Татьяна Соломатина - Папа
Как-то раз, когда шла перестройка её маленького дома в большой, Людка вернулась с очередного суда – к тому моменту она была уже адвокатом, – и во дворе её встретил прораб. И тут же начал ей озвучивать, чего не хватает и что надо срочно закупить, иначе стройка станет. Людка сказала прорабу: «Сейчас, минуточку, только переоденусь!» И зашла домой. А дома жирное пятно с дивана, перекрикивая телевизор, сообщило: «Тебя там прораб ждёт. Ему чего-то не хватает!» И вот тут уже Людка не выдержала и вывела жирное пятно в своей привычной манере – вынесла за ворота диван. Пятно пару раз возвращалось. И Людка его жалела, потому что у пока ещё мужа не было ни работы, ни денег. Затем она его выгнала окончательно. Под занавес он успел назанимать у неё денег навсегда. В общем, суды, всё такое. На алименты Людка подала лишь затем, чтобы лишить бывшего симпатичного парня отцовства. Потому что он оспорил в суде даже минимальные алименты. С юристом завёлся, ха!
– Да на фиг тебе были его алименты? Ты же сама неплохо зарабатываешь, – удивилась бывшая задира-отличница.
– Да алименты мне его до одного места. Я помаду себе покупаю дороже, чем та минимальная ставка. Мне «его алименты» были нужны для того, чтобы лишить отцовства за неуплату. А то сын подрастёт и услышит в один прекрасный день: «Здравствуй, я твой папа! Содержи меня!» И закон присудит. Идиотские прецеденты уже были. Я ж юрист!
И Людка рассказала бывшей задире-отличнице про своё недавнее дело. Девочке двадцать семь лет. Девочка отлично зарабатывает и квартиру себе купила сама. И тут появлется – тада-ба-дам! – папа. Биологический отец. Мать девочки с ним развелась двадцать четыре года назад. Двадцать четыре! Все эти годы от папки не было ни слуху ни духу. И алименты он, разумеется, не платил. И в судебном порядке его за это никто не преследовал. Ну, вот потому, что у той девочки такая вот святая или дурная – что в её случае одно и то же – мама. Сама тянула лямку, а про алкаша-бабника-бездельника и не вспоминала, только перекрестилась на все красные углы, что он свалил в неизвестном направлении. И вот почти четверть века спустя этот самый, с позволения сказать, папа появляется с того самого неизвестного направления и заявляет, что он инвалид и его законная дочь обязана по закону его содержать. Dura lex, sed lex! Такая дура этот закон, и так по-дурацки суров! Не лишали отцовских прав? Значит, у отца есть права. И содержи теперь, лохматая сука, доченька, своего папку-инвалида до скончания дней его. Как ни бились, как ни старались, а суд принудил её папке выплачивать алименты. Да не минимальную ставку, а от официальной дочерней зарплаты. Так он на этом не успокоился. Теперь иск подал, де дочурка отказывает ему ещё в одном его родительском праве – быть прописанным на её жилплощадь. Он её, понимаешь, делал-старался, вона какая умная выросла, а ему теперь бомжевать, да? И добьётся. И пропишет она его, никуда не денется. Вот так вот, дорогая бывшая задира-отличница! Уж лучше таких отцов сразу родительских прав лишать. На обязанности они и сами не слишком претендуют, лишенцы!
– Да… Хороший папа у девочки, ничего не скажешь! – только и смогла вымолвить бывшая задира-отличница в ответ на рассказанную Людкой историю.
– Вот потому я и подала на алименты. Муженёк бывший срочно встречный иск, мол, не может он платить столько! Столько… На две шоколадки, да. Ну и я ему встречный на встречный – немедленно. На лишение отцовских прав.
– Слушай, ну что, не мог твой папа-мент ему по зубам настучать?
– Раньше я тоже думала, что мог… Раньше я думала, что папа всё может. А папа сейчас может только: «Людка! У меня вечером гости будут. Иван Иваныч – начальник того и Пётр Петрович – начальник сего! Так ты давай, пораньше с работы – и стол накрой!» Я у папы теперь в прислугах. Такой вот «Чингисхан», – Людка грустно замолчала на некоторое время. – Но, с другой стороны, лицензию на нотариат он мне помог получить. Иногда знакомит со всякими-разными своими разведёнными товарищами. С целью, так сказать, устройства личной жизни. Смех и грех.
– Людка! Ты такая яркая, такая видная девушка – и тебе нужны папины разведённые товарищи?
– А где я себе неразведённых найду? Я только с кем-то познакомлюсь, только куда-то соберусь – папа тут как тут: «Ой, ребёнок брошенный, ни мамы у него, ни папы, сирота-а-а…» Вот такие дела. Вроде как жизнь удалась, грех жаловаться. Дом – полная чаша, шкафы от тряпок ломятся, папа любит. Недавно вот позаботиться хотел. Накануне вечером поставил свою машину у меня во дворе, потому что у него гости весь двор своими студебекерами заставили – как табуретками в столовой. А у меня и гараж, и навес крытый. Так он свою поставил под навес. Ну и решил помочь мне ворота открыть. Чтобы доченька своими нежными ручками лишний раз об железяки маникюр не стирала. Выгнал из дому в пижаме, потому что ему на час раньше надо было уезжать, чем мне. И давай командовать: «Быстрее, Людка! Быстрее!!!» Ну, я газанула спросонья – и бампером об ворота собственного гаража трах-бабах! Сижу, обидно. Слёзы-предатели из глаз льются. Так папа меня пожалел, да. Сказал: «И сын у тебя двоечник, и машину ты водить не умеешь, и муж от тебя ушёл!» Да. Ушёл. Тот самый муж, которого я пару лет выгоняла, а он за батареи цеплялся, – Людка чуть не захныкала. Так же, как чуть не захныкала когда-то из-за голубя, полотенца и того, что она в одних колготках посреди февраля, слишком гордая, чтобы плакать, задира-отличница.
