Андрей Рубанов - Жизнь удалась
Когда Марина отваживалась проведать подругу, хозяин дома вел себя вежливо и добродушно, сам варил женщинам кофе и, пощипывая себя толстыми круглыми пальцами за толстые круглые щеки, ненавязчиво просил познакомить с Матвеевым. Он же коммерсант, вдруг у него будут проблемы – а я ж умею их решать… Матвеев – когда Марина рассказывала ему это – в ответ только угрюмо цедил:
– Такие долго не живут.
Оказался прав. Володя Кунцевский так и не дождался наследника. Спустя полгода скончался от пулевого ранения в голову. Когда бледная от ужаса Марина рассказала все мужу, тот не удивился.
В положенный срок Надя родила девочку. От переживаний пропало молоко, но новорожденная пошла здоровьем в папу и без проблем кушала, что дают. Надя долго разрывалась между хождением на молочную кухню и допросами. Продала недострой из красного кирпича и одну из машин. Про вторую, изрешеченную автоматными очередями, поспешила навсегда забыть.
Какое-то время вдова жила гораздо вольготнее Марины. Матвеев, хоть и хорохорился, денег поднимал негусто. Обещанный мешок так и не принес. Надюха же направо и налево тратила кирпичное богатство. Все просадишь, предупреждала дальновидная Марина. А мне плевать, отвечала товарка. Как пришли, так пусть и уйдут. Она наняла дочке няню, в дом – экономку, много пила и путалась с сомнительными брюнетами, носившими клубные пиджаки вкупе с сапогами казаками.
Когда девяностые подошли к экватору, кирпичные капиталы испарились. Няня уволилась. Экономка сбежала, прихватив золотую цепочку и пару кастрюль из набора «Цептер». Но Надюха молодцом пережила все неприятности, обменяла квартиру покойного супруга на две однокомнатные, в одной поселилась, вторую сдала (предполагалось, что в будущем она отойдет дочери), быстро окончила курсы делопроизводителей и устроилась референтом к некоему племяннику некоего необычайно высокопоставленного чиновника. Тридцатилетний племянник владел бизнесом. Продавал гражданство государств Коста-Рика и Венесуэла. Курил марихуану. В офисе бывал через день по два часа. В остальное время гонял на японском мотоцикле.
– Такие долго не живут, – мрачно, меж глотками бордо, цедил Матвеев, слушая в пересказе жены истории про племянника; но цедил не слишком мрачно, поскольку виноторговля понемногу шла в гору, и Марина с Надюхой поменялись местами: теперь первая покупала шубы, каталась в Барселону и Прагу, вторая же по шесть часов в день сидела за компьютером, имея оклад в четыреста долларов.
Племянник протянул почти два года. Потом разбился на своем мотоцикле.
В первый класс дочку Нади собирали вдвоем. Тогда, любуясь на маленькую, свеженькую, румяную, как дорогостоящая кукла, девочку в белых бантах и белых колготках, Марина решила серьезно поговорить с Матвеевым о ребенке и вечером того же дня заговорила, но муж с несвойственной ему горечью сказал, что ей не стоит рожать от алкоголика. Тогда бросай пить, ответила жена. Брошу, был тихий ответ.
На старте нулевых годов у Марины постепенно появился целый отряд отборных холеных приятельниц с соответствующим уровнем жизни, но осторожная жена виноторговца не спешила переводить приятельниц в разряд подруг. Она научилась у мужа умению держать людей на дистанции. Холеные чувихи через месяц после знакомства норовили взять в долг две тыщи на два дня и затем отдавать годами – Надюха, по временам отчаянно нуждаясь, непрерывно перелицовывая старые пальто и беспредельно экономя на желудке, ни разу не попросила ни копейки, а когда Марина предлагала сама – отказывалась в девяти случаях из десяти.
Все вокруг менялось: страна, город, люди, отношения меж людьми. В моду вошла любовь к комфорту, парадоксально сочетающаяся с поразительной скаредностью. В моду вошел здоровый образ жизни, парадоксально сочетающийся с кокаином. Общество расслаивалось с удручающей безостановочностью. Бедные оседали на дно, богатые покупали дома на Кипре. Средние презирали тех и других. Вокруг Марины вертелась то ли карусель, то ли спираль, за облезающей сусальной позолотой любовей и дружб бесстыдно обнаруживался грубый цемент товарно-денежных отношений – и только старинная и лучшая подруга, несостоявшаяся жена барабанщика, вдова криминального авторитета, мать непутевой, но красивой, смелой и дерзкой дочери, не только не менялась, но и не желала меняться. Устраивалась на какие-то странные работы – беззаботно увольнялась. Сходилась с мужчинами неясных ориентиров – выгоняла без лишних переживаний. Купила подержанную машину и разбила, не сделав из этого драмы. Похоронила мать, не сделав из этого трагедии. То крепко пила – то месяцами не притрагивалась. То пропадала надолго – то звонила Марине каждый день. И Марина, периодически поддаваясь греху самоанализа, приходила к выводу, что ей повезло не только с мужем, но и с подругой тоже.
