Таня Валько - Арабская жена
В кухне есть все необходимое для ведения хозяйства: бойлер, кухонный комбайн с хлебопечкой и холодильник, — но оборудование старое, кажется, что оно разваливается на глазах. Ванная выглядит гораздо лучше — возможно, ею просто никто не пользовался: облицовка с коричневыми разводами без единой трещины, как и кафель на полу. Душевая кабинка сияет белизной, а унитаз совсем чуть-чуть протекает.
— Все обычно пользуются другим туалетом — тем, который во дворе. Он ближе, — поясняет Ахмед, заметив удивление в моих широко раскрытых глазах. — Но я не советую тебе ходить туда. Обходи десятой дорогой! — смеется он.
— А патио сзади ты видел? — спрашиваю я, как будто это я показываю ему свой дом. — Там так красиво! Там прекрасно! Мне бы хотелось временами сидеть там и рвать спелые виноградные гроздья над головой. — Я тащу его за руку к выходу из кухни, чтобы выйти во внутренний дворик.
— Это и мое любимое место, — говорит он.
Держась за руки, мы садимся у пыльного каменного стола и пристально смотрим друг другу в глаза. Мы и сами не понимаем, как вышло, что мы так отдалились. Слава богу, это уже в прошлом.
— Больше никогда, — одновременно шепчем мы оба, и наши губы сливаются в нежном поцелуе.
— Через неделю, моя принцесса, я приглашу тебя сюда на ужин, — обещает Ахмед.
— Знаешь что? Дай-ка мне метлу, ведро и тряпки. Я уже сегодня здесь приберусь немного. — Я вскакиваю на ноги, готовая приняться за работу.
— Кошечка, успокойся. Здесь нужна целая армия людей. Я сам все организую.
— У-у… — разочарованно тяну я. — Но я хочу уже сегодня… прямо сейчас, немедленно!
— Раз уж тебе тут так нравится, завтра я одолжу у Малики машину и мы приедем сюда вдвоем. Ты будешь распоряжаться прислугой в доме, а я посмотрю, как дела в поле, удастся ли спасти хотя бы какую-то часть урожая. Быть может, у нас еще получится навести здесь порядок? — Он сажает меня к себе на колени, крепко обнимая за талию.
Весь вечер мы проводим на нашем патио, обнимаясь и целуясь.
Темнота застает нас лежащими на каменной скамье. Сплетясь в объятиях, мы спим, словно дети, отдыхая после бурного дня.
— Эй, пора ужинать! Неужели никто не проголодался?! — слышу я голос Мириам.
— Ахмед, Ахмед! — осторожно бужу мужа я. — Уже зовут к столу, а я так и не помогла им в кухне. Они будут на меня злиться.
— Беги к ним, я тоже сейчас приду.
Я мчусь в ванную, быстро принимаю прохладный душ, смывая липкий пот и пыль. Вытираясь бумажными полотенцами, обеспокоенно замечаю, как покраснели от солнца мои плечи и лицо.
— Блонди! Куда вы подевались?! — кричит из кухни сердитая Малика. — Может, они вернулись в город? Их вообще хоть кто-нибудь видел?
— Они должны быть где-то здесь, — спокойно отвечает Мириам. — Возможно, девчонка осматривает свои новые владения. В Польше, думаю, у нее таких не было.
— Я здесь, я здесь! — отзываюсь уже у входа. — Действительно, тут у вас есть чем восхититься. Мне страшно нравится. Ужасно! — силюсь описать свои чувства я.
— И что же такого восхитительного ты находишь в этой заброшенной дыре, Блонди? — Малика недовольно кривит губы. — Ну, разве только если ты любишь песок и сухие кусты… Или змеи со скорпионами так тебе нравятся?
— Решительно все, милочка. Мне здесь нравится все. Здесь прекрасно, вот только немного запущено. — Я беру большую миску с каким-то салатом, приправленным оливковым маслом и лимонным соком, и отношу на террасу. — Я хотела уже сегодня приняться за уборку, но Ахмед не разрешил.
— Ты одна? За уборку? Один в поле не воин. — Малика снисходительно покачивает головой. — Здесь нужна целая армия людей…
— Ахмед сказал то же самое, слово в слово, — перебиваю ее я.
— Вот видишь! — Довольная своей правотой, она делает выразительный жест. — Матильда-а-а!!! — вдруг орет она во все горло. — Матильда, где ты шляешься, несчастная?!
— Кто такая Матильда? — тихо спрашиваю я.
— Моя служанка, разве ты ее не знаешь?
— Ах да, я забыла ее имя. Я видела ее у стола на террасе. Она расставляет тарелки и раскладывает приборы, — заступаюсь я за бедную девушку.
Матильда — не служанка и не экономка, скорее рабыня. Малика привезла ее из последней своей дипломатической миссии, где она была послом. Миссия размещалась в одной из стран Центральной Африки, тех самых стран, где много изголодавшихся детей с огромными вспухшими животами, а счастливцы, которым удалось найти хоть какую-нибудь работу, готовы на все ради миски еды. Матильда до смерти благодарна Малике и верна ей как собака. Да Малика к ней и относится как к собаке.
