Бернард Вербер - Последний секрет
Надо попробовать еще несколько рычагов. Как его рассердить?
Она роется в памяти, стараясь найти то, что о нем знает.
Он был нейрохирургом. Оперировал свою мать. Операция прошла неудачно. Он должен был чувствовать себя виноватым. Ему должны были внушить чувство вины. Его коллеги.
– Они укоряли вас в больнице, после той неудавшейся операции?
– Так вы меня не достанете. Я не испытываю никакой злобы к людям из больницы. Напомню, что именно они дают мне работу.
– Поняла. Вы хотите меня изнасиловать.
Росси пожимает плечами.
– Конечно, вы мне очень нравитесь, но существуют более сильные мотивы, чем секс.
– Алкоголь, наркотики?
– За кого вы меня принимаете, мадемуазель Немро? За бывшего пьянчужку, который снова может пасть? У меня есть мотив посильнее алкоголизма. А что касается наркотиков, мне не нравится вкус травы и я не люблю уколы.
– Что же тогда мотивирует ваш поступок?
– Последний секрет.
– Никогда об этом не слышала. Это что, новый наркотик?
Он хватает свою трубку и поигрывает ею.
– Это намного больше всего! Это то, чего жаждет каждый человек, даже не осмеливаясь это выразить. Самый напряженный, самый чудесный, самый великий опыт, который может познать человек. Лучше денег, лучше секса, лучше наркотиков.
Лукреция пытается представить, о чем может идти речь, но на ум ничего не приходит.
– Так кто же хранит Последний секрет?
Он таинственно выдыхает:
– Никто… – и разражается сильным грохочущим смехом.
51
Все остальные больные вокруг него лежали неподвижно, словно мумии в саркофагах из проводов и зондов. У них были мутные потерянные взгляды, но Мартен знал, что они ревновали его, потому что доктор Феншэ регулярно приходит к нему и потому что он обладает компьютером, Интернетом, возможностью высказываться.
Больной LIS не был зол на своих соседей, он жалел их больше, чем кто-либо. Он говорил себе, что, как только станет достаточно сильным, найдет и для них способ себя выражать. В этом был смысл его битвы: чтобы никто больше не страдал так, как страдал он сам.
Своим умом он включил экран компьютера, и, подобно Супермену, меняющему в телефонной будке костюм, больной LIS превратился в U-lis'a, путешествующего по Интернету.
Его разум искал, мчался галопом, останавливался, обсуждал, обозревал огромное мировое полотно, которое ткали миллионы интернавтов.
Удивительная штука: чем больше он открывался миру, тем больше он забывался. Временами, когда его мысль была чересчур занята исследованием всей совокупности знаний, накопленной людьми, он переставал ощущать даже свою болезнь. Он был чистой мыслью. Афина, вездесущая благодетельница, отсылала его от статьи к статье, с одного сайта на другой. Она великолепно помогала думать.
На экране тень. Лицо над его лицом. Это пришел Самюэль Феншэ. На мониторе была докторская диссертация о самых последних достижениях неврологии: пересадка столовых клеток, взятых от зародышей. Афина уже подчеркнула там несколько абзацев, которые посчитала определениями.
– Браво!
«Это не только я, это еще и Афина».
– Афина – программное обеспечение, но она всего лишь программа.
«Компьютеры быстро меняются. Теперь они нетерпеливые дети».
– Милая фразочка.
«Нет, это правда, они хотят попасть на высший уровень, именно таков их мотив. Они хотят ходить. Хотят говорить. Хотят расти. Я использую Афину. Но и Афина меня использует. Это богиня-ребенок. С моей помощью она хочет освободиться, я это чувствую. Поэтому у нее есть мотив мне помогать».
Жан-Луи Мартен долго копался в сайтах, посвященных последним открытиям в области нервной системы. Но он скоро заметил, что, кроме новых систем обработки изображений (инфракрасной спектрографии, компьютерного сканирования, получения изображений путем магнитно-ядерного резонанса, томографии камерой с позитронами), неврология развивается медленно. Пересадка столовых клеток подавала большие надежды, но результаты проявятся в лучшем случае только через пять лет. Каждый день обнаруживали новые гормоны, но без практического применения.
В самом деле, возможно, именно информатика привносила больше всего знаний о работе человеческого мозга. Мартен заметил, что каждый раз, когда появлялся новый механизм, мозг рассматривали в сравнении с ним.
