Верхний ярус - Пауэрс Ричард
И о любимом дереве отца:
Пусть другие деревья вершат работу мира. А бук пусть стоит там, где не уступает и пяди…
Патриция так и не стала лебедем. И все же выпускница, появившаяся из гадкого утенка, поступившего на первый курс, знает, что любит и как намеревается провести свою жизнь, а юность в любое время редко может похвастаться подобным. Те, кого Патриция не отпугивает, находят ее словно по запаху, эту колкую, непритязательную, прямолинейную девушку, которая избежала унижений постоянной социальной уступчивости. К изумлению Патриции у нее даже появляются ухажеры. Что-то в ней оживляет парней. Конечно, не внешность, но едва заметная особенность походки, мужчины оборачиваются Патриции вслед и не могут понять почему. Независимое мышление — сама по себе сила притяжения.
Когда к ней подходят знакомиться, она назначает свидание на Ричмондском кладбище — то обеспечивает нужды мертвых с 1848 года. Иногда парни убегают сразу, и на этом все. Если же они остаются и хотя бы упоминают в разговоре деревья, она встречается с ними вновь. Желание, записывает Патриция в своих полевых блокнотах, оказывается бесконечно вариативным, самым сладостным из фокусов эволюции. И в весенних бурях пыльцы даже она превращается во вполне привлекательный цветок.
Один парень не уходит, месяц за месяцем. Энди, с английской филологии. Он играет вместе с Патрицией в оркестре, любит Харта Крейна, О'Нилла и «Моби Дика», хотя и не может сказать почему. Он может заставить птиц сесть себе на плечо. Ждет, пока что-нибудь не явится и не искупит его бесцельную жизнь. Как-то вечером, за партией в криббидж, он говорит, что, возможно, она — та, единственная. Патриция берет его за руку и ведет к узкой кровати. Неуклюжие и зеленые, они снимают с себя шелуху одежды. Десять минут спустя она превращается в дерево, но жалеть ее немного поздно.
НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ начинается в магистратуре. Иногда по утрам в Уэст-Лафейетте удача Патриции Вестерфорд пугает ее саму. Лесохозяйственный факультет. Она кажется себе недостойной. Университет Пердью платит ей за изучение предметов, которыми она хотела заниматься годами. Ей дают пищу и кров за то, что она преподает студентам ботанику, а за такое она бы с удовольствием доплатила сама. К тому же ради исследования ей надо целыми днями торчать в лесах Индианы. Это анимистский рай.
Но есть и подвох, как становится очевидно ко второму году. На семинаре по лесному хозяйству профессор заявляет, что коряги и бурелом необходимо убирать для оздоровления леса. И это кажется странным. Здоровому лесу нужны мертвые деревья. Они же там были с самого начала. Их используют птицы и маленькие млекопитающие, на них живет, ими питается больше насекомых, чем наука когда-либо подсчитает. Патриция хочет поднять руку и сказать, прямо как Овидий, что вся жизнь превращается в новые формы. Но у нее нет данных. Есть только интуиция девочки, которая все детство провела, играя в лесной подстилке.
А потом она видит. Что-то не так со всей отраслью, причем не только в Пердью, но и по всей стране. Люди, заведующие американским лесным делом, мечтают лишь о том, чтобы с максимальной скоростью получать ровные, чистые однородные зерна. Они говорят об «экономичных» молодых лесах и «нездоровых» старых, о «среднегодовом приросте» и «экономической зрелости». Патриция уверена, что однажды мужчины, руководящие здесь всем, падут, в следующем году или еще через год. Из павших стволов их верований пробьется богатый новый подлесок. И там она будет процветать.
Она проповедует эту тайную революцию студентам.
— Через двадцать лет вы оглянетесь назад и поразитесь тому, что каждый умный человек в лесном деле считал самоочевидной истиной. Это рефрен любой хорошей науки: «Почему же мы этого не видели раньше?»
Она ладит с коллегами по магистратуре. Ходит на барбекю и фестивали народной музыки, даже умудряется принимать участие в кафедральных сплетнях, при этом оставаясь независимым государством. Как-то ночью случается головокружительное и дикое недопонимание с женщиной с кафедры фитогенетики. Патриция запирает этот неуклюжий инцидент в ящик собственного сердца, чтобы больше никогда его оттуда не доставать.
