Максим Кантор - Учебник рисования
Некогда известный деятель Третьего рейха Рудольф Гесс характеризовал большевизм и фашизм как тезис и антитезис истории века. Следует ли удивляться тому, что история сумела выработать синтез?
Разумный компромисс между радикальными концепциями общественного развития (революцией и т. п.) и ответственными государственными планами, примирение того и другого в личной жизни, ответственность перед самим собой и своими близкими за сохранение себя в качестве свободного индивида — есть нормальная повседневная практика последователя коллаборационизма. Философская система, призванная сохранить ценности Просвещения в бесчеловечных условиях, перед лицом человеконенавистнических утопий, — была не раз проверена на прочность в ушедшем веке. Последовательность в отстаивании собственной выгоды помогла выстоять генералу Петену, спасшему Францию от разрушений и сохранившему интеллектуальный и культурный потенциал страны. Его героический коллаборационизм (подвергавшийся некогда критике сторонниками радикальных решений) впоследствии был высоко оценен. Когда очередной президент Франции, Франсуа Миттеран (некогда, кстати сказать, бывший министром в правительстве Виши), возложил наконец цветы на могилу героя, этим была поставлена точка в долгой дискуссии. Общеизвестны факты сотрудничества с немцами на территориях Литвы, Украины, Латвии, Румынии, Хорватии. Не следует отрицать тот элементарный факт, что именно сотрудничество и поиск разумного компромисса с гитлеровцами помогли сложиться личной, независимой позиции хорватских усташей, литовских лесных братьев и украинских бандеровцев. Трудный поиск себя, своей личной позиции отметил путь генерала Власова и его Российской народной освободительной армии. Выявление своего личного интереса, независимого суждения, личной свободы и выгоды — вот что помогало формироваться позиции коллаборациониста в двадцатом веке, позиции человека, ответственного перед цивилизацией. Ибо что воплощает цивилизацию: груда руин, оставшихся после невоплощенной утопии, — или разумная жизнь просвещенного человека, сохранившего себя? Так рассуждали русские философы, сбежавшие в двадцатые годы от произвола сталинизма, чтобы найти умеренную форму сотрудничества с Гитлером. Они не приняли и не могли принять большевистской доктрины, порицали террор; однако, умудренные опытом, они сумели выжить в условиях гитлеровской Германии, сохранив себя и свои гуманистические наклонности нетронутыми.
Руководствуясь этим же принципом, русская интеллигенция конца двадцатого века приняла сотрудничество с советской властью. Советский Молох был, вне всяких сомнений, опасен, однако сотрудничество с ним — в умеренных дозах — было возможно. Просвещенный интеллектуал той эпохи принимал соглашательство, как добровольную схиму, отбывая партсобрания и вступая в КПСС, чтобы сохранить себя. Последовательный коллаборационист, он вступал, куда велели вступать, писал передовицы в идеологические журналы, лебезил и немного подличал, однако подличал лишь в качестве члена коллектива — чтобы в качестве партикулярной персоны сохранить порядочность, чтобы сохранить в нетронутом виде свою свободную личность. И — зачем отрицать очевидное? — сберечь личную позицию удалось; она и легла в основу построения нового свободного мира. Когда основные ценности и свободы Просвещения были спасены от варварства, когда глиняные ноги советского колосса подломились, умудренный коллаборационист заключил союз с новым титаном, с победителем советского колосса, — на тех же разумных, взвешенных основаниях, руководствуясь теми же свободолюбивыми принципами. Российский интеллигент с тем же гордым сознанием исполнения долга перед собой и своим благополучием стал пресмыкаться перед западной цивилизацией — и это, как и прошлые его деяния, было осознанным шагом самостоятельной личности. Выбирая партнера для сотрудничества, последовательный коллаборационист всегда должен стремиться к тому, чтобы выбрать сильнейшего: так некогда русская интеллигенция отказалась от альянса с народом и стала сотрудничать с властью, а затем сменила местную власть на власть интернациональную — в духе учения коллаборационизма и ради соблюдения его основных принципов.
