивнул. — Отвечай, когда тебя спрашивают.
— Правда, ничего больше.
Не глядя на меня, она бросила ключи на пол.
— Вот, — сказала она. — Ты уже большой, от тебя колотушками ничего не добьешься. Возьми ключи.
— Говорю тебе, мама…
— Я уверена, что ты врешь.
Я поднял ключи. Мне хотелось сказать ей все. Хотелось объяснить, что у меня душа не лежит к этому, но я вынужден идти. Может, это звучит жалко, но вдумайтесь на минуту. Какая разница между старым Джорджем на высоте 60 или моим стариком, ожидающим корабля в Дюнкерке, и маленьким Артуром, уходящим на драку в «Альбион»? Никакой. Я был вынужден идти, и, может быть, мне этого еще меньше хотелось, чем им. Но я шел вместе со своими друзьями.
Я вынужден был идти. В этом смысле старик Джордж прав: чему быть, того не миновать. Когда все время вместе с ребятишками, приходится иногда и драться вместе с ними. Или быть одному. Платишь свою долю, вот и все.
5
В эту субботу несчастья начались с утра. Работая у дробилки, я все время думал о предстоящей драке, и вышла неприятность. Не поглядев на указатель, я опорожнил бункер, и когда старик Джордж сказал: «Ты что-то торопишься, Артур», — я ему нагрубил.
— Кто работает, вы или я? — пробормотал я и направил ковш к смесителю. Спроггет был тут как тут и все видел.
— Какой дьявол это сюда вывалил? — спросил он, растирая смесь между пальцами. — Сделано не по инструкции.
— Зато по книжке, — буркнул я.
Спроггет крикнул малому, работавшему на скрепере:
— Убери это! Ни к черту не годится. — И, повернувшись ко мне, добавил: — Как и тот, кто это сделал.
Старик Джордж подошел к машине, чтобы заложить следующую дозу. История вышла неприятная, потому что все спешили, а тут задержка на целых полчаса. И еще неприятнее было видеть, как Спроггет и дядя Джордж рассматривали брак, а потом дядя Джордж повернулся ко мне и покачал головой. И вдобавок я понимал, что на этот раз никто ко мне не придирается — я сам был кругом виноват, и по моей вине могли пострадать двадцать человек.
Люди работали как черти, но кончили с опозданием почти на час, и это отнюдь не улучшило настроения, потому что заработали они всего по нескольку шиллингов и были все в мыле, хотя поспеть на матч еще могли. Первый матч сезона — его хорошо смотреть после легкой субботней смены. Я испортил им удовольствие. Спроггет, конечно, постарался, чтобы они знали об этом, но и без того все были мрачнее тучи. Даже бедняге Джорджу досталось.
Когда мы собирали инструмент, Спроггет подошел к нам.
— Вот что, Джордж с завтрашнего дня ты сам делай всю сложную работу, — сказал он. — А мальчишка пускай дрыхнет: во сне он ничего не напортит.
В общем я начисто осрамился — такую резолюцию выдвинул Спроггет, поддержали мои товарищи и единогласно принял я сам. День был душный, облачный. До самого вечера я носился на велосипеде, пригнувшись к самому рулю и поднимая ветер. Но это меня не успокоило. Я словно ехал внутри большой медной печи по нарисованной дороге, и мне почему-то казалось, что если я выеду за фабрики на береговое шоссе, то там будет пустота, как на краю света. Я сел на скалу и стал слушать, как шумят на пляже. Там было, может, две тысячи детей, и все плакали, так что я сам чуть не разревелся. Назад я ехал ровно двадцать две минуты. У меня оставалось еще четыре часа.
— Садись за столик, — сказал сержант. — Весь город как вымер, за целый день ни души.
— Жарища, — сказал я.
