Лишний в его игре - Филипенко Алена Игоревна
— Пронесло! — ликует Ярослав.
— Пронесло?! Пронесло?! — взрываюсь я и бросаю в него чертовым баллончиком. — Они сейчас через охрану пройдут и все! А мы в ловушке!
Ярослав поднимает баллончик, сует в карман. Задумчиво смотрит на канал:
— Может, как-то где-то можно назад?
Канал глубокий, сейчас в нем нет воды. Своды почти отвесные, без веревки никак.
Я хочу сделать шаг, но морщусь от боли. Сажусь на землю, осматриваю ногу. На джинсах дыра в области лодыжки. Закатываю штанину. Лодыжка покраснела и слегка опухла, на ней крупная ссадина. Ярослав садится передо мной:
— Дай посмотрю.
Я подозрительно кошусь на него:
— Ты разбираешься в переломах?
— У меня папа хирург.
— А врачебные знания, конечно, передаются через поцелуи на ночь, — язвлю я и вдруг чувствую страшную боль: Ярослав стукнул по лодыжке. — Ай!
— Больно?
— Конечно, идиот!
— А где больно?
— Естественно, в ухе!
— Прекращай острить! — злится он. — Если перелом, то боль по костям аж до паха дойдет.
Я прислушиваюсь к своим ощущениям.
— Нет, больно только в месте удара.
— Тогда есть шанс, что это просто сильный ушиб.
Меня настораживает слово «шанс».
— Поточнее не можешь сказать?
— Не могу, — говорит он и добавляет с сарказмом: — Ведь папа никогда не целовал меня на ночь.
— Бедный, — плююсь ядом в ответ. — Уверен, зато мама старалась за двоих!
— Не то чтобы старалась, но да. Но она не хирург.
Я поднимаюсь. Осматриваюсь. Ковыляю к поворотному механизму моста. Как-то же он ездит туда-сюда! Может, удастся его повернуть? Но сколько я ни жму на всякие рычажки, ни стучу по железкам — мост не двигается.
— Надо искать другой выход, — решаю я. — Где-то должен быть пологий спуск.
Бредем вдоль берега в противоположную от контрольного пункта сторону. Я на нервах, дико злюсь, зато Ярослав не парится: идет такой себе, руки в карманах, лицо беззаботное, насвистывает что-то. Бесит! Меня сейчас все в нем бесит. Поглядите на него: изображает, будто дерьмо, в которое мы вляпались, — просто забавное приключение! Бесит, бесит, бесит!
Все из-за него! У меня ноги промокли и заледенели от холода, с лодыжкой черт знает что — может, уже некроз пошел, и теперь только ампутировать! А больше всего меня тревожит то, что я опаздываю на работу! Мне нужно отсюда выбраться.
— Нас поймают, точно поймают, а все из-за тебя! — ворчу я. — Ну почему нельзя найти другое хобби, какое-нибудь безобидное, такое, чтобы не попадало под статью? Из-за тебя меня посадят! И в отличие от тебя, меня никто не вытащит!
— Не ссы, мамка нас обоих вытащит, — ободряет меня Ярослав. — Что она будет делать без своей любимой зверюшки?
— А еще меня с работы выгонят, если мы в ближайшие пятнадцать минут не найдем, как выбраться отсюда.
— Чел, так на кой черт ты потащил нас на этот остров? — недоумевает Ярослав.
— У меня была секунда в минус гугол степени, чтобы подумать! — взрываюсь я. — И то я успел оценить, что твой план — рвануть к контрольному пункту — крайне дерьмовый!
Дома́ на острове не такие, как в дачном секторе: хоть и тоже старые, но добротные, массивные, разноцветные. Видно, что люди строили их для постоянной жизни. Но по пути мы не встречаем никого, вокруг необычно тихо. Если бы не ухоженный вид, не свежая краска на заборах и не расчищенные тропинки, ведущие к участкам, можно было подумать, что остров заброшен.
Мы доходим до западной границы острова, упираемся в канал. У крутого обрыва стоят лодки.
— Зачем тут столько лодок, если в канал не спуститься? — недоумевает Ярослав.
Я ничего не отвечаю. Его вопрос меня раздражает. Какая разница? Нам надо выбираться с острова, а он думает о сраных лодках!
Я смотрю вокруг, размышляю. Итак, остров с севера окаймляет само водохранилище, с востока и юга — один канал, с запада — второй. Оба канала соединяются в юго-западной части и перетекают в реку. Везде крутые обрывы, выбраться с острова можно только двумя путями: через контрольный пункт и через красный мост.