И международная интеллигенция, цвет либеральной мысли, свободолюбцы, отстоявшие учение коллаборационизма в бурях ушедшего века, поощряли своих российских коллег. Само собой, полагалось верным положение, что мыслящему субъекту необходимо солидаризироваться с тем колоссом, который сегодня господствует на мировой арене и который объявляет себя поборником свободы. Подвижники коллаборационизма числили в своих рядах лучших из лучших, наиболее последовательных свободолюбцев. Пантеон коллаборационизма хранит имена тех, кто осознанно выбрал себе в партнеры силу, чтобы сохранить свободу; тех, кто разумно поставил независимую личность выше искушения борьбой; тех, кто приучился видеть зло только там, где его удобно видеть, и нигде более. Они готовы были сотрудничать с немцами, когда немцы были мотором цивилизации, и ровно потому же — с американцами, когда пришла их пора властвовать. Они создавали концепции, отрицающие окончательное суждение, поскольку именно окончательное суждение могло затруднить гибкость позиции, необходимую коллаборационисту. Они осознанно и рьяно выступали против локального тоталитаризма, чтобы служить тому тоталитаризму, который сильнее критикуемого. Они исповедовали ценности Просвещения и — согласуясь с ними — рассматривали внешний мир как раму для естественных проявлений свободолюбивого либертена.
IVИсследователь коллаборационизма должен выделить три источника и три составные части философии коллаборационизма. Они таковы.
В своих родителях западный коллаборационизм числит философию Просвещения, ставящую разум выше иррациональных схем и верований, политический оппортунизм начала века, адекватно приспосабливающий концепции утопистов к конкретным обстоятельствам, и авангард как могучее движение, отрицающее ценности христианства и подменяющее их ценностями языческой цивилизации.
Тремя составными частями коллаборационизма соответственно являются: философия постмодернизма, подвергшая деструкции директивы прежних теорий, современное искусство, провозгласившее самовыражение основным критерием творчества, и движение борцов за права человека, придумавших подходящий лозунг для сегодняшних интервенций и глобальных перемен.
Вне всяких сомнений, технический аспект борьбы за права человека сводится к тому, что бороться сразу за все права всех людей — невозможно. Лозунг носит всеобщий характер, но практика сужает его действие до рациональных границ. Коллаборационист вычленяет некоторые узловые пункты мира, где права человека представляют наибольшую ценность (речь идет о тех пунктах, где сложилось историческое понятие личности), и ограничивает борьбу этими местами. В других пунктах проблема существует также, и она будет решаться в зависимости от условий и задач основных пунктов.
Коллаборационисту прежде всего необходимо отмежеваться от идей предыдущей эпохи, когда обязанности ставились выше прав — эти посылки рассматриваются как регрессивные. Если коллаборационисту и случается примкнуть к режиму, подавляющему чьи-то права, то делает это он в рамках свободолюбивых наклонностей, сохраняя себя как независимую личность, и не может быть буквально отождествлен с тем или иным режимом. Примыкая к определенной силе (пусть и несколько жестокой силе), коллаборационист тем самым осуществляет: а) свое право на выбор и отказ от суждения (см. философию постмодернизма), б) потребность самовыражения (см. практику современного искусства) и, наконец, в) заботу о своих личных правах. Коллаборационисты, подобно Паунду, поддерживали нацизм, подобно Д'Аннунцио, влюблялись в Муссолини, подобно Дерену и Вламинку, ездили на смотр искусств Геббельса — и выражали себя в этих актах, и разве можно их в этом упрекнуть? Подобно Бродскому, они умудрялись не видеть резни в Сальвадоре и Вьетнаме, пока критиковали афганскую войну, подобно диссиденту Вацлаву Гавелу, они, претерпев лишения при социалистическом строе, делались адептами жестокого строя капиталистического — и неужели разумный человек не поймет здравость их выбора? Подобно Жаку Деррида, они провозгласили решающей философской категорией сомнение, чтобы дезавуировать иную философию, ту, которая поставит под сомнение их собственный жизненный опыт. И постепенно их жизненный опыт, их последовательная страсть к свободе от беды другого, их настоятельная потребность в горделивой моральной слепоте, их безмятежная готовность сотрудничать с любой силой, лишь бы сохранить душевный комфорт, — сделали свое дело. Так оформилась либеральная философия коллаборационизма, важнейшее течение мысли нового времени — философия свободы от любого неудобного убеждения, философия свободы от ответственности, философия разумного эгоизма. Преданность интеллектуальной выгоде сформировало новое героическое, свободолюбивое, пылкое поколение — с одним-единственным дефектом, унаследованным от отцов-основателей: дефектом коллаборационизма является отсутствие совести. А впрочем, и это суждение излишне поспешно: о какой совести можно всерьез говорить, имея дело с бессовестным миром? Стоять на страже личной независимости — не есть ли это самый совестливый из возможных поступков?