Тайное подозрение отделяет ее от коллег. Она уверена, хотя у нее нет никаких доказательств, что деревья — социальные существа. Для нее это очевидно: неподвижные создания, которые растут смешанными массовыми обществами, должны были развить методы синхронизации друг с другом. Природа практически не знает одиноких деревьев. Но из-за подобных воззрений Патриция оказывается на необитаемом острове. Горькая ирония: вот она здесь, с людьми своих взглядов, но даже они не видят очевидного.
Пердью получает один из первых прототипов квадрупольной системы газовой хромато-масс-спектрометрии. Какие-то языческие боги приносят машину прямо к Патриции как награду за ее постоянство. Теперь она может измерить, какие летучие органические соединения выделяют в воздух древние исполины Востока, и что эти газы делают с их соседями. Она забрасывает эту идею научруку. Люди понятия не имеют о том, что делают деревья. Это целый новый зеленый мир, созревший для открытий.
— И что полезного мы из этого получим?
— Возможно, ничего.
— А почему вы хотите проводить исследования в лесу? Почему не на контрольных делянках в кампусе?
— Нельзя изучать диких животных, отправившись в зоопарк.
— Вы думаете, что культивированные деревья ведут себя не так, как деревья в лесу?
Патриция в этом уверена. Но его вздох ясен без слов: девушки, занимающиеся наукой, похожи на медведей, катающихся на велосипедах. Возможно, но диковато.
— Я зарезервирую несколько деревьев на лесном участке. Так будет проще и сэкономит вам время.
— Но спешки нет.
— Это ваша диссертация. Вам время терять.
Она теряет его с огромным удовольствием. Работа не слишком привлекательная. Надо прикреплять нумерованные пластиковые мешки к кончикам веток, затем собирать их через определенные временные интервалы. Она делает это снова и снова, бездумно и молча, час за часом, пока весь мир вокруг нее неистовствует от убийств, расовых бунтов и войны в джунглях. Она целыми днями работает в лесах, по ее спине ползают клещи, по голове — вши, во рту — листовой гумус, в глазах — пыльца, паутины шарфами висят вокруг лица, на руках браслеты ядовитого плюща, колени содраны о землю, нос покрыт спорами, внутренняя часть бедер напоминает шрифт Брайля из-за укусов ос, а сердце также счастливо, насколько щедр день.
Патриция приносит собранные образцы в лабораторию и час за часом монотонно ломает голову над концентрациями и молекулярным весом, определяя, какие газы выдыхало каждое из ее деревьев. Там должны быть тысячи соединений. Десятки тысяч. Скука приводит Патрицию в восторг. Она называет такое состояние парадоксом науки. Это самая мозгодробительная работа, которую только может делать человек, но именно она способна заставить разум увидеть, что еще, кроме него, действительно существует в мире. И Патриция идет к цели под пятнами солнца и дождем, смрад перегноя забивает ей нос неумолимо терпкой жизнью. Здесь, в лесах, отец снова с ней, дни напролет. Она задает ему вопросы вслух, и сам этот процесс проговаривания помогает ей видеть. Что заставляет чагу расти на определенной высоте ствола? Сколько квадратных метров солнечной панели производит то или иное дерево? Почему существует такая огромная разница в размерах между листьями ирги и платана?
Фотосинтез, говорит Патриция студентам, это чудо: достижение химической инженерии, лежащее в основе всего собора творения. Вся мишура жизни на Земле — лишь безбилетница в этом ошеломляющем магическом действе. Секрет жизни: растения едят свет, воздух и воду, а накопленная ими энергия продолжает создавать и творить все. Патриция ведет своих подопечных в святая святых тайны: сотни молекул хлорофилла собираются в антенные комплексы. Бесчисленное количество таких антенных систем формирует тилакоидные диски. Стопки дисков выстраиваются в отдельный хлоропласт. Около сотни подобных солнечных электростанций питают растительную клетку. Миллионы клеток образуют один-единственный лист. В одном великолепном гинкго шелестят миллионы листьев.
