Вера Эфрон - Продана
– Ну, Таня, что ты думаешь по этому поводу? – сказала я, когда за ним закрылась дверь. – Мы с тобой когда-нибудь освободимся от Марата?
– Надеюсь, – ответила она, но в ее голосе слышалось сомнение.
– Я тоже надеюсь, но у меня такое чувство, что это никогда не кончится.
– Ну, когда-нибудь кончится, – сказала Татьяна грустно.
– Иногда мне кажется, что семнадцать лет жизни в Трудолюбовке были всего лишь сном…
– А я уже и забыла свою прежнюю жизнь, – сказала Татьяна. – Хотя, ты знаешь, какие-то светлые моменты все равно помнятся. Например, я помню, как мама сказала мне о том, что у меня будет брат, братишка…
Слушая ее, я думала о том, сколько времени мы проживем в этой квартире. Сколько мы вообще проживем – год, два или три? А может быть, десять?
– Через десять лет я буду старухой, – сказала я. – Жизнь пройдет, будто корова языком слизнула.
– Ну, я не собираюсь торчать тут десять лет, – сказала Татьяна.
– Думаешь, освободишься раньше?
– Естественно, мне квартиру покупать. Я должна помочь моему брату.
– Тань, а почему тебе так важно вытащить брата из детдома? – удивилась я. – Ты же сама воспитывалась в детдоме, и ничего, не умерла. Почему тебе ради него нужно заниматься проституцией?
Татьяна не ответила. Вместо этого она побежала в туалет, а потом, судя по звукам, включила душ.
Я вздохнула и пошла на кухню. Кухня здесь была побольше и посветлее. В центре стоял круглый сосновый стол с шестью стульями, на которых лежали мягкие цветастые подстилки. Я открыла шкаф – там были все необходимые предметы: тарелки, чашки и ножи с вилками. На видном месте стояла банка с чайными пакетиками.
– Чаю хочешь? – позвала я Татьяну.
– Да, давай, – ответила она после некоторой паузы. Я поняла, что она плачет в ванной, и мне стало жалко ее. Возможно, с ее братом в детском доме произошло что-то ужасное, она ведь не посвящала меня в подробности. Я была не права, считая себя лучше Татьяны. То, что она сама выбрала проституцию как наиболее быстрый способ заработать деньги, вовсе не означало, что ей нравится это занятие. Мне стало стыдно.
Я достала из шкафа электрочайник и налила в него воду. На стол я поставила две чашки с блюдцами – одну голубую, другую желтую – и положила в них по пакетику с чаем. Через несколько минут чай был готов.
– Тань, иди сюда, – крикнула я.
Когда она зашла на кухню, глаза у нее были красные.
– Таня, прости меня…
– За что?
– За то, что обидела тебя.
– Да нет, ничего. Я просто подумала о братишке… Мы сидели друг напротив друга и молча пили чай. Татьяна через мое плечо смотрела в окно. Мне было ее жаль. И себя тоже. И мою бабушку.
Я вспомнила бабушку. Что она делает теперь? Как она себя чувствует? У нее болели ноги, и она уже не могла сама таскать воду. Кто ей помогает теперь? А кто колет дрова? Как она справляется там совершенно одна? И почему я не подумала об этом, когда отправлялась в Петербург? Почему я решила оставить мою бабулю одну в деревне? Я ее подвела. Вот за это, вероятно, и наказал меня Бог.
Вероятно, я подумала про Бога вслух, потому что Татьяна уставилась на меня с удивлением.
– Мне кажется, что Бога нет, – мрачно произнесла она. – А ты веришь в Бога?
– Не знаю. Раньше я не верила ни в какого Бога. Я была уверена в том, что каждый должен сам пробиваться в жизни и что только ленивые полагаются на помощь Бога.
– Слишком много в мире горя, чтобы Бог, если Он есть, был в состоянии всем помочь. Ему просто не успеть везде.
– Он не помогает, Он наказывает, карает…
– Что?
– Мне кажется, Бог наказал меня, – пояснила я свою мысль.
– Почему? Что-то я не поняла…
– А почему, по-твоему, я очутилась в этом дерьме?
– Да что ты такого сделала, Наташ? Ты что, убила кого-нибудь?
– Нет, не убила…
– Тогда за что Богу наказывать тебя? Я правда ничего не понимаю.
– За то, что я не подумала о своей бабушке, за то, что уехала из Трудолюбовки.
Татьяна внимательно посмотрела на меня. Было видно, что она о чем-то думает.
– За это нельзя наказывать, – сказала она строго.
– Ну, может быть…
– Если бы Бог был, Он должен был наказать Марата и Радика, но не тебя. Эти сволочи заслуживают того, чтобы живыми гореть в аду. Но они живут, и даже очень неплохо. И зарабатывают на нас хорошие бабки. Нет, я в Бога не верю! – Ее лицо исказилось от злости. Впервые я увидела Татьяну такой злой. – Я говорила тебе, что мои родители пили. Кажется, они пили все время, я не помню их в другом состоянии. Я была уже большой, когда родился братишка. Он громко кричал – почти круглые сутки, и папаша тряс его, чтобы заставить умолкнуть. Может, он тряс его слишком сильно, а может, и по другой причине, но братишка в три года стал умственно отсталым…
– Тань, ты что, вряд ли можно растрясти ребенка до такого состояния, чтобы он стал умственно отсталым, – сказала я. – Это генетика. Ты должна знать это из уроков биологии.
