Вера Эфрон - Продана
– Надеюсь, когда-нибудь это случится, – сказала моя докторша.
– Они мне все противны! – возразила я.
– Ты наверняка встретишь мужчину, в которого втрескаешься по уши и которого будешь любить.
– Нет, никогда ни один козел не дотронется до моего тела!
Для Татьяны секс не имел ничего общего с любовью. Она работала как вол, чтобы скопить деньги на квартиру. А я, получая деньги от клиентов, отдавала все Арону.
Как я уже сказала, Арону было где-то в районе тридцати. Он был склонен к полноте и лысоват. Большую часть дня он проводил на диване с пультом в руках, переключаясь с канала на канал.
Мы с Татьяной делили вторую комнату, а в третьей принимали клиентов. Если одновременно приходили два клиента, Арон отправлялся на кухню, и кто-то из нас занимал гостиную. Бывало и так, что клиенты сидели на кухне с Ароном и ждали своей очереди. Арон обычно трепался с ними о всякой всячине. Он хорошо знал шведский язык. В свободные часы он пересказывал нам местные сплетни, которые слышал от клиентов.
Что меня больше всего удивляло, так это шведский закон, согласно которому преследованию подлежали мужчины, которые искали сексуальных утех, а не женщины, предоставляющие такого рода услуги. В России все наоборот. Проституция запрещена, и штрафы платят проститутки. Татьяна рассказывала, как московские милиционеры получали от сутенеров большие деньги за крышевание проституток. А Арон говорил, что не так давно в Стокгольме был арестован высокопоставленный шведский чиновник, посетивший бордель. Чиновнику пришлось подать в отставку. В России, со слов Татьяны, многие высокопоставленные чиновники ходят к проституткам, и никто из них не был наказан.
– Они что, важные шишки, раз приходят к нам и не боятся наказания? – спросила я как-то у Арона.
– Нет, я так не думаю.
– А если кто-то пронюхает, что они ходят сюда?
– Кто? – удивился моему вопросу Арон. – Кто об этом узнает?
– К примеру, соседи, – сказала я, возрождая надежду. Может, кто-то из соседей заметит, что в квартиру к Арону слишком часто наведываются мужчины. Может, у кого-то возникнет подозрение, и бдительный сосед сообщит об этом в полицию.
– Чушь, тут на все плюют. Никому в Швеции дела нет до того, чем занимаются соседи.
Маленькая искра надежды так же быстро погасла, как и зажглась. Конечно, Арон прав. Если бы соседи поинтересовались, что происходит в квартире рядом с ними, они бы уже давно позвонили в полицию. Но ничего подобного не произошло.
Марат и Радик появлялись у нас каждый день. Обычно они приходили утром, когда было спокойно, и забирали деньги. Иногда они устраивали гулянку с наркотиками, водкой и сексом.
Чем они занимались в Швеции, где жили, я не имела никакого представления. Вероятно, ничем. Может быть, считали заработанные нами деньги. А жить они могли где угодно.
Я заметила, что Марат любит считать деньги. Сначала он старательно разглаживал банкноты: плевал на пальцы, разгибал углы, тер ногтем вызывающие сомнение пятнышки. Потом он сортировал банкноты по номиналу: пятьдесят крон – в одну кучку, стокроновики – в другую. Тысячные и двадцатки были редким трофеем в нашем деле, но он любил именно их – вероятно, потому, что они выплачивались самыми лучшими, самыми верными клиентами.
Клиентов он делил на две категории: постоянных трахалей и залетных птиц. Залетные птицы редко приходили во второй раз. Мы для них были пикантным приключением. Именно они спешили опробовать экстремальные формы секса и хорошо его оплачивали. Для меня обслуживать их было мучением. Во мне они видели вещь, с которой можно сделать все что угодно.
У Татьяны была своя градация. Она тоже делила клиентов на две категории: на тех, кто давал ей чаевые, и на тех, кто не давал. Чаевые она оставляла себе и ради них была готова на все.
Я же различала извращенцев и нормальных. Извращенцы встречались не только среди залетных птиц. Их фантазии порой были ужасны. Помню одного из них. Он приходил обычно во время ленча, в темно-синем костюме и белой рубашке с запонками. Такой утонченный, такой интеллигентный на вид, но по своему естеству – настоящий дьявол. У него был потертый кожаный портфель, который он обычно клал на стол, разделявший мою и Татьянину кровать. Кроме наших кроватей и стола с одним стулом, в комнате больше ничего не было. Стол нам поставили после того, как один из клиентов оплатил игру в босса и секретаршу. Но этот гаденыш в темно-синем костюме в обычные игры играть не желал. Он доставал из портфеля металлическую линейку и бил меня сначала по пальцам руки, а потом по заднице. Потом он бил себя. Закончив самоистязание, он входил в меня через анус. При этом он называл меня Зигмундом Фрейдом.
– Зигмунд Фрейд был основателем психотерапии, – терпеливо объяснила мне докторша. – Именно он начал лечить психопатических пациентов, выслушивая их рассказы. Как раз то, чем мы с тобой занимаемся.