Они договорились встретиться в среду днем. И решить, что делать. С порога Надюха бросилась Марине на шею, зашептала что-то ободряюще-утешительное, но Марина не хотела сантиментов и сухо пробормотала:
– Я в порядке. Как дочь?
Надюха вздохнула.
– Не спрашивай.
В последний год за нею появилась привычка к таким озабоченно-юмористическим вздохам, безусловно свойственным всякой умудренной мамашке, с грехом пополам снаряжающей в самостоятельную жизнь собственную юную копию.
– Нашла себе очередного мальчика. Любовь ужасная. Какие-то нереальные страсти. Латиноамериканские. Он уже чуть ли не вены из-за нее резал. У тебя ведь курить можно?
– Тебе – можно.
– А мальчик знаешь, чем занимается? Залезет на какой-нибудь высотный дом, и оттуда – фигак на парашюте! А потом бегом, чтоб в милицию не забрали…
– Ужас.
– Не то слово.
– Как сказал бы Матвеев, такие долго не живут.
– Да, – тихо заметила Надюха. – Матвеев. Во что же он влез, твой Матвеев?
– В том-то и дело, что вроде бы никаких проблем не было… Жили нормально… А главное, ты же знаешь, он от меня ничего никогда не скрывал. Я так наладила, что он сам мне все рассказывал. Про фирму, про бизнес, про деньги… Есть хочешь?
– Нет. Хочу выпить.
Обмениваясь репликами, в четыре руки собрали в гостиной скромный стол. Надюха принесла австрийский пирог, Марина выставила бутылку вермута, конфеты. Уселись. Марине вдруг немного захотелось всплакнуть, но удержалась. Надюха заревела бы за компанию с удовольствием, и Марина боялась, что произойдет взаимная цепная реакция. Вместо разговора будет великий плач. Но плакать, считала она, рано.
– А ты, – подруга щедро налила себе, – ему во всем веришь?
– Ты о чем?
– Может, у него кто-то есть. А перед тобой он исполнял комедию «Важные переговоры, меня сутки не будет…» Вон у Ленки примерно так же было. С мужем. Он все ходил, щеки надувал, то у него встреча с немцами, то с итальянцами, а потом она совершенно случайно узнает, что он…
– Перестань. У Матвеева никого нет. Он мой.
Надюха критически прикусила губу:
– Я, конечно, понимаю, но не слишком ли ты в себе уверена?
Ее губам Марина всегда завидовала. Полные, идеальные губы, стандарта Брижит Бардо. Марина не отказалась бы поменяться с подругой губами. Свои, родные, были хоть и яркие, однако тонковаты – приходилось по десять раз в день подрисовывать карандашом.
– Что мое, – твердо сказала она, – то мое. Частную собственность придумали женщины.
– Вот и Ленка так же думала…
– Да пошла она, твоя Ленка! Она же дура. По ней видно. И муж ее такой же. Случайно попал в струю, денег поймал – и теперь с жиру бесится. Сколько этой твоей Ленке – двадцать восемь? Соска совсем. Молодая еще. Жизни не видела…
Надюха пожала плечами, и Марине не понравилось, как она пожала плечами. Мол, ты меня не убедила. Культивируемый Мариной способ отношений с подругой предполагал хоть и доброжелательный, от чистого сердца, но все же односторонний обмен знаниями; Марина была старше; Марина была замужняя и богатая, тогда как Надя – одинокая и практически нищая; Марина учила и объясняла, как все устроено на самом деле, тогда как ее товарка должна была благодарно внимать и впитывать информацию, а если возражать и критиковать – то редко, вовремя и по существу. И Марина тогда не выдержала и заговорила горячо, тоном выше:
– Послушай, если у мужика никого нет, это по нему всегда видно, поняла? Я пятнадцать лет с Матвеевым! Он ногти на ногах стрижет только тогда, когда я ему об этом напомню! Он зубы на ночь не чистит! Он… он семейные трусы носит!..
– Бывают такие шалавы – им все равно, какие трусы. Главное – чтобы в трусах хоть что-то было…
– Матвеев не такой. После меня – и к шалавам?
– А чего? Для контраста.
– Ему это не надо. У него есть его фирма, его вино, его машина. У него есть я. Больше его ничего не интересует.
Марина почувствовала, что заводится, и лихорадочно отъела от пирога. С одной стороны, подруга все-таки говорила дело. С другой стороны, понемногу, на пределе чувствительности, по некоторым мгновенным полувзглядам, по еле заметному блеску глаз, по странной, иногда прорывающейся елейной вкрадчивости в голосе собеседницы Марина начинала понимать, что та, при всей ее природной доброте, начинает злорадствовать, – возможно, даже сама этого не желая. Вот, мол, была ты счастливая, удачливая, при муже, дом – полная чаша, а теперь попробуй, как я. Жизнь с изнанки понюхать…
