Андрей Шляхов - Доктор Данилов на кафедре
— Вы преподаватель, а за вашей спиной я вижу студентов?
Телефон повернулся вправо, затем влево, запечатлевая студентов. Данилов тем временем оглядел вестибюль — не притаился ли где оператор с камерой в руках или не спрятана ли где камера без оператора. Первой мыслью, объясняющей странную ситуацию, была версия о том, что какому-то идиоту вздумалось снять в больнице сюжет для какой-нибудь юмористической передачи из серии «вас снимает скрытая камера». А что? Дай охраннику на входе двести рублей вместо пятидесяти, и он закроет глаза на съемочную аппаратуру.
Рублей за пятьсот эта публика и на ящики с динамитом закроет глаза, зато стоит один раз забыть дома удостоверение, как сразу же разыгрывается пятнадцатиминутный спектакль «Великая бдительность». Ты стоишь и ждешь, а охранник, то и дело отвлекаясь на общение с посетителями, сначала вызывает по рации старшего смены, затем звонит на кафедру, выясняя, работает ли там такой-то. Получив утвердительный ответ, не пропускает, а просит спуститься и «засвидетельствовать».
Зачем, если у человека на руках есть паспорт, непонятно. Во всяком случае, Данилову так и не удалось получить ответа на данный вопрос. Впрочем, нет, ответ был. «Много в России Даниловых», — буркнул охранник, и спорить с данным утверждением Данилов не мог. Действительно, распространенная фамилия. Когда кто-то за тобой спускается, это еще не конец, потому что надо дождаться старшего охранника (бригадир, что ли?), чтобы тот записал нарушителя в свой блокнот. Почему это не может сделать охранник, тоже неизвестно. Скорее всего, потому, что «старшому» тоже надо что-то делать, чтобы оправдывать свое наличие и получать зарплату.
Пройдя один раз через подобное мытарство, Данилов не собирался его повторять. Старался не забывать пропуск, а если уж случится такое, то просто пройти мимо охранника, и все. Жизненный опыт свидетельствовал, что подобная манера поведения в общении с охранниками самая верная. Срабатывало, и не раз.
Камер в вестибюле не было, ни с оператором, ни без оператора, если не считать камеру телефона Самошкина. Никакие это не съемки, просто очередной идиот или, как нынче принято выражаться, альтернативно одаренная личность. Чем — Бог его знает.
— Студентов, — ответил Данилов, понимая, что отделаться от настырного Самошкина без скандала вряд ли удастся.
Его не хотелось вообще, и, кроме того, здесь были студенты, которым преподаватель (пусть и свежеиспеченный, не слишком-то опытный) просто обязан демонстрировать умение бесконфликтного решения любых спорных ситуаций.
— Вы со студентами посещали реанимационный зал?
— Да.
— Осматривали больных?
— Отчасти. — Данилов почувствовал, что долго сдерживать раздражение не удастся, и пару раз глубоко вдохнул — вроде как должно сработать успокаивающим образом.
— Все же осматривали? — настаивал Самошкин.
— Знаете, что я вам скажу, уважаемый? — Данилов намеренно не добавил фамилии, чтобы хоть как-то выразить свое отношение к происходящему. — То, что вы адвокат, еще не дает вам права интересоваться тонкостями учебного процесса и мешать ему, задерживая нас здесь своими вопросами.
— Вы уже третья студенческая группа, которую я вижу выходящей из реанимации.
— И что с того? — полюбопытствовал Данилов. — Все студенты, приходящие на кафедру анестезиологии и реаниматологии, проводят определенное время в реанимационном зале. Это часть учебного процесса. Вас что-то не устраивает? Обратитесь в Министерство.
— Куда и к кому мне обратиться, я решу сам, — с достоинством ответил Самошкин, продолжая съемку. — Если я правильно понимаю, то студенты не просто проводят время в реанимационном зале, а изучают истории болезни и осматривают больных… Я правильно понимаю?
— Правильно, правильно, — подтвердил Данилов. — Учебный процесс в клинике, главным образом, из этого и состоит.
— Прекрасно! — обрадовался Самошкин. — Итак, вы только что признали, что студенты получают доступ к конфиденциальной информации, составляющей врачебную тайну. Так ведь?
Данилов наконец-то начал догадываться о том, куда клонит адвокат.
— Ее можно использовать в учебном процессе, — сказал он.
— Можете назвать разрешающий закон или статью гражданского кодекса?
— Разумеется, не могу, это по вашей части.
— А почему же тогда утверждаете? На каком основании?
Данилов выругался про себя. Вот ведь, гад, так и норовит в угол загнать.
— На основании того, что так везде принято, — ответил он. — Явно есть соответствующие законы, как же без них?
— Снова посоветуете мне обратиться в Министерство за разъяснениями?