– А почему он называл Фрейдом меня? Он же со мной не разговаривал. Он орал на меня, бил линейкой и потом трахал.
– Фрейд был одним из первых, кто утверждал, что развитие человека влияет на его сексуальное поведение, так что твой клиент вряд ли одобрял теории Фрейда. В его случае они, кажется, полностью совпадали с реальностью.
– Что ты имеешь в виду? – переспросила я, не понимая ее.
– Я считаю, что в детстве он был жертвой сексуального насилия и уже взрослым пытался выместить обиду на других людях.
– Я не верю тебе, – возразила я. – У него просто голова не в порядке.
Вообще, у меня было много мужчин с больным воображением. И я по-прежнему не понимаю, как им могли прийти в голову такие фантазии. Например, кое-кому нравилось нюхать экскременты. Доходило до того, что от некоторых клиентов мне приходилось убегать. Я не могла поступить иначе, несмотря на то что они жаловались на меня Арону. Позже Марат задавал мне трепку, но к трепкам я уже привыкла.
Другая категория клиентов представляла собой обычных похотливых мужиков разного возраста и разных национальностей. Многие были у нас завсегдатаями. Я не скажу, что мне нравился какой-то клиент, но некоторые из них были лучше других.
Один мужчина был очень даже симпатичный. Ему было пятьдесят, но выглядел он моложе. Он имел обыкновение спускать почти сразу, не напрягая меня. Остальное время он лежал и гладил мое тело. Татьяну он никогда не покупал, и если я была занята, он шел в кухню и дожидался, пока я освобожусь. Ни с Ароном, ни с Татьяной он не разговаривал, просто сидел в кухне и молчал. Это он платил скомканными двадцатками. Разглаживая их, Марат обычно выдавал язвительные комментарии:
– Поди, член этого козла так же скукожен, как и эти бабки?
– Да нет, – включался в разговор Радик, – он просто мал, как и его бумажник.
– А мне один хрен, какая у него палка. Главное, чтобы она приносила бабки.
Я никогда не участвовала в этих дискуссиях. Это было неприятно. Так же неприятно, как смотреть порнофильмы или читать порнолитературу.
Однажды Марату пришла в голову идея сфотографировать нас с Татьяной.
– Какого хрена они сидят тут и лясы точат, пока ждут клиентов! Девки должны работать! – сказал он, пересчитывая деньги.
Арон в это время сидел и листал порножурнал.
– Опаньки, редакция дает триста крон за фотографию, – произнес он задумчиво. – Недурно!
– Ну как покажи! А что, клевая идея! – завелся Марат. – Сейчас сфоткаем наших шлюх, и бабки в кармане.
– Триста крон на улице не валяются. Деньги есть деньги, – с умным видом кивнул Радик.
– Да не, будет много возни, – возразил Арон. – Снимки-то проявлять надо. Могут на нас выйти.
– Кто ж теперь проявляет снимки, сраный ты козел! – засмеялся Марат. – Снимем их цифровиком.
– Мы можем дать объявление, – предложил Радик.
– Нет, вот это рискованно.
– Да ни хрена не рискованней, чем клеить объявления на столбах, как ты делаешь, – не соглашался Радик.
– Тогда нужно найти еще несколько мочедырок! – задумчиво произнес Марат.
– Поедем в Белград и притащим пару поблядушек. Они там уже всему научены. Тебе не придется их натаскивать, – захохотал Радик.
Мы были вынуждены присутствовать при разговоре, потому что Марат, когда приходил, всегда требовал составить ему компанию. Мы сидели и курили. Иногда Марат приходил с марихуаной, иногда приносил таблетки. Мне все больше и больше нравилось курить.
– Натащить не проблема, – сказал Марат. – Все бабы по натуре суки и требуют палку. Этих вот кобылок мы быстро объездили.
Все загоготали.
Мой главный мучитель сидел на диване и качал ногой. Я посмотрела на его остроносые ботинки с большой металлической пряжкой. Если он захочет избить меня, будет больно. Впрочем, ему больше не было надобности учить меня: я уже была вышколена. Я согласилась быть потаскушкой, мочедыркой, крысой. Я делала все, что мне говорили, я не думала о побеге и каждый день корячилась перед Маратом на коленях в «профилактических целях». Так он называл ежедневную порцию унижения. Больше всего ему нравилось, когда я раздевалась догола и ложилась перед ним на живот. Он ставил свою ногу в остроносом ботинке на мою голову и сильно прижимал ее к полу. Боли не было – ну, может, чуть-чуть. Но это было в высшей степени унизительно. Но все это я заслужила. Это было наказание за то, что я стремилась к лучшей жизни, отличной от той, которой жили мои бабушка и мама. Но спроси меня, как я представляю лучшую жизнь, я бы не ответила. Я не знала, чего я, собственно, хотела, когда не спешила уезжать из Питера, провалив экзамены в институт. Я просто не хотела оставаться в Трудолюбовке. Вот за это я и пострадала…