Чернокожая девушка с распущенными волосами вбегает в кухню и, чуть ли не вдвое согнувшись перед Маликой в поклоне, бормочет извинения. Хозяйка почти швыряет ей блюдо с помидорами, которое, к несчастью, выскальзывает из мокрых рук Матильды и разбивается об каменный пол. В эту же секунду Малика размахивается и бьет служанку наотмашь по лицу.
— Ах ты косорукая! — кричит она. — Ну и убирай теперь, никто в этом хлеву с тобой сидеть не станет! — И удаляется из кухни, пиная ногами во все стороны стеклянные осколки и остатки еды. Матильда тихонько всхлипывает.
— Какая муха ее укусила? — спрашиваю я Мириам, которая как ни в чем не бывало сидит в углу кухни.
— В этом вся Малика, — вздыхает она. — Будь с ней осторожна, малышка. Бывает ласковой — хоть к ране ее прикладывай, а через минуту уже горло тебе перерезать готова. — Мириам бесстрастно описывает характер сестры. — Ну, не в буквальном смысле, конечно…
— Но что же все-таки стряслось? Не станет же она так буянить на ровном месте… — допытываюсь я, желая понять психологию женщины, которая так мне понравилась в момент нашего знакомства и так шокировала минуту назад.
— Пойми, Блонди, бедная Матильда тут ни при чем. Она ни в чем не провинилась. Как и всегда, впрочем.
— Тогда что же?
— Ах, Малика, Малика, — театрально вздыхает Мириам и всплескивает руками, — такая независимая и самостоятельная, но в то же время одинокая… Вот почему она не может вынести чужого счастья. Когда кто-то слаб, сломлен, спотыкается на жизненной дороге, она всегда поможет. Этого у нее не отнять. — Подчеркивая истинность своих слов, Мириам качает головой и целует кончики собственных пальцев. — Но когда все отлично, Малика чувствует себя лишней, отвергнутой, никому не нужной… И вот тогда-то она взрывается. В такой момент лучше не попадаться ей под руку! — Мириам посмеивается себе под нос.
— Ну и кто же на этот раз показался ей слишком счастливым? — Я смотрю на нее, игриво приподнимая брови.
— Ой, Блонди, ты же вся лучишься счастьем. Я за тебя очень рада. Любовь — это прекрасно.
Застеснявшись, будто девочка-подросток, я опускаю глаза к полу и ощущаю, как по моим щекам разливается румянец.
— А что у нас на ужин? Я умираю с голоду, — меняю я тему.
— Кое-что такое, чего ты, должно быть, никогда еще не пробовала. Называется бордин. Блюдо это то ли турецкое, то ли арабское — об этом мы спорить не станем.
— Никогда не слышала, — заинтригованная, признаюсь я. — Это что-то мясное?
— Прежде всего нужно выкопать в земле ямку, — весело продолжает Мириам.
Я смеюсь, представив себе, как я потом из этой ямки вынимаю червей, кладу их на листья салата, поливаю оливковым маслом и поглощаю в сыром виде. Одни витамины!
— Ну что тебя так позабавило? Словом, разводим костер в глубокой ямке. Когда древесный уголь весь выгорит, можно добавить несколько веточек душистых растений или особых хвойных деревьев. Над жаром развешиваем нанизанные на длинные шампуры куски мяса. Лучше всего брать баранину, но иногда бордин готовят и из верблюжатины — выходит не хуже. У нас ягнятина! — Она причмокивает языком: мол, ужин будет — пальчики оближешь! — Затем дымную струю накрываем плотным жестяным листом или специальной крышкой, присыпаем землей, и остается только ждать. Здесь нужно терпение: чтобы мясо стало мягким, порой приходится его коптить два-три часа. Мы коптим уже как минимум четыре — значит, мясо или пересохло напрочь, превратившись в подметку, или будет таять у нас во рту.
Мы берем соусы, очередное блюдо с помидорами и направляемся на террасу. Все уже сидят у пластиковых столиков, держа в руках тарелки и вилки; кое-кто нервно грызет ломти хлеба. Дети, разумеется, набивают себе животы пирожными и шоколадом; меры они не знают, но на это никто не обращает внимания. Лишь Ахмед борется с Марысей, пытаясь отобрать у нее какое-то лакомство и затащить дочку в ванную. Ее лицо, руки и ноги сплошь в пыли и песке — даже светлые волосы посерели. Малышка отчаянно сопротивляется, и я спешу на помощь мужу.
— Оставьте ребенка в покое! — слышатся голоса отовсюду.
— Должна же она хотя бы руки вымыть перед едой, — объясняю я.
— А какая-такая грязь у нее на руках? Она ведь не была в больнице, не общалась с заразными больными…
