Тьерри Коэн - Я знаю, ты где-то есть
– Ты действительно ждал, что в ходе этого визита узнаешь что-то? Установишь какую-то конкретную связь между собой и этим венгерским преподавателем?
– Я… да, я надеялся…
– Осторожно, Ноам, ты слишком увлекся этой игрой. Предсказание очень туманно. И даже если между вами существует какая-то связь, она должна быть очень тонкой. Повторяю: у меня имеются сильные сомнения относительно теорий твоей врачихи и утверждений ее так называемой прорицательницы. Согласись: все эти встречи оказываются явно бесполезными!
– Готов согласиться. Но почему она указала мне на этих людей? Откуда ей известно об их существовании, как она может знать их имена, адреса?
– Именно! И теперь для меня это и есть настоящая тайна: связь, существующая между Сарой и этими незнакомцами, а не между ними и тобой.
Ноам кивнул.
– И все же одну точку соприкосновения между Кристианом Надем и Филиппо Луццато я нашел.
– Значение, которое они придают семье?
– Да. Не слишком жирно, правда?
Больше за ужином они к этой теме не возвращались. Вечер они закончили в пабе, смакуя токай, который Людовик XIV называл «вином королей и королем вин». Стараясь заглушить тревогу и забыть о Вайнштейнах и Надях, Ноам выпил больше обычного. Чтобы проветрить затуманенные алкогольными парами головы, они решили вернуться в отель пешком. Когда они оказались в коридоре, в который выходили двери их номеров, Аврора затащила Ноама к себе.
* * *Ноама разбудили торопливые движения Авроры. Уже одетая, она складывала вещи в дорожную сумку, ругаясь вполголоса.
– Прости, что разбудила тебя, – сказала она, – но я опаздываю. У меня встреча с моим ученым, и я не хочу заставлять его ждать. Он и так сделал мне любезность, согласившись встретиться в воскресенье.
Ноам взглянул на часы. Одиннадцать. Еще горячими спросонок глазами он стал наблюдать за Авророй. Красивая женщина. Стройное, гибкое тело. Во влажных волосах словно запутались золотые лучи льющегося через окно солнца. Он не стал задумываться над своими чувствами к ней. Они познакомились совсем недавно, а обстоятельства, при которых зарождались их отношения, были слишком странными, чтобы судить обо всем этом с должной объективностью.
Аврора села на край кровати и провела рукой по непокорной челке Ноама.
– Вот что мы сделаем. Сумку я собрала, но плохо представляю себе, как пойду с ней на эту встречу. И заехать за ней в отель я не успею, потому что мы с моим ученым встречаемся в гольф-клубе за городом. Так что, скорее всего, это будет долго. Так вот, ты позавтракаешь, соберешь свои вещи, и в два часа дня мы встретимся с тобой в аэропорту. Идет?
Не дожидаясь ответа, она поцеловала его в губы и встала.
– Видишь, как хорошо иногда проспать: никакой утренней неловкости после первой совместной ночи, – рассмеялась она и исчезла.
* * *Аврора примчалась в аэропорт за десять минут до конца посадки. Ноам ждал ее уже около часа. Они бросились к стойке регистрации, показали билеты и благополучно прошли контроль. Расслабились они только в самолете.
– Ну и гонка! Я думала, что опоздаю. А что бы ты делал, если бы я не пришла вовремя? – лукаво спросила она.
– Я отдал бы твою сумку службе безопасности, а сам сел бы в самолет. А чтобы они знали, кому ее отдать, я достал бы белье, которое было на тебе вчера, и сказал бы: «Видите, она носит вот это. Вы ее сразу узнаете».
– Мерзавец.
– А ты как думала, что я буду делать? Поменяю билеты на следующий рейс. Ну, как прошла твоя встреча?
– Отлично, просто гениально. Дяденька оказался очень интересный. Поэтому я и опоздала.
Она рассказала основное содержание интервью, объяснила, насколько важны исследования, которые проводятся в центре под руководством этого самого ученого, и сколько надежд связано с ними в лечении некоторых видов рака.
– Короче говоря, – сказала она в заключение, – для меня это интервью было гораздо приятнее вчерашнего. И то, что он рассказал, показалось мне намного более интересным.
– У меня такое впечатление, что, несмотря на радушие супругов Надь, их показное счастье было тебе неприятно.
– Не то чтобы неприятно, – поправила Аврора. – Скажем так: меня раздражает их взгляд на жизнь. В одномерности этой любви есть что-то гнетущее. В жизни должны время от времени случаться переломные моменты, ссоры. Красота – только в напряжении сил, а утешение – в примирении. По правде сказать, такая любовь… она показалась мне почти непристойной.
– А по-моему, это прекрасно.