– Это ты учила биологию, а я и в школу-то почти не ходила. – Татьяна обиделась на меня и замолчала.
– Извини, пожалуйста, – попросила я. – Я больше не буду тебя прерывать.
– Однажды папаша так рассердился, что чуть не задушил Коленьку. Коля, мой братишка, плакал не умолкая. Вот отец и распустил руки, а мамы дома не было. Я страшно испугалась и стала тянуть папашу за брюки и бить его кулаками. Тогда он спустил штаны и… и… Татьяна начала всхлипывать. Дальше можно было не говорить, я и так все поняла, но ей все же хотелось выговориться.
– Самое ужасное, что он и потом приставал ко мне. Каждый раз, когда мамы не было дома, он наваливался на меня. Однажды я закричала, что обо всем расскажу маме. Тогда он избил меня, пригрозил выбросить из дому и пообещал вместо меня изнасиловать Колю…
Татьяна опять зарыдала. Я придвинула стул поближе к ней и стала гладить ее по голове. Она даже не плакала – выла по-собачьи.
– Никто никогда меня не утешал, – услышала я между всхлипываниями ее голос. – Никто. Я не помню, чтобы мама хоть разик погладила меня по голове. От нее я получала только зуботычины.
– Бедняжка, – я погладила ее по щекам, вытирая слезы.
– Ты счастливая, у тебя была бабушка, которая тебя любила. А меня никто не любил. Ты понимаешь? Никто на этой земле не любит меня!
– Нет, – возразила я. – Твой братик любит тебя наверняка. Ведь ты из-за него копишь деньги.
– Он еще мало чего соображает…
– И все равно тебя любит.
Татьяна перестала плакать, на лице ее появилась слабая улыбка.
– Ты права, он меня любит. И я буду работать вдвое больше, чтобы собрать нужную сумму.
– Таня, ты… Ты отсюда с деньгами не уедешь.
– Так ведь я уже скопила кое-что.
– Не верь Марату, он тебя обязательно надует. Он нехороший человек, злой.
– Я знаю, что он большая сволочь. Но он обещал…
– И ты веришь ему?
Татьяна вздохнула. Я больше ничего не успела сказать, потому что в квартиру вернулся Арон. Арон был добрым малым, но он мог сболтнуть Марату лишнего, и тогда нас ожидала порка.
– Чаи гоняете? – поинтересовался Арон из прихожей.
– Да, – ответила Татьяна. – Но здесь нет ни сахара, ни хлеба. Давай сходим в магазин.
– Уже поздно, скоро появятся первые клиенты, – засомневался Арон.
– Мы быстренько, успеем, – попыталась убедить его Татьяна.
Я поняла, что ей просто захотелось выйти на свежий воздух. Клиентам не нравятся заплаканные проститутки. А если кто-то из них пожалуется Марату, то он может наказать Татьяну и отобрать у нее деньги.
Арон с Татьяной вышли в ближайший магазин. Меня они боялись выпускать на улицу. На это существовал строгий запрет, и Арон, естественно, не рисковал.
Я подошла к окну и стала смотреть на «Глобус». Мой космический корабль стоял, укутанный туманом. На улице было серо и пустынно. Холодный ноябрьский ветер ударял в стекла. Ничего, будут еще солнечные дни.
Вскоре я услышала, как дверь открылась – вернулись Татьяна и Арон. Арон потащил на кухню пакеты с продуктами.
– Наташа, иди, помоги мне, – крикнул он.
Кем он был? Сторожем, который следит за двумя проститутками, за это ему платят деньги. Возможно, скоро нас станет больше, подумала я. Иначе зачем было переезжать в пятикомнатную квартиру?
Я вздохнула и пошла на кухню помогать Арону.
– Да, между прочим, я встретил по пути твоего любимого клиента, – сообщил он.
– У меня нет любимых клиентов, – отмахнулась я, вытаскивая пакеты с молоком, хлеб и масло.
– Ну тот, с кожаным портфелем, – засмеялся Арон. – Он работает в какой-то конторе в «Глобусе», но я не знаю точно, в какой. Представляешь, он увидел меня и рванул в сторону, как испуганный заяц.
– Извращенец чертов, – закричала и запустила в стену яйцо, которое только что достала из упаковки. Вниз по белому кафелю потек желток. Вытирать кафель я и не думала. Я бросилась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Я не хотела больше видеть этого сучонка Арона с его поганенькой ухмылкой. Я не хотела больше ни с кем разговаривать, мне не хотелось больше ни есть, ни пить. И работать я больше тоже не буду. Я была сыта по горло работой.