Мост отпадает. Остается второй вариант — упросить охрану пропустить нас в город. Может, они пойдут навстречу? Мы же не проходим на запретную территорию, а наоборот — хотим с нее уйти. Но сейчас идти к контрольному пункту опасно, там может быть милиция. Лучше спрятаться, выждать хотя бы час. Час… От этой мысли хочется выть. Моя работа! Я не могу столько ждать! Но, кажется, у меня нет другого выхода. Придется опоздать. И телефона у меня нет, не могу позвонить и предупредить. Телефон!
Я прошу Ярослава дать мне позвонить, но у него, как назло, села зарядка.
Нужно искать место, где спрятаться. Мы видим дом, в окнах которого не горит свет. Тихо заходим в калитку, пробираемся в сад. Ярослав показывает на деревянный сарай с приоткрытой дверью. Осторожно входим внутрь.
Ярослав достает связку ключей и включает брелок-фонарик. Внутри полумрак, пахнет деревом и старьем, доски под ногами скрипят. У одной стены — лавка, у другой навалены обломки окон и дверей, у третьей — старая коляска и ящики. На полу — сено.
Мы садимся на лавку. Я весь на нервах, ежесекундно жду, что в сарай кто-нибудь вломится — либо хозяева, либо милиция. А еще дико хочется пить. Лодыжка почему-то уже не болит, онемела. Я подворачиваю штанину, смотрю на ногу. Прошу у Ярослава фонарик, чтобы оценить катастрофу.
— Мне кажется, я уже не чувствую ногу. Это же плохо, да? Может, у меня уже некроз?
Он забирает фонарик, наклоняется. От его молчания я нервничаю все больше:
— Я вижу какие-то пятна! О нет, это точно некроз, Яр!
Я уже представляю, как некроз идет выше и выше, доходит до колена. Нога становится серо-фиолетовой. Клетки отмирают одна за другой…
Ярослав проводит пальцем по моей коже, потом фыркает:
— Это просто грязь, ничего у тебя нет, кроме паранойи! И зови меня Рик.
— Не хочу, — морщусь я. — Рик — это какая-то собачья кличка. Лучше Яр.
— Ну ладно, хоть так, — вздыхает он и устало смотрит в стену. — Спасибо, что не Славой.
Я смотрю на Ярослава. Но по его лицу непонятно, что он имеет в виду, поэтому я спрашиваю:
— А что не так со Славой?
Он морщится:
— Это оскорбительно — когда ты Ярослав, а тебя называют Славой. Это чужое имя.
— Спасибо, что предупредил, — хмыкаю я и язвительно добавляю: — Теперь всегда буду звать тебя Славой.
— Придурок, — бурчит он.
— Придурок в квадрате.
— Придурок в сотой степени.
— Придурок в степени гугол.
Ярослав задумывается. Наверное, не знает, что больше, чем гугол.
— Придурок в степени два гугола.
— Придурок в степени гуголплекс! — торжественно говорю я.
— Хм… — Ярослав думает. — Придурок в степени два гуголплекса!
— Придурок в степени гуголплексплекс!
— Что за чушь ты несешь? — сердится он. — Что еще за гуголы и плексы?
— Гугол — это десять в сотой степени, а гуголплекс — это десять в степени гугол! А гуголплексплекс — это десять в степени гуголплекс!
— Хорошо. Тогда ты придурок в степени гуголплекс-плекс-плекс-плекс-плекс-плекс-плекс-плекс…
В такой перебранке проходит наш час в сарае. Затем мы решаем, что милиционеры уже успели бы прочесать остров, если бы хотели, и, скорее всего, ушли.
Мы покидаем укрытие, собираемся идти к восточной границе: к контрольному пункту. Но перед этим Ярослав вдруг убегает в другую сторону — к лодкам.
— Куда ты?
— Я сейчас!
Он возвращается с веслом, у которого отломана часть древка, протягивает его мне:
— Я нашел тебе костыль!
Сломанное весло оказывается нужной длины. Я опираюсь на лопасть. Она узкая, но подмышке не больно из-за толстой куртки. С веслом идти чуть поудобнее, но все равно получается медленно.
Приятно и удивительно, что Ярослав обо мне позаботился. Но я все еще жутко злюсь на него. Если бы не эта выходка с моей домашкой, я бы тут не оказался.