– Прекрасно? Да это какая-то карикатура на любовь!
– Почему? Просто это один из многих способов любить и быть счастливыми – ничуть не хуже других.
– Ну так я постараюсь найти эти другие! – пошутила Аврора.
– А ты не думаешь, что их любовь так смутила нас, потому что показалась недосягаемой?
– То есть, по-твоему, мое скептическое отношение к ним вызвано завистью? – переспросила она, явно заинтригованная.
– Про тебя не знаю. А вот что касается меня, то их любовь четко обозначила мою неспособность построить подобную жизнь. Я не почувствовал ни досады, ни желания посмеяться над ними. Просто понял, что не принадлежу к их миру. И позавидовал их семейной гармонии.
– Погоди, мы же не знаем, что скрывалось за их красивыми словами. У него, может быть, куча любовниц, а она временами впадает в отчаяние от своей бесполезности.
– Не наговаривай на них, – возмутился Ноам. – Какая еще бесполезность? Не та ли, которая так пугает всех этих бизнес-леди, помешанных на якобы свободе, на своем праве на независимость и свободных от любых семейных обязательств? Тех, что в сорок лет рвут на себе волосы, потому что у них нет детей и они никогда не увидят, как те растут?
Аврора, которую эти слова удивили и задели, пожала плечами.
– Так вот как ты меня воспринимаешь? – с плохо скрываемой агрессией отозвалась она.
Ноам пожалел, что проявил такую мстительность. Но он не смог сдержать гнева, охватившего его, когда Аврора стала высмеивать Надей.
– Прости, – тихо сказал он, – я не хотел тебя обидеть. Нет, я тебя совсем не так воспринимаю. Я плохо знаю тебя. Знаю только, что ты великодушная, внимательная, всегда готова выслушать. Но пойми и меня: мне не повезло, я не знал радостей нормальной семейной жизни. Мое детство и юность прошли на фоне сплошных ссор, разрывов, измен. И моя неспособность построить полноценную семейную жизнь происходит от того, что я не знаю, что на самом деле значит любить. Супруги Надь дали мне определение любви. Определение жестокое, поскольку оно подчеркнуло, что я не принадлежу к их миру, но прекрасное, поскольку дает мне по крайней мере надежду.
– Я не знала, что ты такой чувствительный. Я лично считаю, что в твоем одиночестве, в твоей неприкаянности есть определенный шарм.
– Мои слабые места – это следы перенесенных травм. А излечиться от ран всем хочется.
– Так что́, получается, что я всего лишь мещаночка, запавшая на израненного воина?
– Я слишком плохо знаю, кто я такой, чтобы дать тебе такое четкое и лаконичное определение!
Они оба почувствовали, как между ними возникло напряжение, вдруг разделившее их, ощутили его скрытое пагубное влияние.
– Знаешь, этой ночью… – запинаясь, проговорил Ноам.
– Не бери в голову. Мы оба взрослые люди и этой ночью действовали по обоюдному согласию. Конечно, мы были чуточку навеселе, но согласие между нами было.
– Я хочу, чтобы между нами все было ясно, Аврора.
– Успокойся, Ноам, я не предъявляю никаких прав ни на тебя, ни на твои чувства. Мы же не дети, которым вздумалось поиграть во влюбленных. Мой интерес к тебе сильнее, чем влечение. И, что бы там ни случилось дальше, этот интерес никуда не денется.
Ноам был благодарен ей за желание избежать конфликта и перенести их отношения на нейтральную почву.
– И что бы там ни случилось дальше, как ты только что сказала, знай: я никогда не забуду того, что ты для меня сделала.
– Этой ночью? – пошутила она.
Они рассмеялись, а Ноам взял ее руку и поднес к губам.
– Все же ты… особенная женщина, Аврора.
– Слишком особенная для тебя, правда?
Раскаяние
Мой разум парит в безграничном пространстве. Он отвергает границы, будь то время или реальность, погружаясь в грезы и живя в воспоминаниях, как в настоящем. Окружающие приписывают мои блуждания болезни, разъедающей мой мозг. Но они стали мне прибежищем гораздо раньше.
Что станет с этими мыслями, когда мое сердце – уже совсем скоро – перестанет биться? Они тоже угаснут? Или продолжат блуждать по этому свету, а может, улетят в неизвестные миры, где властвуют людские грезы, надежды, сожаления и где я так долго прожил?
Моменты просветления случаются со мной все реже и реже, и это хорошо. Этот беспощадный свет высвечивает все невзгоды моей жизни, снова возвращая меня к моему горю. Он подчеркивает отсутствие той, которую я любил, мою неспособность забыть ее, мою слабость. Он освещает лица моих детей: растроганное, доброе лицо Элизы и враждебное лицо Ноама.