Когда человек изобрел часы, мозг сравнили с часами. Когда заработал паровой двигатель, мозг сравнили с двигателем. Когда изобрели первые счетные машины, мозг уподобили микрокалькулятору. Затем появились голографические изображения, с помощью которых пытались объяснить механизмы памяти. И наконец, появились компьютеры. Каждому новому поколению микросхем соответствовали новые, более умные программы, объясняющие работу мозга.
Афина молчала, когда Мартен осознавал все это, но он знал, что она разделяет его точку зрения. Она в этом нисколько не сомневалась.
«Компьютер – будущее человеческого мозга».
52
Капитан Умберто Росси взваливает молодую женщину на плечо и кладет ее на носилки. Он закрепляет ее ремнями, затем накидывает покрывало, окутывающее ее с головы до ног. Затем приходят двое мужчин, чтобы внести носилки в помещение.
Видимо, они не хотят, чтобы другие больные увидели, как меня вносят, думает Лукреция.
Она догадывается, что санитары взбираются по ступеням, затем шагают по коридорам. Наконец с нее снимают покрывало. Какой-то мужчина ощупывает ее и кроме мобильного телефона находит блокнот с записями в специальном кармане, который она подшила к белью. Он пролистывает все страницы. Потом просматривает телефонные номера, имеющиеся в памяти ее мобильника, и переписывает их в тетрадь. В завершение он кладет обе вещи в выдвижной ящик, который закрывает на ключ. После этого знаком приказывает увести Лукрецию. Ее вталкивают в комнату. Развязывают руки. Дверь снова закрывается.
Комната пуста, в ней только вмурованная в стену железная кровать с ручками, чтобы пропускать через них ремни, а в центре – унитаз с педалью. Стены покрыты обивочной тканью кремового цвета. Спереди стекло, сзади камера и экран компьютера.
Лукреция стаскивает смирительную рубашку и растирает руки. В пурпурном вечернем платье со стразами, в чулках в сеточку и туфлях на высоких каблуках, она совершенно не вписывается в обстановку. Сев на крышку унитаза, она снимает туфли, чтобы чувствовать себя свободнее, и массирует ноги.
Внезапно загорается экран компьютера – на нем появляется фраза:
«Зачем вы расследуете дело о Феншэ?»
Под объективом камеры зажигается контрольная красная точка в доказательство того, что она включена.
– С кем я говорю?
«Здесь я задаю вопросы. Отвечайте».
– А если нет, то что?
«Нам нужно знать, зачем вы расследуете дело Феншэ. Что вам сказал по телефону Жиордано?»
– Он подтвердил, что Феншэ умер от любви, но вы послали Умберто, чтобы убить его, а затем похитили меня, и это заставляет думать об обратном. Спасибо за информацию. Теперь я не сомневаюсь, речь идет об убийстве.
Лукреция бьет по стеклу кулаком, но оно очень плотное.
– Вы не имеете права держать меня здесь против моей воли! Исидор, должно быть, меня разыскивает. Как бы там ни было, я послала в свой журнал конверт с началом моего расследования, и они его опубликуют, если не дождутся от меня новостей. Вы скорее заинтересованы в том, чтобы меня освободить.
Экран компьютера мерцает.
«Кому еще вы говорили?»
– Это вы убили Феншэ?
«Не вы задаете вопросы».
Они не могут ничего мне сделать. Я встревожила их. Таким образом, преимущества на моей стороне. Не поддаваться.
Она с силой бьет ногой в стекло. Никакого результата, кроме детонирующего шума, который не уменьшает ее решимость.
«Успокойтесь. Пока вы не станете поразговорчивей, вы не покинете этой кабины. Вы не слышали о сенсорной изоляции? Это самое худшее, чему можно подвергнуть мозг. Лишить его пищи: ничего не видеть, ничего не обонять, ничего не слышать, ничего не читать – это значит морить мозг голодом. Мы постоянно получаем информацию с помощью наших чувств. Малейший стимул радует наш мозг, так как он дает ему зерна для молотьбы. В нашей обычной жизни мы подпитываем мозг тысячами стимулов. Мы баловни в том, что касается чувственной стимуляции, хотя даже не сознаем этого. Но если этот праздник чувств прекращается, мы теряемся. Надеюсь, нам не придется применять этот способ лечения слишком долго, и вы согласитесь сотрудничать. Увидите, неподвижность – весьма дестабилизирующая вещь в мире, где действие является правилом».
Снова удар в стекло. Лукреция принимается лихорадочно колотить, как дровосек, который повторяет одно и то же движение в надежде, что дерево поддастся.
– Вы не имеете права!
«Это правда. И если бы вы знали, как я сожалею о том, что обязан это делать».