– Ну вот… Не гневи бога, Людка! У тебя нормальный отец. Хотя, конечно, это полное мудачество, говорить дочери такое.
– Да. Отец нормальный. Но где же тот папа, с которым я маленькая выплясывала багамумаму?.. А, и правда! Ты говоришь совершенно справедливые, верные слова о нормальном отце. Ерунда! Он мне во многом помогает. Ну а что характер такой, так… Так я теперь понимаю, что он всегда такой был. Просто мама им могла управлять. И к тому же, – Людка улыбнулась, – папа меня научил пить так, чтобы ни один мужик не перепил.
С тех пор Людка и бывшая задира-отличница встречались всего один раз. Была какая-то дата со дня окончания школы. Блондинка с конским хвостом толщиной в руку тоже была. Но она была беременна и ни на кого особо не реагировала. Посидела немного и ушла. Была и крепкая серая мышь хорошистка. Но она была с каким-то развязным армянским евреем, и он так всех успел достать за первые полчаса, что во вторые полчаса ему намекнули за космополитизм – и они тихо отчалили. Ещё раньше беременной Наташки. Бывшая задира-отличница приехала тогда в южный приморский город специально на эту встречу и общалась в основном с Людкой. Наташку и Вику, считай, и не видела. Потому что на Вику совсем опоздала, а с Наташкой только и успела, что поздороваться. Ничего особенного за истекшие с предпоследней встречи пять лет в Людкиной жизни не произошло. Папа-уже-не-мент так и не женился. Она всё так же жила через калитку с ним. Всё так же накрывала столы для Иван Иванычей и Пётр Петровичей. Всё так же вламывала и пыталась воспитывать сына – хулигана и бездельника. Замуж Людка так и не вышла. Она сказала, что сложно уже влюбиться. Ну так, как тогда, в Алика. Трудно влюбиться уже хоть как-то. Потому что видишь их всех насквозь. Да и тем более она не одна, а с сыном, хулиганом и бездельником. Кому такое надо? Кто готов на себя взять ответственность не только за неё, а ещё и за её сына? Кто, если родному отцу он до одного места? Одна радость в жизни – деньги, пожрать и выпить. Ну, то есть три радости, да. Три в одном. Ну и с девками иногда посидеть. По сравнению с их жизнями её, Людкина, удалась! Да и что, жалко ей тем папиным Иван Иванычам и Петрам Петровичам столы накрывать? С папой весело. Он столько всего знает, и вообще. Хотя уже, конечно, не так интересно, как в детстве. Может быть, уже пора в самостоятельное, совершенно автономное плавание? Ох, пора… Не будь она дочь мента!
* * *– Мушкетёров всегда должно быть четверо!
– Что?
– Мушкетёров всегда должно быть четверо!
Ах, ну да… Ресторан южного приморского города-порта. Апрель. Солнце шпарит в огромные раскрытые окна. Бармен Артём. Длина моей волны длиннее длины его волны. Мы не совпадаем.
– Как «Четыре комнаты» Тарантино, – продолжает Артём. – Всё-таки неправильно, что этих тёток трое. Их должно быть четверо. Четыре мушкетёра. «Четыре комнаты».
– Артём, есть ещё «Десять негритят». Или, к примеру «Трое в лодке, не считая собаки». Или дурацкий фильм, в котором американцы переплюнули сами себя в отношении законов физики, – «2012». Почему же этих женщин должно быть именно четверо?
– Ну, не знаю… Простите, я отвечу на звонок.
Что-то говорит в мобильный. «Да, папа!», «Нет, папа!», «Да, я понял, папа!», «Папа, я уже не маленький!» – и всё в таком духе.
Утомили меня этот ресторан, этот бармен Артём, эти женщины за столиком поодаль у раскрытого окна, и даже сам этот южный приморский город-порт, из которого я двадцать лет назад уехала, меня утомил. Ещё пару «галочных» встреч – и пока-пока. Я люблю сюда приезжать изредка, бродить пешком вдоль берега, но он мне быстро надоедает, этот город. Мы с ним как старые друзья. Бывшие старые друзья. Например, одноклассники. Ну, то есть одноклассницы – недаром же у этого южного приморского города таки женское имя. Мы с этим городом, как бывшие одноклассницы-подружки: встречаемся с радостью, расстаёмся с не меньшей. Пара часов болтовни… Ну, или пара дней совместных прогулок – и всё. И вы уже не знаете, что друг другу сказать. Воспоминания о бабушкиных тазах с начищенной свежей рыбой, о хомяках и макраме неисчерпаемы, разумеется. Но это же только когда больше уже ничего не остаётся. А мне ещё всего так много остаётся, что вот этот забавный щенок-бармен уже интереснее бабушкиных тазов с начищенной свежей рыбой, хомяков и макраме. Хотя и куда исчерпаемее.