— Почему обязательно туда? — пожал плечами Данилов. — Можно и в ректорат. Там, я думаю, тоже смогут ответить на ваши вопросы. На этом наш разговор окончен?
— Еще минуточку! — не попросил, а приказал адвокат.
— По-моему, уже больше чем достаточно, — ответил Данилов и пошел вперед.
Ему ничего не осталось, как шагнуть в сторону освобождая проход.
— Я привлеку вас к ответственности за разглашение врачебной тайны! — кричал он в спину Данилову. — По части первой статьи 137 уголовного кодекса! Незаконное распространение сведений о частной жизни лица, составляющих его личную или семейную тайну, без его согласия…
— Плавали — знаем! — не оборачиваясь, ответил Данилов. — До двух лет!
— Он больной, — тихо констатировал кто-то из студентов.
— Здоровых в наше время почти не осталось, — ответил Данилов. — Вымерли, как динозавры…
Отпустив группу, он позвонил Журавлеву и рассказал ему про адвоката.
— Этот Самошкин у меня уже в печенках сидит, — пожаловался заведующий отделением. — Сначала донимал, просил дать папаше «легкий наркоз». Я ему сказал, что их не бывает, бывают короткие операции, а он в ответ пообещал мне много разнообразных неприятностей…
Легкий наркоз — как? Половинными дозами, чтобы все чувствовать, но не в полную силу? А какой тогда тяжелый? Это выходить из наркоза можно легко или тяжело, но сам наркоз не может быть таким.
— Урологов он тоже достал по полной программе, в итоге аденомэктомию[48] ему делал сам Бортников…
Бортников заведовал урологическим отделением. Считалось, что руки у него золотые, и вроде как считалось по праву.
— Дед Самошкин, что удивительно, весьма приятная личность — спокойный, дружелюбный, не скандальный. В кого сынок таким уродился — загадка! Вчера терроризировал дежурную бригаду — ломился в дверь и требовал, чтобы врачи с сестрами показали ему свои дипломы и сертификаты. Ну не …ак, а? Кто с дипломом на дежурство ходит? Вы видели хоть раз такое?
— Нет.
— И я не видел! И все снимает на свой телефон! И каждый раз предупреждает какого-то хрена! «Я веду запись!»
— Кажется, так полагается, — не очень уверенно сказал Данилов. — Если не предупредить, то съемка считается скрытой, а это не то противозаконно, не то не годится в качестве доказательства на суде. Вы там поосторожней с этим гавриком, Анатолий Михайлович. Такое впечатление, что он хочет сделать себе имя на наших костях.
— … ему в зад, а не наши кости! — огрызнулся Журавлев.
— Я образно, — улыбнулся Данилов.
— Я тоже, — ответил Журавлев. — Никогда, знаете ли, на мужиков не тянуло. Тем более на таких… Не волнуйтесь, мы подстраховались со всех сторон. Главный в курсе, деду особое внимание. Вчера Раиса Ефимовна приходила на совместный осмотр, сегодня Яна забегала. История болезни там просто шедевральная, комар носа не подточит. И вообще, после того как пять лет назад у меня в отделении умерла мать депутата Коцюбинского, меня уже ничем испугать нельзя. Во всяком случае, так мне кажется.
— Мать депутата? — удивился Данилов. — В нашей больнице? А почему?
— А вы его самого спросите, — посоветовал Журавлев. — Бабку привезли по «Скорой» в кетоацидотической коме,[49] из которой она так и не вышла. Запущенный случай, и возраст за восемьдесят. А о том, чья она мать, мы узнали уже постфактум. Что тут было… Громы, молнии, бочки гнева и реки ярости. Главный чуть не обкакался со страху, мне тоже досталось. Не уберегли, понимаешь ли, мать такого сына! А почему она при жизни толком не лечилась и наблюдалась в обычной районной поликлинике, этого никто не знает. Хочешь заботу о мамаше проявить — делай это, пока она жива, что толку после смерти ножками топать да слюной брызгать…
— Надо же себя показать, — сказал Данилов, вспомнив одного знакомого генерала.[50] — Хотя бы для самоуважения.
— Вот-вот… — согласился Журавлев и отключился. Домой Данилов ехал в лирическом настроении, в таком, когда кажется, что вокруг одни придурки с недоумками. Сегодняшнее общение с адвокатом наложило какой-то особенно сильный отпечаток на весь день. В голову лезли мысли глобального характера, причем исключительно печальные. О том, как часто достается врачам на пустом месте, и о том, как обидно, когда ты стараешься, делаешь все, как надо, на совесть, а в ответ получаешь какой-то негатив. Данилов почти никогда не зацикливался на причудах пациентов, искренне веря в то, что нормальных людей больше, чем идиотов, но иногда уверенность покидала его.
